Сьюзен Джонсон - Нежнее шелка

— Прекрасно. — Он улыбнулся. — Я не собираюсь спорить.

— Ладно. Так скажите, мне понравится это представление?

— Да. Вы будете смеяться.

— Чудесно. А вам тоже будет смешно?

— Разумеется. Теперь мне хочется веселиться.

После нескольких лет войны он не просто был готов, он жаждал предаться жизнерадостным развлечениям.

Комедия, которую давали в тот вечер, выводила на сцену богатую наследницу, повесу и хор статистов, сопровождавший все действия. Там был еще расчетливый дядюшка и томящийся от любви крестьянин, и к концу первого действия Тама и Хью искренне и безудержно смеялись над нелепыми интригами в этой оперетке.

В антракте они влились в толчею в фойе, после зрелища публика жаждала «хлеба» — мороженого или шампанского; а может быть, хотели обменяться новостями и посудачить. И желание людей посмотреть на других и себя показать побудило и нашу пару ринуться в людское скопище.

Хью протискивался сквозь толпу, возвращаясь с бокалом шампанского для Тама, как вдруг раздался вибрирующий голос:

— Хью! Хью Драммонд!

Мягко смодулированный крик, южная протяжная манера говорить, голос льстивый и вкрадчивый — чары этого голоса из прошлого вызвали у Хью поток эмоций.

Сначала он не обернулся, уверенный, что ошибся. Но его позвали по имени второй раз; теперь голос звучал ближе, и ошибиться было невозможно.

— Прошу прощения, — пробормотал он и, повернувшись, увидел свою бывшую жену, устремившуюся к нему, причем люди быстро расступились перед ней, словно ее необыкновенная женственность рассекала толпу, как корабль волны.

Высокая, белокурая и, как всегда, возбуждающая чувственное желание. В черных кружевах, с таким низким декольте, что почти вся грудь наружу, она прекрасно знала, какое впечатление производит.

Подойдя к Хью, она протянула руку.

— Как приятно снова тебя увидеть, Хью, дорогой, — прошептала она страстным и низким голосом, словно и не бросила его ради какого-то янки, словно ее уход не сыграл роковую роль в том, что он потерял плантацию, словно она не надула его так ловко.

— Здравствуй, Люсинда. Мир тесен.

— Надеюсь, ты больше не сердишься на меня, дорогой, — сказала она, мило надув губки и хлопая невинными, как у ребенка, глазами. — Во время войны царили хаос и неразбериха. Ну, ты понимаешь, ведь правда, почему мне пришлось так поступить с тобой.

— Прекрасно понимаю.

Она улыбнулась, пропустив мимо ушей сарказм в его голосе.

— Я знала, что не осудишь. Ты всегда был такой милый, — ворковала она. — Ведь мы с тобой всегда хорошо ладили, верно? — Сексуальный призыв в ее голосе медово-сладкий, непристойный для замужней дамы пылкий взгляд.

Не понимая, нервирует или интригует его этот зазывный взор, Хью насторожился:

— А где твой муж?

— Он развлекается совсем в других местах, — беззаботно ответила она. — У банкиров свои забавы.

Он понятия не имел, на что она намекает, но это не имеет значения, поскольку она явно предлагала нечто большее, чем дружбу. Он чуть было не спросил: «Ты счастлива?» Но он слишком долго заливал бренди свою обиду из-за ее замужества, чтобы оставаться наивным идиотом. Поэтому он ограничился вопросом:

— Ты не знакома с принцессой Отари? — И, взяв Тама. за руку, вывел ее вперед. — Принцесса, позвольте познакомить вас с Люсиндой… не помню фамилии твоего мужа…

— Берк-Тодман.

— А-а… Люсинда Берк-Тодман, познакомьтесь с принцессой Отари.

— Она говорит по-английски? — Обратив свой вопрос к Хью, словно Тама была глухой, Люсинда окинула принцессу надменным взглядом.

— Говорю. Рада познакомиться.

— Господи! — Голубые глаза Люсинды раскрылись с театральным удивлением при звуках отрывистого английского Тама. — Интересно, где это вы изучали английский?

— С преподавателем.

— Как мило. — Люсинда улыбнулась Хью ослепительной улыбкой. — Какая она умница, Хью. Это твоя протеже? — лукаво осведомилась она, без обиняков придав слову «протеже» определенный смысл.

— Мы хорошие друзья, — отрекомендовал он. — Принцессе не нужны наставники. Она вполне самостоятельна. Люсинда — моя бывшая жена, — сказал он, тем самым давая понять Тама, что Люсинда явилась из его прошлого. — Я не видел ее сто лет, — добавил для пущей убедительности.

— Но у нас с тобой был прекрасный брак в течение нескольких лет. Разве не так, Хью, милый? Мы были неразлучны. — Даже самому бестолковому станет ясно, что она подразумевает под словом «неразлучны». — Ты помнишь, как нас обычно называли? Держу пари, не забыл… — прошептала она, приблизившись так, что ее пышный бюст буквально уперся в его торс. — Влюбленные из Персикового штата…

— Это было давно, — мрачно отозвался он. Но воспоминания нахлынули на него потоком, воспоминания о молодой любви и пылких ласках, о том, что они всегда знали, что в один прекрасный день поженятся.

— Я все еще много думаю о нас, — шепнула она.

— Вряд ли твоему мужу это понравится.

— Ах, да какое мне дело… Янки — это совсем другая порода, Хью. Они не такие, как мы.

— Быть может, тебе стоило подумать об этом до того, как выйти за него замуж.

Она скривила гримаску.

— Не брани меня, милый, за то, что я поступила так, как должна поступать леди, чтобы выжить. Ты не понимаешь, как это было ужасно — ни еды, ни денег, фронт все ближе с каждым днем. Это было ужасно. — Она подняла лицо, чтобы он мог видеть, что глаза ее полны слез. — Я понятия не имела, где ты, жив ли. Что же мне было делать? — Одинокая слезинка выкатилась из ее глаза и скользнула по щеке. — Прости меня, — прошептала она. — Я не ищу сочувствия. Твоего сочувствия я не заслуживаю.

Если она притворялась, у нее это получилось лучше, чем раньше; если же нет… Он почувствовал, что годы понеслись вскачь, и он оказался дома, где в воздухе стоит запах жасмина, где зной летнего дня сменяют вечерние сумерки, и Люсинда бежит к нему, и первые звезды мерцают в небе… Они встречались в беседке у реки. Слишком молодые в те дни, чтобы пожениться, они встречались тайком и предавались любви со страстной, пылкой настойчивостью юности…

Вклиниваясь в его короткие мечты и возвращая его к реальной жизни, прозвенел звонок, предвещавший о конце антракта. Шумная толпа суетливо поспешила в зал.

— Оправдания твои ни к чему, — сказал он спокойно, хотя никакого спокойствия не ощущал. — Война все изменила. — Он предложил руку Тама и улыбнулся Люсинде. — Сейчас начнется второй акт. Приятно было повидаться. — И, поклонившись, пошел к лестнице.

— Вы можете сесть рядом с вашей женой, — предложила ему Тама.

— Бывшей женой. Благодарю вас, нет.

— Она, кажется, пыталась исправить свою ошибку и загладить вину. Она несчастлива со своим вторым мужем?

— Не знаю и не интересуюсь. — Он улыбнулся. — С Люсиндой никогда нельзя понять, что правда, а что ложь.

— Понятно, — вежливо сказала Тама вместо того, чтобы произнести: «Значит, ваша бывшая жена — лгунья».

— А прошлое давно прошло. Оно не может вернуться.

— А вам хотелось бы?

Он молчал не более секунды.

— Нет. На самом деле нет.

— Мне нравится, как мы сегодня развлекаемся, Хью-сан, — проговорила она, вежливо переходя к банальностям. Тама прекрасно сознавала, что ему самому решать, останется его бывшая жена в прошлом или нет, в то время как ее миссия — продолжить дело отца — исключает какие-либо окольные пути. — Замечательно, что можно опять посмеяться, — с приятностью в голосе сказала она.

Он усмехнулся:

— И не думать ни о чем, кроме как о нелепости опереточных персонажей.

— Как славно ни о чем не думать. Мне кажется, что это… расслабляет.

— Ты права, дорогая. — Он чувствовал себя лучше, более уверенно. Обращение «дорогая» уже не щипало ему язык, не резало его слух, и он больше не сомневался, кто именно его дорогая.

Ночью он проснулся после того, как Тама уснула, и лежал, раздумывая о том, что делает Люсинда. Лежит ли она в постели с мужем? Лежит ли с кем-то другим? Думает ли о нем?

Стараясь не шуметь, он встал, налил себе выпить и сел у затухающего огня. Похоже, ее брак далек от совершенства. Заботит ли его это? И если да, то как сильно? После стольких размышлений о том, что могло бы быть, она оказалась здесь — такая же обольстительная, как всегда… и, очевидно, доступная, если только он не ошибся в ее сексуальных сигналах. А ошибиться он вряд ли мог, зная ее когда-то так хорошо.

Итак, он собирается что-то делать?

Ответит ли на ее приглашение?

Или уже слишком поздно, слишком саморазрушительно возвращаться?

Или этому не стоит противиться?

— Не можете уснуть?

Слабый голос Тама напомнил ему о теперешних обязательствах, или романе, или — какое еще определение он хотел бы дать их отношениям, определение, которого ни один из них не хотел сделать.

— Просто решил немного выпить.

— Не засиживайтесь…

— Не буду, — вежливо сказал он, приятно удивленный ее заботливым голосом, но она снова задремала, и его ответ прозвучал впустую.

Тама давала ему отрадное наслаждение, какого он не знал при других связях; все ее требования ограничивались постелью. Но во всем остальном она ничего от него не ждала и не требовала. Самодостаточная, отважная, уверенная в себе, она единственная, неповторимая; ее не сравнишь с прежними его знакомыми женщинами и подружками.

Наверное, как-нибудь, очень скоро, ему придется принять решение об уходе. Тама собирается вернуться в Японию. По этому поводу не возникло никаких неясностей, особенно после посещения ее брата. В то утро, вернувшись в отель, они поговорили о ее планах, но дискуссия не затянулась. Она сказала, что вернется, как только сможет, и поблагодарила его за все, что он для нее сделал.

Очевидно, он предназначался для недолгого пользования.

«Какая ирония судьбы», — с улыбкой подумал он. Сам он столько раз бросал женщин, обращался с ними с неподобающим небрежением. Нет, ни на что большее он не рассчитывал. Равно как не был уверен, что когда-нибудь будет…

Стук в дверь походил скорее на царапанье, и, бросив взгляд на часы, он подумал, уж не решил ли Пэдди, надравшись, нанести визит. Накинув халат, подошел к двери, открыл ее и увидел ночного портье, который протягивал ему конверт.

— Вам письмо, месье, — прошептал он. — От дамы.

Хью взял письмо и почувствовал, как участился у него пульс. Нечего было и спрашивать, кто та дама.

— Подождите, — сказал он, надрывая конверт; вынул визитную карточку и быстро пробежал глазами написанное. Потом поднял голову и спокойно сказал: — Передайте, что я сию минуту спущусь.

Затем сунул конверт в карман, закрыл дверь и пошел в туалетную комнату. Быстро одевшись, вышел из номера через дверь туалетной.

Тама проснулась от стука. Услышав, что дверь туалетной комнаты, закрываясь, щелкнула, она поняла, куда он пошел.

После встречи этим вечером с его бывшей женой она поняла, что всего лишь дело времени — когда эта женщина опять сблизится с ним.

Высокая блондинка с холодным взглядом не стала тянуть.

Нет, Тама ее не винит. Если бы в ее собственной жизни была возможность строить планы, пусть даже на отдаленное будущее, лучшего партнера, чем капитан, нечего и желать. И она бы обдумывала, как пустить в ход все женские ухищрения, которые ей известны, чтобы соблазнить его остаться. Но, к несчастью, ее мир — это великий потоп, события, которые ее ждут по возвращении в Японию, неведомы. Она не может просить его еще раз рискнуть своей жизнью ради нее.

Так что принять решение вернуться домой одной не столь трудное дело. И разумное.

И все же… Признав свой каприз безнадежно-несбыточным, из мира фантазий, она выбросила из головы все эти тоскливые мысли.

Как бы то ни было, теперь капитан недоступен.

А значит, никогда таковым не был.

Люсинда ждала в вестибюле, ничуть не тревожась, что о ней подумают окружающие. Пусть на нее смотрят. Ее не заботило, что она находится одна в общественном месте среди ночи. Пусть думают что хотят. Уже в ранней молодости она решила, что ее красота освобождает ее от светских ограничений. К тому же она хорошо одета и богата. Никто не посмеет возразить против ее присутствия.

Увидев, что по великолепной лестнице отеля спускается Хью, она встала с кресла и поспешила к нему.

Он увидел ее на середине лестницы. Раскрасневшаяся, красоты ослепительной, белокурые локоны разметаны по плечам. И ему показалось, как и вчера, что она принадлежит только ему. Пылающие щеки и роскошные волосы вызвали в памяти Хью знакомый облик жены — растрепанная, разгоряченная от любовных ласк, приходящая в себя из небытия, в которое ее погрузил оргазм. Как часто он видел ее такой, как часто слышал, как она стонет еще несколько секунд после завершения! Сколько раз он ублажал ее!

Почувствовав, что воспоминания действуют на него возбуждающе, он велел себе максимально сдерживаться. Он не собирается ради какого-то кратковременного секса забывать о годах, когда был так несчастен. Хотя очевидно, что, пылко реагируя, горячее тело вступало в противоречие с холодной головой, которая из рациональных соображений отстаивала логику, посылая импульсы самоограничения либидо. Он чертыхнулся.