Тут одна из пожилых дам — леди Олифант — заявила:

— А мы, должно быть, с вами родственники, моя милая. Мой кузен женат на женщине из этой ветви Линдсеев. Кем был ваш отец?

— Мой отец — Джеймс Гамильтон, священник из Ланаркшира, — отвечала виконтесса.

Это сообщение вызвало еще больший интерес. Кто-то из мужчин спросил:

— А он не в родстве с герцогом Арранским? Диана робко потупила глаза:

— Вы совершенно правы. Мой отец из младшей ветви Гамильтонов, тех, что жили в Стратхейвене. Миссис Олифант довольно улыбнулась:

— Надо же, Стратхейвен! Думаю, я в молодости встречала вашего отца. Он — такой высокий, темноволосый человек с неистовым взглядом?

Диана кивнула:

— Это похоже на него. К сожалению, я плохо помню Стратхейвен — мы бывали там, когда я была совсем маленькой. А потом у моего отца испортились отношения с семьей. К моему великому сожалению, я не знаю своих двоюродных братьев и сестер.

Кризис миновал. Диана успешно прошла испытание и была принята в круг этих людей. Если бы незамужняя девушка побывала на балу у куртизанок, ее репутация была бы навсегда испорчена. Замужние же дамы обладали большей свободой, поэтому Диане и были прощены ее выходки. Кроме того, многие женщины не любили леди Хейкрофт, и ее откровенные нападки на леди Сент-Обен лишь сыграли последней на руку.

Пока леди Хейкрофт переживала свое поражение, гости разбились на небольшие группки. Женщины собрались вокруг Дианы и принялись задавать ей вопросы о том, что она видела на балу. Их интересовало, правда ли Гарриет Уилсон такая вульгарная, как о ней говорят, что на самом деле происходило на балу и многое-многое другое. Все пришли к выводу, что виконтесса — женщина весьма смелая и решительная, раз не побоялась пойти в такое место.

Диана была рада, когда все напились чаю и она смогла наконец удалиться. Многие из гостей останутся допоздна играть в карты и рассуждать о политике, но она получила возможность собраться с силами у себя в комнате и передохнуть.

Оказавшись в своих покоях, Диана не забыла запереть дверь, опасаясь Везеля, да и любого другого мужчины, который мог бы вообразить, что столь рисковая дама с легкостью согласится на близость. Сняв с себя платье и распустив волосы, Диана легла на кровать, глядя на потолок невидящим взором и размышляя о том, придет ли к ней Джерваз или ей надо самой отправиться к нему.

Было уже за полночь, когда она поняла, что Джерваза ей не дождаться. Он стоял крепко, как древний бастион, а она была нападающей и должна пробить брешь в его укреплениях. Она должна пойти к нему. Надев простой голубой халат, с распущенными волосами, Диана взяла свечу и направилась к потайной двери, ведущей в покои виконта.

Конечно, Джерваз мог запереть дверь, мог уйти из своей комнаты, но почему-то Диана была уверена, что он там и ждет ее. Так оно и было. Джерваз раскинулся в кресле-качалке, положив ноги на невысокую табуретку. Он скинул фрак и в полумраке комнаты четко вырисовывались его широкие плечи в белой рубашке. Но даже мягкий свет свечи не мог скрыть сурового выражения его лица.

Сент-Обен ничуть не удивился, увидев ее.

— Добрый вечер, Диана. Я ждал тебя, — заявил он. — Позволь мне поздравить тебя: ты устроила вечером отличное представление. Уверен, что все рассказы о твоем происхождении не придуманы: ты слишком умна, чтобы плести откровенную ложь. — Его рубашка была расстегнута на груди, и в вороте виднелась густая поросль курчавых волос. — Ну вот еще одна часть мозаики встала на место. Теперь мне понятно, откуда твоя правильная речь и знания. Светские дамы приняли тебя в свой круг, хотя ты вовсе не такая, как они.

Возле кресла на столике стоял наполовину опустошенный графин с бренди, и, плеснув себе в бокал, Джерваз залпом осушил его.

— Знаешь, я не напивался с тех пор, как впервые встретился с тобой.

Только сейчас Диана заметила нехороший блеск в его глазах. Женщина испугалась. За время их знакомства они не раз ссорились, но лишь однажды она видела у него такое выражение — в ту ужасную ночь на острове Малл. Пьяный, он был тогда неуправляем. Теперь он был в таком же состоянии. Могло случиться нечто страшное. Однако Диана знала, что должна говорить: она не могла больше терпеть этой пытки.

Выбрав кресло, стоявшее подальше от виконта, Диана села в него, поставив свечу на небольшой столик. Халат красивыми складками спадал с ее плеч.

— Добрый вечер, Джерваз. Спасибо тебе за то, что ты не выставил меня на посмешище перед своими гостями.

Виконт иронично приподнял темные брови:

— Как я мог это сделать, не выставив дураком себя? Я в жизни такой хитроумной шлюхи не встречал, Диана. Ты так изощренно мне мстишь.

Диана все время повторяла про себя, что должна оставаться такой же спокойной, как и он.

— Я уже говорила тебе, что не собираюсь мстить.

— А я уже говорил, что тебе не верю. — Он посмотрел на свечу сквозь бокал, а потом промолвил, не поднимая глаз:

— Чего ты хочешь, Диана? Почему бы не сказать мне, чтобы покончить с этим нелепым фарсом?

— Чего хочу? — переспросила женщина. — Одного — быть твоей женой.

— А ты и так моя жена, разве не помнишь? В этом-то и заключается проблема.

По голосу Джерваза было слышно, что он едва сдерживает рвущуюся из него ярость, но ему все же удалось взять себя в руки.

— Я хочу, чтобы мы законно разошлись. Не могу сказать, что у меня бездна денег, но ты сможешь вести весьма вольный образ жизни, ни в чем себе не отказывая. Я тебя ограничу лишь в одном: ты не сможешь играть. Надеюсь, ты не опозоришь моего имени, ведь единственный способ приструнить тебя — это убийство. Но, думаю, до этого не дойдет, поэтому я полагаюсь на твое несуществующее чувство долга.

Стараясь не обращать внимания на оскорбления, Диана глубоко вздохнула, прежде чем говорить:

— Мне не нужны твои деньги, и я не хочу жить отдельно от тебя. — Пытаясь вложить в слова всю свою душу, Диана договорила, глядя прямо виконту в глаза:

— Я бы предпочла быть твоей любовницей и чувствовать твою любовь, чем оставаться законной женой, которая навсегда разлучена с тобой.

Сент-Обен вздрогнул.

— Да уж, признаться, дела обстояли куда лучше, пока мы были любовниками. Все было прекрасно — до тех пор, пока ты не объявила, что мы женаты. К сожалению, мы не можем вернуться в то безмятежное состояние, — продолжал виконт. — Если у тебя достаточно ума, то ты примешь мое предложение о раздельном жилье — это самое лучшее, что ты сможешь сделать. Но если ты будешь противиться, я буду настаивать уже не на раздельном жилье, а на разводе. Не сомневаюсь, что смогу без труда доказать твою супружескую неверность, но, думаю, до этого дела лучше не доводить: от этого ни тебе, ни мне, ни Джеффри лучше не будет. Особенно Джеффри.

— Ты не сможешь найти никаких свидетельств, Джерваз. У меня не было другого мужчины — один ты. — Руки Дианы, лежавшие у нее на коленях, были крепко сжаты, ногти от напряжения побелели.

— Что ты говоришь! Да я сегодня утром видел, как ты обнималась с Франсисом у озера. С моим собственным кузеном, в моем доме! И ты хочешь, чтобы я поверил в твою ложь? — Сент-Обен устало откинул назад голову, словно не мог больше удерживать ее.

— Это было дружеское объятие. Почему же ты не поговорил с Франсисом, дорогой муженек? — Ее решимость быть спокойной и сдержанной постепенно улетучивалась.

— Не хочу слышать его признания в том, что вы — любовники. Как бы я ни любил Франсиса, сомневаюсь, что смогу простить его, а я не могу больше терять друзей — у меня их и так немного.

Диана возмущенно всплеснула руками.

— Но почему ты так уверен, что он подтвердит твои подозрения?

Он взглянул прямо ей в глаза:

— Если он не сделает этого, я сочту, что ты сумела уговорить его солгать мне, а это еще хуже.

— Итак, ты уже осудил меня, — устало промолвила Диана. — В твоих глазах я уже проклята.

— Несомненно, — согласился виконт, подливая себе еще бренди. — Увидев тебя впервые, я подумал, что ты похожа на невинного ангела, но теперь-то я понимаю, что ты — настоящее исчадие ада. — Залпом выпив огненной жидкости, Джерваз закашлялся. — Уже в возрасте тринадцати лет я знал, что несу на себе проклятие, но с годами мне стало казаться, что жизнь моя может наладиться. Я начал надеяться, что даже худшие из грешников могут спастись. Но ты была послана из преисподней, чтобы вновь ввергнуть меня в пучину ада. И я… — Его рот скривился. — Как это ни глупо, я… я так хочу тебя, как не хотел ни одной женщины. Несмотря ни на что!

Диана оторопела.

— Спаси тебя Бог, — прошептала женщина, чувствуя, что по ее спине ползет холодок, — ты говоришь в точности как мой отец.

— Это неудивительно. Твой отец был уважаемым человеком и понимал, что женщина — источник зла и страданий. Теперь я склонен думать, что он был прав.

— Прекрати! — вскричала Диана. — Я не могу этого слышать! Что я такого сделала? За что ты презираешь меня? Я сразу не сказала тебе, кто я такая, потому что боялась и хотела получше узнать тебя! Что в этом такого ужасного? У меня и в мыслях не было обидеть тебя, — горячо продолжала женщина. — И почему я прошу у тебя прощения, когда это ты оскорбил меня и наговорил про меня кучу нелепостей?

— Похоже, ни один из нас не в состоянии простить другого, — сухо промолвил виконт. — Ты не можешь простить, что я совершил над тобой насилие, а мне не понять твоей двойственности. И чем больше я смотрю на тебя, тем лучше понимаю, что ты даже с собой не можешь быть честна.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь! — закричала Диана.

Джерваз с грохотом поставил бокал на стол. Лицо виконта исказилось от боли и, наклонившись вперед, он прошептал:

— Ты… ты повстречала человека, у которого были все основания считать, что женщинам вообще нельзя доверять. И ты соблазнила этого человека, опутала его такой плотной сетью лжи, что он вообразил, будто доверие между мужчинами и женщинами все-таки возможно. А потом, когда этот человек стал абсолютно безоружен перед тобой, ты предала его! — Тяжело дыша, он продолжил, горечь сквозила в каждом его слове:

— Только женщина может так предать. Ни одному мужчине не придет в голову, что можно быть таким изощренным и жестоким предателем, как ты.

— Я не хотела делать тебе больно, — проговорила Диана в ответ. — Я молчала лишь потому, что чем больше проходило времени, тем страшнее мне становилось. Я уже не знала, как открыть правду. Мне было проще предоставить вещам развиваться своим ходом. — Диана задумалась на мгновение, пытаясь передать словами то, что подсказывала ей интуиция. — Мне казалось, что если мы полюбим друг друга, то сможем забыть прошлое, и для нас станут важны лишь наши настоящие чувства. — Женщина всплеснула руками. — Мне и в голову не приходило, что ты подумаешь, будто я хотела отомстить тебе. Да, наверное, я была не права, потому что молчала так долго, но неужели этого нельзя простить?! Я же не совершенство!

Джерваз откинулся на спинку кресла.

— Видишь ли, мне казалось, что ты именно совершенство и есть.

На мгновение Диана замерла, она подумала, что ослышалась.

— Но в этом нет моей вины! — взорвалась она наконец. — Я не виновата в том, что ты там придумал обо мне! Любить — это значит принимать человека таким, какой он есть, со всеми его недостатками! Почему ты не можешь понять, что я люблю тебя, несмотря ни на что?! Я-то знаю, что ты далек от совершенства, ты можешь быть холодным, подозрительным, злым, но все же я люблю тебя!

— Тем хуже для тебя, Диана, — отвечал Джерваз, подливая себе бренди. — Я никак не мог понять, за что ты полюбила меня. Видит Бог, я не заслуживаю этого, но мне так хотелось верить тебе, а ты… ты была так убедительна. — Отчаянно глядя на нее, виконт продолжил:

— Мне было легче поверить в то, что ты меня обманываешь, чем в твою любовь.

Диана опустила голову. Если он и вправду полагает, что недостоин любви, как она сможет убедить его в своей искренности? Одних слов здесь не хватит.

Сент-Обен устало пожал плечами.

— Ты — существо эмоциональное, — заявил он. — Поэтому неудивительно, что ты веришь в свою собственную ложь. Может, мне следует воспользоваться этим и оставить тебя своей любовницей…

Диана видела, что все его существо дышит страстью, но говорил Джерваз отрешенным голосом.

— Ты — самая прекрасная из женщин, необычно умелая в постели. Ты можешь заставить мужчину забыть о собственной душе. Жаль растрачивать такой талант, тем более что я во много раз переплатил за него… — Он помолчал, дерзко оглядывая ее тело. — Ты была прекрасной любовницей, но, надо признаться, главным в наших отношениях была… постель. Ну, Диана, что скажешь, стоит ли нам продолжать, чтобы еще несколько недель, а то и месяцев я мог наслаждаться твоим дивным телом?

— И ты еще смел говорить, что я могу быть жестокой? Я никогда, ни разу не чувствовала себя шлюхой — до этого момента, когда ты, по сути, предложил мне стать ею! — Диана возмущенно выпрямилась. — Если я и знаю что о жестокости, то этому меня научил ты.