Бенедикт полагал, что драматические страницы перевернуты, и протрубил об этом с крыши, чтобы отвратить злую судьбу.

Когда Дугласу исполнилось шестнадцать лет, он завершил занятия в подготовительном центре и начал выступать в состязаниях. Словно для того, чтобы оправдать существование деда, он тут же одержал ряд побед. Талантливый, волевой, хитрый, он сражался за победу и добивался своего. Мысль о том, что в семействе Монтгомери будет наездник, радовала Бенедикта. По окончании первого сезона Дуглас оказался во главе наездников-учеников, и это было успехом столь же неожиданным, сколь и неоспоримым. Но Бенедикт отнесся к случившемуся весьма сдержанно, поскольку заметил, что внук вырос и пополнел. Особенно заметно это стало зимой, на протяжении которой юноша внезапно вытянулся. Весной он был вынужден участвовать в скачках с препятствиями: вес уже не позволял ему выступать в гладком беге.

В Отейе Дуглас несколько раз серьезно упал во время стипль-чеза. Он казался уставшим, и первый же перелом очень напугал его. К тому же, несмотря на диету и ограничения, он продолжал полнеть. Опечаленный Бенедикт смотрел на внука и без труда угадывал, что ждет его в будущем.

В две тысячи пятом году, когда ему не было еще и двадцати одного года, Дуглас отказался от карьеры в конном спорте и покончил с верховой ездой. Он был ростом метр семьдесят пять сантиметров и весил семьдесят два килограмма. Скачки отныне были ему заказаны.

Бенедикт, не дожидаясь его окончательного решения, предпринял необходимые, на свой взгляд, меры. Достаточно осмотрительный, чтобы допустить соперничество как среди близких родственников, так и в конюшне, за несколько месяцев до того он официально назначил Аксель тренером конюшни Монтгомери. Он знал, что рано или поздно Дуглас пожелает занять конкретное место в семейном предприятии, и, назначая Аксель, тем самым перекрывал ему путь. Увы, что он еще мог сделать? За семь лет к Аксель все привыкли. Незаметно Бенедикт ловко продвигал ее вперед. Он отправлял ее пожинать плоды на ипподромах, именно ее фотографии можно было видеть в журналах, посвященных конному спорту, он не пропускал случая похвалить ее в среде профессионалов. Он даже стал регулярно уезжать в Англию, чтобы время от времени оставлять девушку одну. И следует отметить, что она достойно выходила из всех ситуаций.

В тот день, когда Дуглас задал неизбежный вопрос о своем будущем в их коневодческом бизнесе, Бенедикт вынужден был, скрепя сердце, дать понять, что определенного места для него нет. Нежному, мечтательному Констану можно было бы предложить подначальную роль, но Дуглас не принял бы ее, и Бенедикт знал это. В тот же вечер Дуглас собрал чемоданы. Он снял квартиру в центре Мезон-Лаффита и какое-то время не подавал о себе вестей. Бенедикт узнал, что он наделал много глупостей, играл, пил, короче говоря, отыгрывался за все те годы, когда был во многом ограничен ради того, чтобы оставаться в форме. Сейчас лучше было оставить Дугласа в покое и позволить вести разгульную жизнь, надеясь, что в конце концов он остепенится.

Таким образом, Бенедикт, достигнув семидесяти шести лет, мог считать, что достойно приближается к концу. Несмотря на препятствия и драмы, он превратил дело Гаса, своего отца, в процветающее предприятие. Передача власти была практически завершена, но он чувствовал, что должен протянуть еще немного: необходимо время, чтобы направить по правильному пути Дугласа и чуть-чуть подогнать под Аксель костюм, который был пока что велик на нее.

* * *

Каждое утро проходило по неизменному распорядку. Первую партию лошадей выводили, как только занимался день. В этой группе всегда были самые лучшие животные и те, которые примут участие в забегах в этот день. После завтрака, зачастую состоявшего из бифштекса с жареным картофелем или яичницы с ветчиной, выводили вторую партию. Затем, поздним утром, выводили третью — жеребят и молодых кобыл, только начавших работать.

Пока наездники скакали по дорожкам, в конюшне кипела работа. После того как все стойла были вычищены, в них подкладывали соломы и наполняли кормушки овсом. И еще постоянно подметали двор, косили лужайки, ухаживали за цветочными клумбами с каменными бордюрами.

Конюхи по очереди перешивали попоны для чистокровных скакунов, непромокаемые плащи и куртки, сорочки и гетры, защитные покрытия для транспортировки. Все кожаное, седла и поводья, необходимо было ежедневно смазывать, удила — мыть, щетки и скребки — дезинфицировать. Помимо двух помещений для седел существовали медпункт с большим запасом лекарств, души с инфракрасными лампами, место для кузнеца, наконец, специальное помещение, где ветеринар мог спокойно осмотреть лошадь.

Бенедикт требовал, чтобы этот порядок не нарушался, и Аксель строго придерживалась того же. Теоретически штатом занимался Констан, но Аксель нередко шла за ним, проверяя ту или другую мелочь.

В тот день, незадолго до полудня, когда партия жеребят уже возвратилась, она в последний раз окинула взглядом двор и решила, что достаточно потрудилась сегодня утром. Она уже поднималась по ступенькам крыльца, когда услышала, что ее окликнул Антонен:

— Угостишь меня кофе?

Она взялась за ручку двери и на мгновение заколебалась, поворачиваться ли. Фамильярность Антонена ее раздражала. Сколько еще раз просить его соблюдать дистанцию?

— Я хотел поговорить о Макассаре, — добавил он со сконфуженным видом.

— Хорошо. Заходи…

Тщательно вытерев о половик сапоги, он прошел за ней в дом. Как всегда в вестибюле царил полный беспорядок. Красивейший комод был завален почтой вперемешку со связками ключей. На обоих стоящих по углам массивных креслах-кабриолетах громоздились горы курток и свитеров, а на круглом столике на одной ножке возвышалась кипа мятых газет и программок бегов. На выставленных в ряд медных вешалках небрежно висели каски и хлысты. Этот хаос странным образом контрастировал с всегда безупречным видом конюшни.

— Да, я знаю, что нужно убрать, — вздохнула Аксель, перехватив взгляд Антонена. — Сделаю это перед приездом Бенедикта.

Она прошла в кухню, насвистывая.

— Что-то ты сегодня весела!

— Макассар меня порадовал, я просто на седьмом небе. Этот конь был поздним, но я всегда верила в него, и то, как он работал сегодня утром, — подтверждение, что я не ошиблась. Кроме того, на этой неделе я принимаю Стаубов, и если сделка состоится, то они должны будут передать нам много лошадей.

— Что касается Макассара… — напомнил он. — В каких соревнованиях он будет задействован?

— Я скажу об этом, когда сделаю выбор.

Он что, действительно считает, что она интересуется его мнением? Она поставила перед ним на облицованную плиткой стойку чашку кофе, а себе налила стакан шабли. Как и все наездники, большую часть года Антонен соблюдал диету, поэтому она не предложила ему и сахару.

— Ну же, — ласково настаивал он, — не заставляй меня ждать.

Вместо того чтобы ответить, она отпила глоток, прищелкнула языком от удовольствия и едва заметно улыбнулась. Антонен был невероятно обаятелен и пользовался этим направо и налево. Орехового цвета с золотинкой глаза, правильные черты лица и милая улыбка делали его очень привлекательным, несмотря на небольшой рост. Кроме того, у него было прекрасное чувство юмора, и он умел обходиться с женщинами. Уже много лет ведущий наездник конюшни Монтгомери, он почти всегда оказывался среди первых на звание «Золотой хлыст», но так ни разу его и не получил.

— Сначала я обговорю все с Бенедиктом, — медленно сказала она. — Обещаю, что буду держать тебя в курсе.

Он скорчил недовольную гримасу, выражающую недоверие, понимая, что ей вовсе незачем советоваться с дедом. Карьера коня была очевидна: после бегов средней значимости, по которым можно верно оценить его качества, он будет незамедлительно задействован в основных соревнованиях.

Как Аксель и предполагала, Антонен подошел к ней, обнял за шею и попытался поцеловать. Она, словно шутя, оттолкнула его и выпроводила за дверь. Конечно, она допустила ошибку, переспав с ним. Их роман для всех был тайной, продолжался совсем недолго, но Аксель укоряла себя за него. Почему она уступила? Потому что он так мил? Потому что мечтала о любви? Бенедикт не следил за ее флиртами и связями, но категорически настаивал на одном: «Никогда ни с кем из конюшни. Ты такая милашка, что они все будут за тобой бегать, но это не добавит им усердия. Я понятно объяснил?»

Это был мудрый совет, но она пренебрегла им и забралась в постель к Антонену. И сразу же возникла масса вопросов. Как разграничить ее собственную привлекательность и очевидный для него интерес быть связанным с внучкой Бенедикта Монтгомери? Как приказывать ему, ругать за плохую езду? Как не допустить фамильярности и покровительственности?

Она поделилась с Антоненом своими сомнениями, и он стал оправдываться, прижав руку к сердцу, — впрочем, неубедительно. Несколько сочувственных взглядов Дугласа, который оказался в это время в конюшне, обескуражили девушку. Разрыв, похоже, потряс Антонена, но он по-прежнему держался дружелюбно. Аксель еще раз попыталась убедить себя в том, что не могла поступить иначе. Три месяца спустя, после официального назначения тренером конюшни, она мысленно поздравила себя с тем, что порвала с ним до того, как все могло существенно осложниться.

Возвратившись в кухню, она в задумчивости допила вино. Если она хочет встретить любовь, ей непременно нужно оказаться за пределами мира скачек, там, где бы ее никто не знал.

Она услышала, как хлопнула дверь, и раздались тяжелые шаги Констана.

— Съешь хоть что-нибудь! — воскликнул он, входя. — Не отправляйся на скачки с пустым желудком. Погоди, сейчас сделаю тебе мой фирменный бутерброд.

Любезность Констана во многом превосходила его кулинарные таланты, но бутерброды он готовил отменные. Они обменялись улыбками, и она подвинулась, чтобы он достал нужные продукты из холодильника. Устроившись на высоком табурете, где пять минут назад сидел Антонен, она снисходительно глядела на дядюшку. Он действительно делал все, чтобы жизнь каждого была приятной, и не проявлял признаков досады, даже когда Бенедикт или Аксель кричали на него из-за бесчисленных оплошностей. От Монтгомери он унаследовал прямой нос и небесного цвета глаза, но остальные черты казались расплывчатыми, словно незавершенными. Будучи слишком толстым, он одевался в бесформенную одежду, носил вельветовые штаны и свитеры, которые предпочитают водители, и вечные походные ботинки. «С тобой невозможно показаться на людях!» — не мог иногда сдержаться Бенедикт, но ни разу не запретил Констану появиться на званом обеде или каком другом светском мероприятии. Это был его сын, и он принимал его таким, какой он есть, — семья прежде всего.

— Бен вернется раньше, чем предполагалось, — объявила она. — Он будет здесь, чтобы принять Стаутов.

— Замечательно! — обрадовался Констан.

Вдобавок он обладал способностью радоваться хорошему и не придавать значения плохому. Бутерброд, который он подал Аксель, имел странный вид, но она, не колеблясь, стала его есть. Проглатывая первый кусок, который имел вкус огурца с пряными травами, она вновь подумала о том, как сегодня бежал Макассар. Если бы конь оправдал ее надежды, год был бы чудесным!

* * *

Джервис затормозил у стены, понажимал все кнопки на подлокотнике, перед тем как развернуться, потом поддал газу и вихрем пронесся перед Бенедиктом.

— Гениально! — воскликнул он.

— Остановись! Кончится тем, что ты сломаешь мне коляску.

— Это так забавно, будто каждый год меняешь машину! — воскликнул в ответ Джервис. — Всегда есть какие- то усовершенствования и новинки. Я просто умираю от желания испытать их.

Он остановился возле брата, сидящего в глубоком кресле. По бокам стояли переносные столики. Там были утренние газеты, телефон, чашка чаю, тарелка с сухариками. Джервис с одного взгляда убедился, что недостатка ни в чем нет, выпрыгнул из инвалидной коляски и принялся ходить по комнате.

— Нехорошо, что ты так быстро уезжаешь. Я напланировал кучу развлечений…

— Какого рода?

— Не имеет значения, раз тебя здесь не будет. Не хочу, чтобы ты расстраивался!

Бенедикт протянул руку и подтянул коляску к себе. Как обычно, Джервис и не шелохнулся, чтобы помочь ему, даже не взглянул в его сторону. Он первым понял, что Бенедикт хочет быть независимым и любое проявление жалости будет встречено в штыки. Но то, как был обустроен первый этаж лондонского дома, доказывало, что брат все учел. Дверные проемы были расширены, ручки переставлены на другую высоту. Выход в сад с задней стороны дома был оснащен пологим пандусом, а мебель в комнатах расставлена так, чтобы можно было свободно перемещаться. Такие же преобразования были осуществлены и в поместье Саффолк, где Джервис проводил выходные, а его супруга Грейс жила весь год. Когда Бенедикт приезжал туда, то располагал теми же удобствами.