– Материнство тебе идет, малышка. Ты еще никогда не была такой красивой... и такой желанной.

Боясь лишиться самообладания, Габби отстранилась от его прикосновения.

– Что тебе нужно, Филип? Зачем ты пришел? Смеяться надо мной?

– Вопреки твоим предположениям я пришел не для этого.

– Тогда зачем ты пришел? – спросила Габби, которую слова Филиппа не успокоили.

– Разве ты не догадываешься, Габби? – Он положил ей руки на плечи и приблизил ее к себе так, что их тела соприкоснулись. Габби показалось, что ее обволакивает туманная дымка.

– Объясни мне, Филип, – тихо произнесла Габби, неожиданно ощутив смутную надежду. – Объясни, зачем ты здесь. – Она вдруг вспомнила слова любви и ободрения, которые говорил ей Филип во время долгих и мучительных часов рождения Жана.

– Ты нужна мне, Габби. Я хочу, чтобы ты и Жан вернулись со мной в Бельфонтен. Мне необходима твоя любовь, твоя нежность, твоя страстность. Мне нужна моя жена. Ах, Габби, милая, я так тебя люблю! Мне кажется, я люблю тебя с той минуты, когда ты впервые предстала передо мной.

Сердце Габби забилось от радости. Филип любит ее! Хочет забрать обратно ее и сына! Одно неуловимое движение, неожиданное для них обоих, и Габби оказалась в объятиях Филиппа.

Его губы нежно ласкали ее. Габби жадно отвечала на поцелуи Филиппа, ее руки обвивались вокруг его шеи, гладили темные вьющиеся волосы у него на затылке. И он, и она чувствовали, насколько их взаимное желание было яростным, мучительным, отчаянным. Филип стал раздевать Габби, а ее пальцы проворно расстегивали пуговицы его рубашки. С каждой секундой его страсть возрастала, и он медленно опустил ее на ковер.

Приподнявшись на локте, Филип наблюдал за сменой чувств на прекрасном лице Габби, наслаждаясь огнем желания в ее фиалковых глазах. Краешком глаза он заметил капельку молока, вытекшую из набухшего соска. Со стоном, похожим на стон боли, он наклонился и слизал языком эту капельку. Габби задрожала, как в лихорадке, когда Филип стал ласкать языком сначала одну розовую грудь, потом вторую, так что ей казалось, что она сходит с ума от наслаждения. Когда он поднял голову, у него на» губах осталась белая полоска, как у Жана после кормления, и Габби не могла не улыбнуться.

– Тебе хорошо со мной, милая? – спросил! Филип, увидев ее улыбку.

– Очень, любимый, – вздохнула она.

– Повтори еще раз. Скажи, что любишь меня.

– Любимый! – повторила Габби. – Люби меня, любовь моя! Мы так давно не были вместе!

Филип не нуждался в дальнейших приглашениях и не пропустил ни один дюйм ее тела, лаская ее руками и губами. Ее тело выгибалось ему навстречу, и каждая частичка, каждая клеточка оживали под его прикосновением. Он вошел в нее медленно, нежно, и ее тело раскрылось для него, как цветок раскрывается навстречу солнцу. Он впился в ее губы жадным и властным поцелуем, который прервал ее вскрики и стоны. Ее особенный аромат окутал его воспоминанием о прошлых радостях, и он сильными толчками подводил ее все ближе и ближе к блаженству. Вскоре они оказались в мире, где желание и удовлетворение желания вытеснили все остальное, и они вместе закружились в вихре страсти, более мощной, чем извержение вулкана Пеле.

Габби медленно возвращалась в обычный мир с вершины блаженства и увидела, как Филип ей улыбается. Такой улыбки, как сейчас, она у него еще не видела.

– Я кажусь тебе смешной, Филип? – спросила она.

– Не могу поверить в это чудо, – сказал он нежным голосом. – Твой вкус, запах, ощущение твоего тела навеки запечатлелись во мне. Я не могу жить без тебя.

– Неужели это правда? Ты хочешь взять нас с Жаном с собой в Бельфонтен?

– Никогда в жизни я не был так серьезен.

– А как же Амали? – беспокойно спросила Габби.

– Амали больше нет в Бельфонтене, – ответил Филип.

– Ты насовсем отказался от Амали? – спросила Габби недоверчиво. – А где она?

– Амали... у других людей. – В его голосе появился саркастический оттенок.

– Но я думала, что она принадлежит тебе?

– Теперь уже нет, малышка.

– Ты ее продал?

– Мне ничего другого не оставалось после того, что она с тобой сделала. Боже мой, Габби, почему ты мне не рассказала? Я бы давно ее отослал, если бы знал о ее вероломстве. Обряды Вуду – совсем не шутка.

– Если бы я тебе рассказала, это ничего бы не изменило. Ты тогда слишком сердился на меня и убедил себя, что я стала любовницей Марселя.

– Но теперь я выяснил, почему ты подвергла риску свою жизнь и потеряла ребенка в тот день.

– Так ты знаешь?

– Да. Амали призналась, что видела, как ты стояла на пороге комнаты и наблюдала за нами в тот день, когда я... когда я занимался с ней любовью. Прости меня, Габби. Это было случайным поступком, впервые со времени твоего приезда в Бельфонтен. Я совершенно не собирался спать с Амали. Прошу тебя простить меня, так же, как я прощаю тебе то, что ты стала любовницей Марселя. Мы можем начать все сначала, ты и я, создать нашу собственную семью. Но тебе не стоит беспокоиться из-за Жана. Я чувствую большую симпатию к мальчугану.

Слова, которыми он хотел утешить ее, произвели неожиданное действие.

– Но я никогда... Я не...

– Тише, моя дорогая. Между нами не должно быть больше никакой лжи. Сын Марселя для меня будет как мой собственный. Разве я не доказал это, когда помог ему появиться на свет?

– Жан – твой сын, Филип, – прошептала Габби, задыхаясь. – Жан – твой сын!

Наступило невероятно долгое молчание. Он пристально смотрел на нее и ничего не говорил, наконец он произнес:

– Поверь мне, Габби, Жан будет для меня как сын. Разве я не обещал тебе этого?

– КАК сын! – огорченно повторила Габби.

– Ну как мне убедить тебя, что я буду любить твоего сына и хорошо с ним обращаться?

– Любить его, хорошо с ним обращаться, но не признавать его сыном. Ты это хочешь сказать? Будь честен, Филип.

– Ты хочешь правду? Изволь. Я не могу решиться признать твоего сына своим, дорогая. У меня слишком сильные сомнения.

– Значит, он никогда не унаследует твой любимый Бельфонтен, ты это пытаешься сказать?

– По-твоему, недостаточно, что я собираюсь воспитывать сына другого мужчины в своем доме? Не проси меня оставить Бельфонтен все-таки не родному сыну.

Филип, не дожидаясь ответа Габби, поцеловал ее жадно и страстно, но их прошлое встало между ними глухой стеной. Габби не откликнулась на его поцелуй. Отстранившись, он беспокойно посмотрел на нее.

– Я еще раз прошу тебя, Филип, не покидай меня и твоего сына. – Габби говорила умоляющим голосом. – Жан может быть лишь твоим ребенком, так как никого, кроме тебя, у меня не было.

Филип пристально вглядывался в ее лицо, пытаясь понять.

– А как же сроки? – сказал он ровным голосом. – Ты принимаешь меня за дурака? Я умею считать до девяти!

Габби сразу поняла тщетность своих слов. Хотя Филип любил ее и со временем мог бы полюбить и Жана, самолюбие вряд ли позволит ему смягчиться. Почему-то он убедил себя, что отец маленького Жана – Марсель. Со слезами на глазах Габби встала.

– Одевайся скорее, моя дорогая, – велел Филип. – Как только твоя няня с Жаном вернется, мы отправимся в Бельфонтен. Ты можешь прислать за вещами позже. – Несмотря на сердитые слова, которыми они только что обменялись, Филип ни на минуту не сомневался, что Габби поедет с ним.

– Я не поеду, – печально сказала Габби, одеваясь.

– Ты отказываешься? – спросил он, пораженный. – Как ты можешь сомневаться в моей любви после того, что мы только что пережили вместе? Если ты решишь остаться с Дювалем, это будет концом наших отношений. Я не буду таким глупцом, чтобы повторять одну ошибку дважды, – сказал он многозначительно.

Тут Габби произнесла слова, потрясшие Филиппа:

– Существует большая вероятность, что я не смогу больше зачать ребенка, а если и смогу, то не смогу доносить его до срока. Доктор Рено сказал, что у меня какое-то повреждение в области таза из-за падения с лестницы. То, что Жан выжил, это просто чудо. Так что, если ты сейчас отвергнешь Жана, у тебя может вообще не быть наследника, пока ты женат на мне.

Филип старался сдержать чувства, бушевавшие в нем. Какой ужасный выбор! Признать своим ребенка, который, вполне возможно, зачат от другого, или развестись с женой!

– Ты уже второй раз губишь меня, – сказал он устало. – И оба раза из-за твоего падения. Из-за чего ты упала на этот раз, Габби? Уж в этом ты не можешь винить меня или Амали. – Внезапно Филип вспомнил, как Габби в бреду во время родов произнесла имя Амали.

– Кто тебе сказал, что я умер, Габби? – спросил он.

– Амали.

– Амали! Трудно поверить. Лишь накануне я отвез ее... к ее новому хозяину.

– Это правда, – с горечью сказала Габби. – Она пришла сюда днем и вынудила меня впустить ее, заявив, что ты умер от укуса змеи. Она... она даже намекнула, что ждет от тебя ребенка.

– И что потом? – тихо спросил Филип.

– Известие о твоей внезапной смерти сильно меня расстроило. Я пошла вверх по лестнице, ни о чем не думая, лишь желая остаться наедине с моим горем. К моему ужасу, Амали обогнала меня на лестнице, вытащила из-под юбки змею и сунула ее мне в лицо. – Филип задохнулся от гнева. Габби продолжала со слезами на глазах: – Я чувствовала, как ядовитое жало коснулось моей щеки и в ужасе отшатнулась. Наверно, я оступилась или потеряла сознание, потому что очнулась только в спальне, когда ты был рядом со мной.

– Опять Амали! Неужели меня всю жизнь будут преследовать гибель и бессмысленное разрушение всего, что мне дорого? – простонал Филип, закрывая лицо руками. – Если бы Амали не подстроила твое падение...

– Разве что-нибудь изменилось бы?

– А так, как сейчас обстоят дела...

– Сейчас дела обстоят так, – закончила Габби вместо Филиппа, – что мы опять в том же положении, как в тот момент, когда ты оставил меня здесь у Марселя. Что бы я тебе ни говорила, твое мнение обо мне не изменится.

Филип не ответил.

– Прощай, Филип. Желаю тебе обрести счастье и наследника, о котором ты мечтаешь, с другой женщиной. Твоя любовь оказалась недолговечной. По существу, Жан принадлежит Марселю. А после сегодняшнего вечера Марсель и на меня сможет предъявить права.

Смысл слов Габби был абсолютно ясен, и Филип ощутил на сердце холод и пустоту. Если даже Габби до сих пор не была любовницей Марселя, то теперь готова разделить с ним ложе. Филип мрачно подумал, что его любовь ничего для нее не значит. Он молча стал одеваться. Лицо его было как непроницаемая маска. День начался для него радостным предвкушением, их любовное слияние, казалось, предвещало счастливое будущее, и вдруг такой горький конец. Но теперь поздно предаваться сожалениям. Габби не хочет и не может принять то, что он ей предлагает, ей нужно больше.

Филип резко распахнул дверь из кабинета в холл и чуть не сбил с ног Луэллу, которая возвращалась с Жаном с прогулки. Та едва не выронила ребенка, но Филип одной рукой успел подхватить младенца, а другой поддержал женщину. Пока Луэлла приходила в себя от испуга, Филип держал на руках Жана, пораженный осмысленным взглядом малыша. С тех пор, как он последний раз его видел, цвет его глаз сменился с темно-синих на серо-голубой. Кожа его была нежной, как лепесток цветка, и Филип, не отдавая себе отчета, осторожно провел пальцем по гладкой щечке ребенка.

Габби, стоя за спиной Филиппа, молча следила, как он погладил лицо сына и улыбка смягчила резкие черты его лица. Когда он заметил, что Габби на него смотрит, он повернулся к ней, передал ей ребенка и вышел.

В ту секунду, как Филип скрылся из виду, Габби охватила такая огромная усталость, что, если бы Луэлла не забрала Жана, Габби могла бы выронить ребенка. Испуганная внезапной бледностью и сильной дрожью Габби, Луэлла закричала, и на шум прибежала Тилди.

– Отнеси ребеночка в детскую! – скомандовала Тилди, сразу оценив обстановку. – Быстрее, мадам Габби больна, мы должны отвести ее в спальню.

Луэлла уложила Жана в колыбельку и вернулась, чтобы помочь Тилди проводить Габби.

– Я пошлю за доктором, – сказала Тилди.

– Нет, – слабо запротестовала Габби, ложась в постель. – Я уверена, что со мной ничего серьезного. Несколько часов сна – вот и все, что мне нужно. Вот увидите, завтра все будет в порядке.

Тилди недоверчиво покачала головой, но ей ничего не оставалось, как подчиниться желанию Габби. Она знала, что к ужину вернется месье Марсель, она ждала его, чтобы узнать, что же делать дальше. Тилди давно догадалась о разрыве между Габби и Филиппом и знала, что Марсель испытывает сильные чувства к ее новой госпоже.

День сменился вечером, а заметного улучшения в состоянии Габби не наступало. За эти бесконечные часы она то впадала в сон, то просыпалась, беспорядочные мысли роились в ее сознании. Лишь одно она сознавала – часть ее жизни пришла к концу. Теперь у нее остались только Жан и Марсель. Значит, у нее больше нет причин отказывать Марселю.