— Простите, что из-за меня накалилась атмосфера, — пробормотал он.

Вопреки ожиданию Аксель тихо ответила:

— Позвоните на следующей неделе. У меня будет больше времени, чтобы ответить на ваши вопросы.

Она закрыла заднюю дверцу, улыбнулась и подошла к Жану, который разговаривал с Беном, наклонившись к дверце. Ксавье услышал, как она произнесла несколько вежливых слов благодарности. И пока она устраивалась за рулем и медленно трогала машину с места, он следил за нею взглядом.

— Какая муха тебя укусила? — сквозь зубы процедил отец. — А я-то поверил, что ты предложил составить мне компанию в Лоншаме бескорыстно! Вообразил, что ты наконец заинтересовался лошадьми! Но нет, ты думаешь только о своем идиотском компьютере, о своих делах…

Ксавье пожал плечами и достал из кармана пачку сигарет.

— Ты снова куришь эту гадость? Лучше бы перешел на сигары, это не так вредно.

— Второй раз говорю тебе, папа: я уже не мальчишка.

— Но еще и не взрослый!

— Вот как?

— Ты даже не способен заработать на жизнь. Это я оплатил те занятия, которые ты хотел. Инженер! Если бы я знал, что, занимаясь своим ремеслом, ты будешь голодранцем, я бы не хлопотал.

— Какие хлопоты? — усмехнулся Ксавье. — Ты не пошел ради меня ни на какие жертвы, насколько я знаю. Уверяю тебя, я зарабатываю на жизнь — даже если и не в твоих масштабах.

— Что ты говоришь!

Остановившись перед роскошным «мерседес-купе», последним писком моды, Жан играл ключами, подбрасывая их на ладони. Ксавье достаточно хорошо знал отца, чтобы догадаться, что он ищет ссоры.

— Я пройдусь до метро, — решил он.

— Мы посередине Булонского леса. Иногда я спрашиваю себя, о чем ты вообще думаешь! Давай садись.

— Нет, спасибо. Приятного вечера, папа.

Из слишком частых стычек стало ясно, что между ними нет ничего общего, никаких точек пересечения.

— Подожди секунду! — остановил его Жан. — Перед тем как ты исчезнешь, я хотел бы кое-что уточнить. Оставь малышку Монтгомери в покое, хорошо?

— Ты можешь выражаться более определенно?

— Да, могу. С одной стороны, она милашка, с другой — это лицо, оказывающее мне платные услуги. Не надо охотиться в моих угодьях.

Он всегда хвастался перед сыном своими победами, даже не предполагая, что Ксавье охотно избежал бы такого рода откровенности.

— Твои угодья, услуги тебе, — повторил он ироничным тоном. — Ты действительно потрясающе выражаешься! Желаю тебе спокойной ночи.

Он удалился, не особенно торопясь, чтобы не получалось, будто он сбежал. Вечер был теплым, звездным, и в лесу еще оставалось много машин. По странной иронии судьбы Ксавье и впрямь оказался в таком месте, где не было ни автобуса, ни метро. Ему пришлось пройти всю дорогу от ипподрома в направлении Отей, и только тогда он достиг Парижа. То была бы приятная прогулка днем, но куда менее привлекательная в темноте. И зачем только он принял приглашение отца, брошенное сквозь зубы! А почему вообще оказался в Лоншаме? Его никогда не привлекало зрелище соревнующихся лошадей, хотя в конце концов оно оказалось более увлекательным, чем он предполагал. Во всяком случае, главным побуждением была вовсе не продажа компьютерной программы.

Он встретил пару, выгуливающую двух борзых на поводках, потом снова остался один. Аксель умрет со смеху, когда догадается о планах старого соблазнителя Жана Стауба! Она, несомненно, сможет поставить его на место, даже рискуя потерять владельца лошадей. И ее дед в инвалидной коляске это одобрит. Они оба были довольно- таки симпатичными, неожиданными и оригинальными, целиком охваченными страстью к лошадям, которая казалась единственным смыслом их существования.

На каком-то перекрестке к Ксавье пристала группа трансвеститов, предложение которых он отклонил. Он был уже недалеко от ворот Пасси и начал колебаться, куда пойти: домой или на работу. Нет, документы подождут, у него не было желания заниматься ими сейчас: если он начнет, то задержится здесь до глубокой ночи. Дело, начатое им вместе с двумя однокашниками, вопреки предположениям отца становилось прибыльным, но так случилось только потому, что все трое были настоящими трудоголиками.

«Не надо охотиться в моих угодьях». Предупреждение, запрет? Излишне было говорить, что от отца ничего не ускользало. Допустим, Аксель не была ему совсем уж безразлична. Помимо слабости, которую он испытывал к девушкам со светлыми глазами и длинными волосами, Ксавье считал, что в ней есть изюминка. Нечто особенное. Облик энергичной женщины, прекрасно ориентирующейся в жизни? До сих пор он видел Аксель в платье или в английском костюме и попытался представить ее в сапогах и куртке, отдающей приказания наездникам в час, когда рассвет только брезжит.

Перед входом в метро он снова заколебался. Его квартира на улице Нотр-Дам-де-Лоретт находилась недалеко от места работы, между вокзалом Сен-Лазар и церковью Троицы, правда, не на одной остановке. Все решил взгляд, брошенный им на часы. В конце концов, он любил работать в ночной тишине, и ему совсем не хотелось спать.

* * *

— На дорожку! — прокричал Констан.

Жеребята беспорядочно бегали по двору, как обычно рассеянные и игривые. С третьей партией постоянно была неразбериха, что всегда вызывало у Бенедикта снисходительную улыбку.

— Пока они не поработают несколько месяцев ногами, их нельзя приучить к дисциплине… Скажи Ромену, чтобы встал во главе, его конь не такой сумасшедший, как другие.

— Ромен, в начало! — проревел Констан.

Бенедикт привел коляску в движение и проехал перед открытой дверью в стойло Макассара. Краем глаза он приметил Аксель, нежно гладившую каракового по голове.

— Идешь?

— Нет, жду ветврача.

— Все еще?

— Он в нашем районе и воспользуется этим, чтобы занести результаты анализов. Но он говорит, что все в порядке.

— Разумеется! Этот конь не болен, он нормально скакал сегодня утром. Ладно, до скорого…

Она услышала удаляющийся шум мотора и прижалась к шее скакуна. Почему она привязана к нему больше, чем к другим? С тех пор как он появился в конюшне, она его обожает. Красивый конь, спокойный и внимательный, с совершенно воздушной поступью, когда в форме. Из-за двух белых отметин на передних ногах создается впечатление, что он носит белые носочки. А еще у него звездочка на лбу. Много раз, глядя, как Макассар работает, Аксель говорила себе, что она владеет чемпионом.

— У меня есть морковка, хочешь?

Констан вошел в стойло, но не приближался к Макас- сару. Аксель принялась искать в мешке, который он ей протянул, две морковки.

— Я не понимаю его неожиданного поражения в тот день, — прошептала она задумчиво.

— Может быть, начинались колики? Или что-нибудь еще. Ты знаешь, какие они уязвимые!

Он смотрел на коня с таким грустным видом, что Аксель удивилась.

— Ты тоже его любишь, правда?

— Я их всех люблю! — поспешно ответил он. — И потом, они нас кормят, как сказал бы папа.

Аксель пристально смотрела на Констана. Казалось, он не в своей тарелке, смущен и тревожен.

— Что-то не так?

— Нет-нет! Впрочем… Уф, это не имеет никакого отношения к Макассару, конечно, но как-нибудь на днях я хотел бы, чтобы мы поговорили с тобой о Дуге. Я часто думаю о нем, волнуюсь…

— Знаю. Но я не могу ничего для него сделать, пока он не решится прийти к Бену.

— Ты знаешь его характер, Аксель. Он никогда публично не покается, что ушел, хлопнув дверью и оскорбляя всех.

— Тогда разговора у них не выйдет.

— Но ведь нельзя же поступать так, будто его не существует! — взорвался Констан.

Чуть не плача, он шмыгал носом и качал головой.

— Я уверен, что все это плохо закончится.

— С какой стати?

— Дуглас… Без сомнения, он идет по плохой дорожке. На что он живет? Ведь нужно что-то есть и чем-то платить за квартиру.

— Так живут все, но он не хочет работать. Вспомни, к чему он стремился: стать хозяином конюшни. Начальником — или ничего! И немедленно! Он реагировал как взрослый баловень, и Бен не вытерпел.

Констан тяжело вздохнул и сунул руки в карманы, уронив мешок для моркови. Аксель наклонилась за ним, потом потрепала Констана по плечу.

— Ну-ну, не принимай близко к сердцу, все уладится.

— Хорошо, чтобы все уладилось поскорее, — невнятно пробормотал он, прежде чем повернуться и выйти.

Аксель знала Констана достаточно, чтобы понять, что на сердце у него неспокойно. В чем причина? Почему положение с Дугласом вдруг стало таким срочным? Эта история длилась уже три года, и за это время Дуглас не предпринял ровным счетом ничего, чтобы помириться с Бенедиктом. Время от времени Аксель и Констан брали на себя ответственность и пытались урезонить по очереди то деда, то внука, но безуспешно. Может быть, решения просто не было?

«Да нет же, есть обязательно… Я позвоню Дугу еще раз, попытаюсь увидеться с ним. И на этот раз приглашу его в МакДональде!»

Приход ветеринара прервал ее размышления, и она поспешно вышла из стойла ему навстречу.

* * *

Как и предполагалось, подозрительный тип, назвавшийся Этьеном, снова наведался к Дугласу. И предложил следующую грязную сделку — дело касалось уже другой конюшни — в обмен на новую сумму денег. Вежливый, но решительный отказ Дугласа ему явно не понравился. Как если бы Дуглас отмежевался от заговора, стал предателем.

Предателем… Он им уже был, как ни крути. Воспоминание о ночной вылазке в малый двор Монтгомери вызывало отвращение. Дуглас задавался вопросом, почему он попал в этот роковой переплет. Действительно ли он хотел стать частью паразитов или неудачников, снующих за кулисами игры под названием «скачки»?

Куда ведет этот путь? В тюрьму?

Той ночью он испугался за свою жизнь. Это было хуже, чем перед началом забега. В какой-то момент, бесшумно закрывая дверь в стойло, он почувствовал чье-то присутствие и на секунду застыл на месте от страха. Была ли это Аксель, которой не спалось ночью? Какой-то ученик, несущий вахту? Решив, что сейчас вспыхнет свет, закричат люди, возможно, появится Бенедикт на коляске, он почувствовал, что теряет сознание. Но ничего не произошло. И тогда он понял: это мог быть только увалень Констан! Теперь риск сводился к обещанию больше так не делать — при условии, что удастся договориться. Однако ничего не случилось. Констан даже носа не высунул, и Дуглас смог выйти так же, как и вошел.

То есть как предатель. Закрыв ворота собственным ключом, он неслышно удалился, преследуемый странным ощущением. Эти ворота, этот конюшенный двор, это несуразное строение в темноте — все это было ему так знакомо! В течение двадцати лет он был здесь дома. Дома… Малый двор, с одной стороны авеню, и большой двор — с другой, двери в стойла, выкрашенные во «французский синий»[4], ни соломинки на земле, запах сена в воздухе…

Ему не удавалось думать ни о чем другом. Он прекрасно осознавал, что если бы столкнулся ночью с Беном, то умер бы от стыда. Кошмар! Он снова и снова вспоминал, как наполняет шприц, как похлопывает по шее доверившегося ему красавца каракового, как впрыскивает содержимое… На следующий день он не смог заставить себя пойти на бега, не знал имени победителя. И сейчас ему не сиделось в квартире, он мерил ее шагами от одной стены до другой.

Чтобы избавиться от навязчивой мысли, он бродил по парку. Было идеальное время для прогулок вдоль бассейнов и авеню, в тенистой зелени никто его не замечал. Он ходил часами, стараясь не приближаться к имению Монтгомери, но не мог удержаться и не бросить взгляд на конюшни, которые притягивали его как магнитом. Двадцать четыре двора, примерно восемьсот лошадей, он знал адреса, людей, мелкие детали… Это был его мир.

«Что я делаю здесь? Я не бываю в этом уголке годами!»

После того ночного вторжения им, словно в наказание, овладело непреодолимое желание видеть лошадей, вновь оказаться в своей стихии. Слушать, как скакуны фыркают, встревоженные цокотом собственных копыт по мостовой; видеть, как наездник подтягивает стремена, и слышать, как он отвечает на шутки конюхов; чувствовать, как при приближении скачущих лошадей повышается адреналин, — он скучал за всем этим, за своей прежней жизнью, привычками, может быть, даже за семьей. В те времена, когда он участвовал в бегах и выигрывал, когда он был подающим надежды внуком Бена Монтгомери, как бы он поступил, узнав, что какой-то негодяй делает лошади укол? Ответ был прост: он бросился бы на него без зазрения совести и не рассуждая о душевном состоянии.

Сегодня этот негодяй — он. А ведь прими он предложение Этьена, и можно было бы превратить это в свое ремесло! Для него, который так жестоко нуждался, это деньги легкие, но отвратительные. Сначала он спрятал банкноты под матрас, чтобы не видеть, потом положил в банк. Позже он оплатил несколько срочных платежей, всякий раз подписывая чеки со все возрастающим чувством неловкости.