Марианна Монтейро - Нежность

По щекам Вероники текли слезы.

– Хорошо, дорогая. Поступай так, как решила, – сказала она. – Но зачем ложиться в клинику именно в Монтеррее?

– Там моя семья, – напомнила дочь. – И доктор Хорхес обещал мне выздоровление.

– Да, но в Мехико лучшие врачи, лучшие клиники… В конце концов, я могу обратиться к одному из знакомых твоего покойного отца. Правда, с ним связаться будет достаточно сложно…

– Ты имеешь в виду американца?

– Да.

Валентина немного подумала.

– Пожалуй, сейчас еще рано поднимать тревогу. Не хочу напрасно беспокоить людей, тем более в другой стране. Не будем торопиться. Сначала я вернусь в Монтеррей, навещу доктора Хорхеса, может быть, некоторое время проведу в его клинике. Если лечение не даст результатов, тогда я приеду к тебе, а уж потом ты позвонишь этому американцу.

– Валентина, но мы потеряем много времени!

– Я не могу полностью согласиться с тобой. Мама, я очень скучаю по детям и завтра вылетаю в Монтеррей, – произнесла Валентина тоном, не допускающим возражений.

– Хорошо, девочка моя, только прошу тебя, звони почаще и рассказывай все свои новости. Иначе, знаешь, я просто не смогу спокойно спать, – сказала на прощание Вероника.

Она повесила трубку и погрузилась в раздумья: «Итак, Валентина решила вернуться в больницу к доктору Хорхесу… Мне не нравится этот доктор и не нравятся методы его лечения. Однако Валентина сделает по-своему. Ну что ж, Вероника, вот ты и дожила! Не это ли один из признаков наступления старости – когда ты бессильна повлиять на решение дочери… Дочь самостоятельно решает, как поступить, а к твоему мнению не прислушивается».

Вероника попыталась отогнать мрачные мысли. Она поднялась с кресла, подошла к окну и снова задумалась. Так ли уж она бессильна? Разве у нее недостаточно сил, чтобы помочь дочери? Но что для этого нужно сделать?

Вероника смотрела на дом Габриэля Альварадо. «У него всегда на все находился ответ, но он, будучи эгоистом, не захотел вникать в проблемы моей семьи».

Вероника грустно вздохнула. Судя по всему, ей предстояло сражаться с трудностями в одиночку. Она почувствовала, как постепенно ее охватил страх. Сможет ли она помочь дочери, сможет ли одолеть беду?

Вначале Вероника решила, что завтра же вылетит в Монтеррей и приложит все силы, чтобы уговорить Валентину приехать в Мехико и показаться лучшим врачам. Но потом ее охватили сомнения: «Что значит лучшим? Ведь не секрет, что лучшие врачи-онкологи – в Америке».

Вероника снова подумала о Фрэнке Ричардсоне, давнем знакомом ее покойного мужа. Как-то Фрэнк даже ужинал у нее дома… Этот американский доктор заявился к ней однажды в компании с Раулем Сикейросом и Федерико Сольесом. Как Вероника сожалела теперь о том, что поссорилась с Сикейросом и Сольесом, давними своими ухажерами! Если бы их отношения оставались прежними, она бы запросто позвонила в редакцию «Новедадес» и, пригласив к телефону Рауля, узнала у него координаты Фрэнка Ричардсона в Нью-Йорке.

Вероника хлопнула себя ладонью по лбу. «Зачем прибегать к услугам Сикейроса? Ведь я могу поискать в старых записных книжках мужа…» – сообразила она.

Она не любила вспоминать о Фернандо и предпочитала не входить в его кабинет, держа эту комнату запертой, но какое значение все это могло иметь сейчас, когда речь шла о здоровье дочери? Вероника нашла ключ, отперла кабинет мужа и, не колеблясь, приблизилась к письменному столу. Нахлынули воспоминания.

Когда-то Вероника вот так же, едва ли не в первый раз оказавшись одна в этом кабинете, обнаружила в выдвижном ящике письменного стола документы, которые уличали Фернандо Монтейро в измене… Вероника зажмурилась. На секунду ей показалось, что, выдвинув ящик, она снова увидит кипу гостиничных счетов…

К счастью, такого быть не могло, все давно было убрано ею самой. После смерти мужа и возвращения в этот дом Вероника уже один раз преодолела себя и навела порядок в столе. Однако долгие годы она старалась обходить кабинет стороной, а на стол было наложено своеобразное «табу».

Вероника заглянула в один ящик, другой… В глубине третьего она увидела стопку блокнотов. Это были журналистские записи Фернандо, адреса его знакомых, номера телефонов.

Она взяла блокноты и поспешила покинуть кабинет.

Только вновь очутившись на кухне, Вероника вздохнула с облегчением. Стены кабинета действовали на нее угнетающе…

Вероника присела к столу. Она начала с журналистских записей. Почерк у Фернандо был неразборчивый, что крайне затрудняло чтение. Вероника потратила на просмотр блокнотов около двух часов, но нужного ей телефона не нашла. Тогда она принялась за записную книжку. Ее Веронике было особенно противно листать. Бедняжке казалось, что каждая женщина, чья фамилия и телефон ей попадались в книжке, являлась в свое время любовницей Фернандо.

Среди фамилий, записанных на букву «Р», Вероника Ричардсона не нашла, а страничка с буквой «Ф» вообще отсутствовала. «Неужели он не записал адреса и телефона Фрэнка?» – расстроилась Вероника. Но этого просто не могло быть! Она вспомнила, как хвастался когда-то муж знакомством с Ричардсоном. Но тут же она вспомнила и другое…

Сразу после смерти мужа, наводя порядок в его бумагах, Вероника уже просматривала этот блокнот. Тогда-то, раскрыв его на букве «Ф» и увидев фамилию и номер телефона ненавистной ей Росы Флорес, Вероника и вырвала эту страницу.

«Проклятье! Видимо, муж записал телефон Ричардсона здесь же, и я уничтожила его… – Она больше не сомневалась в этом. – Ну, конечно, наверняка он записал его на букву «Ф», а не на букву "Р"…»

На всякий случа Вероника еще раз перелистала блокнот. Телефона Ричардсона не было.

«Что же мне делать? – в который раз задала она себе вопрос. – Моя дочь больна… И хотя мне абсолютно не хочется звонить Раулю Сикейросу, однако придется…»

Она решительно набрала номер редакции «Новедадес» и попросила к телефону сеньора Сикейроса.

Услышав в трубке знакомый голос, Вероника секунду помолчала, потом взяла себя в руки и произнесла, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее:

– Добрый день, Рауль.

– Вероника? Ты? – удивился Сикейрос.

– Да, это я, – медленно ответила Вероника. – У меня к тебе небольшая просьба, дорогой Рауль.

Сикейрос молчал, не в силах унять волнение.

– Не мог бы ты мне дать телефон Фрэнка Ричардсона?

– Господи!.. – отозвался наконец Рауль. – Вероника… ну, конечно, я дам телефон. Но зачем он тебе понадобился?

Вероника мысленно обозвала собеседника идиотом. «Неужели он все еще влюблен и вздумал ревновать? – мелькнула у нее мысль. – Ну, конечно, чем же еще можно объяснить его волнение!»

Дальнейший разговор подтвердил ее догадку.

– Вероника, я, конечно, дам тебе телефон, но прошу тебя при этом простить меня… – начал Сикейрос.

– Господи, Рауль, я совсем не сержусь ни на тебя, ни на Сольеса! – нетерпеливо воскликнула Вероника.

– Я не могу в это поверить, – собеседнику явно хотелось выговориться. – Не знаю, что со мной произошло… Ничего не скажу о Федерико, но я… Я вел себя, как последний подлец. Тогда, на твоем дне рождения, я позволил себе выпить лишнего, у меня закружилась голова, и я черт знает что наговорил тебе… Я так сожалею!

– Только не стоит еще раз вспоминать то, что я тогда услышала, – едко заметила Вероника и, с трудом сдерживая раздражение, добавила: – Рауль, мне от тебя ничего не нужно, кроме этого телефона.

– Значит, ты отдаешь предпочтение американцу? – горестно вздохнув, спросил Сикейрос. – Но ведь он женат!

– Мне наплевать, женат он или нет! – разозлилась Вероника. – У меня к нему дело. Если желаешь, могу даже сказать какое. Я хочу попросить Фрэнка о помощи…

– Но, может быть, тебе смогу помочь я? Зачем звонить в Нью-Йорк?

– В этом ты не поможешь… – Вероника чувствовала, что сейчас расплачется.

– Но какого рода помощь тебе требуется?

– Рауль, не заставляй меня плакать, дай телефон.

Она ни за что не хотела рассказывать о болезни дочери. Ей казалось, чем больше людей будет об этом знать, тем меньше у нее останется надежды на выздоровление Валентины.

– Хорошо, Вероника, – Сикейрос больше не настаивал. – Записывай…

Вероника лихорадочно схватила карандаш и листок бумаги и записала продиктованный Раулем телефон.

– Конечно, я ничего не знаю наверняка, – послышался нервный смешок Сикейроса, – однако мне кажется, я сам себе подписал приговор… Теперь ты на меня никогда и не посмотришь. Разве я могу сравниться с американцем!

Вероника поспешно перебила его.

– Господи, Рауль, не будь занудой! Когда-нибудь потом я тебе все расскажу, а теперь, извини, до свидания.

Она быстро положила трубку, опасаясь, как бы Сикейрос снова не начал изливаться.

«Вот так всегда, – подумала Вероника, – стоит только сказать мужчине, что ты на него не сердишься, как он делает далеко идущие выводы и начинает на что-то надеяться… Ну что же, будем действовать дальше, – решила она, слегка воспрянув духом. – В конце концов я еще на что-то способна».

Она набрала номер Ричардсона.

На удивление, связь с Нью-Йорком сработала быстро. Видимо, в это время суток линии были свободны. Очень скоро Вероника услышала в трубке женский голос, который что-то сказал по-английски. Веронику бросило в жар: ведь она не знает английского языка! «Видимо, к телефону подошла жена Фрэнка, – сообразила Вероника и закричала: – Извините, сеньора! Sorry! Миссис Ричардсон! Могу я попросить сеньора Ричардсона?»

– Excuse me, I don't understand, – ответила женщина виноватым тоном.

Из груди Вероники вырвался стон. Она попыталась употребить те несколько английских слов, которые пришли ей на ум, но безуспешно. В конце концов, Вероника положила трубку, надеясь, что, когда она прозвонит попозже, к телефону, быть может, подойдет сам Фрэнк Ричардсон, и она сможет поговорить с ним по-испански.

* * *

Доктор Эмилио Хорхес был доволен решением Валентины снова лечь к нему в больницу. «Это весьма интересный случай, – размышлял доктор. – Но вместе с тем рискованный. Я попробую на ней действие нового препарата. Однако надо быть поосторожней с ее родными! Особенно с матерью. Она, похоже, не слишком доверяет моим методам. Да и муж сказал, что жена обратится к столичным врачам, если после курса лечения в моей клинике наступить ухудшение… Что ж, посмотрим!» – Толстый палец Хорхеса принялся крутить телефонный диск. Доктор звонил в Мехико своему приятелю, тоже доктору, Пабло Альдо.

– Привет, Пабло! – вскричал он.

– А, это ты, Эмилио? – отозвался Альдо. – Что нового?

– Хочу посоветоваться, – доктор Хорхес решил сразу брать быка за рога. – Ко мне недавно поступила одна больная… Началось с того, что я обнаружил у нее затвердения в правой груди.

– Подозреваешь онкологическую патологию?

Хорхес шумно вздохнул.

– Ты же отлично знаешь! С нашей техникой и нашей аппаратурой ничего нельзя утверждать с определенностью. Я объявил этой больной – кстати, ее зовут Валентина Карреньо, – что опухоль злокачественная…

– Но сам ты в этом сомневаешься? – проявил проницательность Пабло.

Хорхес нахмурил брови.

– Не совсем. На процентов семьдесят уверен, что у нее рак…

– Но все-таки тридцать процентов остается?

– Конечно, все может быть.

– Так, хорошо, приятель, – сказал доктор Альдо. – А не мог бы ты мне зачитать хотя бы несколько строчек из того, что понаписал в истории болезни этой Карреньо?

– Гм, – хмыкнул Хорхес, – если ты так заинтересовался, я могу прислать тебе копию.

– Да нет уж, милый, лучше зачитай, – терпеливо возразил Пабло Альдо. – Боюсь, как бы ты не натворил дел там у себя, в Монтеррее.

– Ну, дорогуша, если бы я был на это способен, у меня бы не было собственной клиники! – рассмеялся доктор Хорхес.

– Как раз это меня и удивляет, – заметил со смешком коллега – Кто бы мог подумать? Ты быстро выбился в люди, а ведь на нашем курсе был одним из последних! Правда, ты женился на дочери владельца клиники…

– Ну ладно, ладно, – оборвал бывшего однокашника Хорхес. – Давай не будем вспоминать грехи молодости, ведь и ты не святой…

– Все мы не без греха, – не стал спорить доктор Альдо. – Ну что, зачитываешь мне историю болезни своей пациентки сейчас или пришлешь по почте?

Хорхес со вздохом раскрыл папку с историей болезни Валентины Карреньо и начал читать.

Пабло Альдо слушал не перебивая, пока его терпение не иссякло.

– Слушай, – прервал он Хорхеса, – надеюсь, у тебя там нет серьезных ошибок.

– Каких еще ошибок? – взревел Хорхес.

– Я имею в виду – грамматических, – невозмутимо пояснил доктор Альдо.

– Идиот! Ты заставил меня волноваться… Я подумал, что речь идет об ошибках в методе лечения. Но ведь я применяю препарат, придуманный тобою.