Миссис Смит-Хэмптон в волнении сжала руки:

— Это будет восхитительно! Моя девушка вас причешет…

— Незачем, — прервала Анна. — Волосы не будем трогать. И никаких румян или духов. Благодарю вас.

— А может быть, что-нибудь из жемчуга?

— Нет! Никаких украшений. Представлять буду только себя, и больше ничего.

В глазах миссис Смит-Хэмптон было такое выражение, как если бы ей был известен некий секрет, которым она не хочет поделиться с Анной.

— Уверяю вас, дорогая моя миссис Флин, вы будете презентабельны в любом случае.

На следующий день в дамском будуаре Анна вручила миссис Чарльз законченную оперную сумочку. Все собрались вокруг, чтобы разглядеть ее как следует. Сумочка переходила из рук в руки, каждая дама восхищалась чудесной работой, безукоризненностью деталей и художественностью орнамента. Анна держалась в стороне, позволяя миссис Чарльз принимать комплименты так, как если бы она сама все это сделала.

Наконец, изучив сумочку вдоль и поперек, дамы повернулись к Анне, засыпав ее вопросами. Им хотелось знать, где в Нью-Йорке она планирует организовать свое дело, или же у нее будет возможность приходить к дамам в их дома по вызову, делает ли она шали и покрывала, может ли украшать манжеты и будет ли продаваться этот милый воротничок, который она делает?

На все вопросы Анна ответила «да» и вручила карточки Стефена. Казалось, дамы сочли визитные карточки Стефена забавными, и вокруг стояло веселье. «Но… веселья слишком много», — подумала Анна.

Она задержалась в будуаре до второй половины дня, трудясь над починкой кружев. Ближе к вечеру ее оторвала от работы надменная мисс Кэмберуел, принеся веер из итальянских кружев, элегантный, но сильно порванный.

Пока Анна рассматривала рваные места, мисс Кэмберуел сказала:

— Я почти разочаровалась в вашем муже, миссис Флин. Я полагала, что он живет в лучшем районе, чем Бауэри.

Анне не нравилась мисс Кэмберуел. Не нравилась манера молодой женщины оценивать людей, бесцеремонно их рассматривая. А особенно ей не понравился откровенный взгляд, которым она окинула Стефена в обеденном салоне.

— Он живет, где процветает его бизнес, — ответила Анна. — А район, без сомнения, респектабельный.

Мисс Кэмберуел улыбнулась так, как если бы невежество Анны ее позабавило.

— Для проживания не подходит ничто ниже Бликера, миссис Флин. Вы допустили ошибку, вручив нам визитные карточки. Не думаю, что кто-то из дам появится в Бауэри, да к тому же в салуне.

Анна почувствовала, как в ней поднимается раздражение. Она бросила взгляд на сладкую улыбочку мисс Кэмберуел.

— Ну что ж, вам нет нужды являться в салун. А я не собираюсь латать вам веер, вот так!

— Ох, миссис Флин, — воскликнула мисс Кэмберуел со смехом. — Я не хотела вас обидеть! Я только хотела вам помочь. Если вы хотите преуспеть, нужно учиться, как вести себя в Нью-Йорке.

— Починка вашего веера обойдется вам в пять долларов, — сурово сказала Анна.

Остаток времени до ужина она чувствовала себя просто распятой как из-за высокомерия мисс Кэмберуел, так и из-за себя, вручившей леди визитные карточки с адресом салуна в плохом районе.

Придя в каюту, она жаловалась Стефену:

— Они посмеялись над визитными карточками. Мисс Кэмберуел объяснила мне, что ни одна из них никогда не придет в салун в Бауэри.

Стефен был крайне удивлен. Это раздражило Анну еще больше.

— Это ведь вам пришло в голову, чтобы я использовала ваши карточки, — напомнила она ему. — Вы должны были знать, что они никогда туда не придут.

— Вот и чудесно, что не заявятся, — заметил он, смеясь. — Приход дам из верхнего города прикончит мой бизнес. Парни решат, что они теперь должны быть трезвенниками.

Анна опустилась на софу и достала из рабочей сумки кусок кружева для починки.

— Не знаю, что эта миссис Смит-Хэмптон думает. Она так доверительна: говорила со мной о рождении ребенка.

— Думаю, ты ей очень нравишься.

— Почему это я ей должна нравиться? — спросила подозрительно Анна.

— Она ведет замкнутую жизнь, как и все в ее кругу. Анна возмущенно хмыкнула:

— Жаль, если это так. Это большое неудобство.

— Раньше она мечтала петь на сцене. Анна подняла глаза:

— Такая леди и петь на сцене? Откуда вам это известно?

— Слышал в курительной.

Анна откинулась назад в изумлении:

— До чего же вы, мужчины, сплетники! Да вы, пожалуй, сплетничаете хуже дам! — Она вернулась к работе. — Петь на сцене! Кто бы мог подумать!

Стефен сидел в кресле-качалке и наблюдал, как работает Анна.

Ее горящие рыжиной кудри в беспорядке разметались по плечам, мысли туманили открытый лоб. Ему пришло в голову, что у нее нет понятия о собственном обаянии. Никакого представления…

— Я тебе скажу, что ее в тебе занимает, Нэн. Ты — искусная кружевница, зарабатываешь сама деньги, живешь с парой отличных парней, вроде меня и Рори. Да к тому же убила голыми руками мужика!

Анна нахмурилась:

— В убийстве нет ничего привлекательного…

— Может, и нет, но ведь ты нашла в себе смелость за себя постоять. Для женщины, наподобие миссис Смит-Хэмптон, то, что ты сделала — выше всяких похвал.

Стефен откинулся в качалке. Ему нужно было идти тренироваться на палубе с мальчишками, но не хотелось двигаться. Лучшую часть своего дня он теперь проводил с Анной, беседуя, наблюдая за ее руками, лицом и мысленно раздевая ее.

Анне снился Спинер. Он подходил к ней, спотыкаясь и что-то бормоча. Девушка лежала навзничь, парализованная ужасом, пытаясь кричать, но не могла издать ни звука. Она сжимала нож, готовясь пырнуть его.

И вдруг это оказался не похотливый Спинер, а Стефен, приближающийся к ней с любовью.

— Стой, Стефен! — закричала она. Но он склонялся все ниже, улыбаясь ей, и она понимала — еще мгновение, и он упадет на нож, как упал Спинер, и она проткнет ему сердце.

Задыхаясь, она проснулась — тело сжато ужасом, щеки залиты слезами. Потом поняла, что она в каюте, на своей койке… Она услышала шум машин. Напряжение в мышцах ослабло — она в безопасности. Стефен спит в двух шагах от нее.

Стефен! Ей хотелось пойти к нему, скользнуть в кольцо его рук, прижаться к его сильному, теплому телу. Хотелось услышать, как бьется его сердце и как он хочет ее. Хотелось, чтобы он вошел в нее…

Анна прижала к щекам руки. Боже мой! Что с ней случилось? Этот брак — только временное деловое соглашение, вызванное необходимостью. Она никогда не ждала, что Стефену захочется от нее чего-то другого, кроме самого грубого вида любви. И ей самой никогда не приходило в голову, что она вообще его захочет.

Но — хочет… Просто дрожит от страстного желания!

Она встретилась с добротой: он ее утешил, успокоил… И пробудил в ней страсть, о которой она не имела представления. Пробудил глубочайшее тайное желание ее сердца — разделить с кем-то ношу жизни, любить без страха и страданий и быть любимой…

Но Анне известно — женское счастье не для нее. Она не может иметь мужа, рожать детей. Даже если бы она была свободной, ей со Стефеном Флином не быть… Она несет с собой неприятности, как проклятие. Когда-нибудь она причинит ему вред — точно как в этом сне.

У нее нет выбора — она должна жить в одиночестве!

На следующее утро Стефен разрешил Рори спать в трюме в ночь, когда будет концерт.

— Мы вернемся поздно, — сказал он Анне после того, как Рори побежал сообщить друзьям новость. — Скорее всего, это до одиннадцати не закончится.

Он вертел кофейную чашку в своей большой руке. Выглядел взъерошенным и сонным, но, слава Богу, живым! У нее от короткого сна и долгих слез раскалывалась голова, но, выплакав печаль, она чувствовала облегчение.

— Надеюсь, с ним ничего не произойдет в трюме.

— Он думает — это забава, — заметил Стефен. — Молодой Дейви Райен обещал не спускать с него глаз.

Анна закончила закалывать волосы и отвернулась от зеркала.

— Я опасаюсь, как бы Рори не втянули в неприятности.

— Ну, ты ли это? — усмехнулся Стефен. — Ведь это кажется, ты была уверена, что он никогда не превратится в уголовника.

Анна вспомнила, в какую ярость впал Стефен, узнав, что Рори спускался в машинное отделение. Она замолчала, не зная, что ответить.

— Ах, Стефен, не о нем я беспокоюсь, а о вас.

Боюсь, что вы потеряете терпение и когда-нибудь выпорете его.

Улыбка исчезал с лица Стефена.

— И почему же это ты так думаешь? Что мужчина моего размера будет бить маленького парнишку, своего собственного сына?

Расстроенное выражение его глаз заставило Анну пожалеть о сказанном.

— Вы столько раз ему угрожали, — ответила она. — Рассказывали, как вас бил отец.

Стефен встал со стула и стал собирать все для бритья; его лицо окаменело, замкнулось. Через какое-то время он взглянул на нее.

— Можешь не волноваться, я не ударю сына никогда! Я его пугал, чтобы в нем был страх, но пальцем не трону даже в ярости. Я-то думал, ты меня знаешь лучше…

Анна свернула в узел кружева и спрятала в рабочую сумку. Она должна была уже нести в дамский будуар веер мисс Кэмберуел и реставрированную шаль миссис Оутис, но не хотела уходить, не восстановив мира.

— Я подозревала, что вы его не побьете, — ответила она, — но хотела услышать это от вас.

Стефен молча брился. Анна глядела на его широкую голую спину, стройную талию без единой жиринки… Невольно восхитилась игрой мускулов в солнечном свете и …желание вновь охватило ее. Ах, это же сумасшествие — так страстно желать мужчину, воображать его руки на своем теле, его полноту внутри себя, и все это при том, что никогда от мужчин не получала ничего, кроме тоски и боли.

— Подозреваю, что вы были порочным мальчишкой, вот что! Поэтому ваш отец и бил вас!

Стефен убрал опасную бритву, вытерев ее о полотенце, стер мыло с лица.

— Не так уж я был плох, чтобы с этого начинать. А порки сделали меня хуже.

— И ваша мама позволяла отцу это делать? Он нетерпеливо взглянул на нее:

— Что это с тобой, Анна? Зачем все эти вопросы?

— Ш-ш, тихо, не будьте таким недотрогой, — заметила она, сделав гримаску. — Просто мне интересно знать, как прошло ваше детство. Расскажите мне, что с вашей семьей и как у вас появился сын.

Он все еще был в плохом настроении, но после недолгого молчания все же заговорил:

— Мой отец был кузнецом. Это был большой мужик, с грубым разговором. Размерами я пошел в него… Он учил меня ремеслу. Моя мама побаливала с того времени, как я еще был младенцем. Когда мне исполнилось пятнадцать, а то и все шестнадцать, в кузне занялся пожар… Все сгорело… и родители тоже.

Анна проглотила комок:

— Боже мой!

— Это давно было…

— Но вы спаслись, — заметила Анна.

— Меня не было дома. Вдобавок к прочим недостаткам я попивал самогон с парнями, дрался — бесов тешил. — Он взглянул на нее. — За городом жила красивая вдова. Она научила меня многому… Я с ней спал в ту ночь.

Анна сжала неодобрительно рот:

— Но ведь вы еще были мальчишкой! Стефен улыбнулся:

— Все равно я после смерти попаду в ад, так что привык не беспокоиться.

— Ну, что вы такое говорите, — ворчливо сказала Анна, но выговорила это мягко.

Он сел за стол, налил кофе из кофейника, добавив молока, размешал.

— Мак-Карси взялись за меня, наставили на путь истинный — вернули к кузнечному делу. И все это сделал Пэди… Старший сын.

Стефен задумался.

— Он был директором школы, мыслитель и писатель. Серьезный, как церковник. Пэди уехал в Дублин, в университет, и там подхватил заразную болезнь — идеи о революции. Пэди и я были неразлучны — как собака со своей тенью…

Погруженный в воспоминания, Стефен замолчал. Анна не стала его торопить.

— Когда я женился на сестре Пэди, это сделало меня в большей степени Мак-Карси, чем она стала миссис Флин… Роза была самой лучшей девушкой на свете. Она ненавидела политику, ненавидела то, что я лезу туда, но я ничего не мог поделать. Я этим просто горел… Ни на что не обращая внимания, я уехал за оружием для восстания, а когда вернулся…

Розы уже не было — умерла при родах. Пэди посадили в тюрьму, а восстание подавили. Я уехал в Америку. В Ирландии у меня никого не осталось.

— Но у вас был сын, — напомнила Анна. Стефен пожал плечами:

— Я не умел нянчиться с младенцами… Парнишке было лучше остаться дома.

Анна удивилась тому, как человек может покинуть свое дитя, но ничего не сказала.

— Я никогда не понимал, почему Роза была мне предана, — сказал Стефен. — А мальчик получился таким необузданным…

Анна неожиданно резко сказала:

— Не будьте суровым, Стефен. Этот красивый, необузданный мальчик тронет сердце даже у святого на небесах.

Казалось, он ее не слышал.

— Розе хотелось, чтобы я был хорошим. Таким же хорошим, какой была она… — Он замолчал, на лице появилось смущенное выражение. — Ах, из-за вас я разболтался. Не люблю вспоминать! Прошлое — в прошлом, и думать о нем — лишние волнения!