Но тут вдруг раздался длинный, наглый звонок в дверь.

– Пойду, посмотрю, кто! – воодушевилась Зинаида Матвеевна и кинулась в коридор.

На пороге стоял Гаврилов в чёрном твидовом пальто с цигейковым воротником, в норковой шапке пирожком, с замёрзшими гвоздиками в одной руке и внушительным свёртком в другой.

– Зинульчик! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Это я – твой Вовульчик! – восторженно прогремел он, ущипнув бывшую жену за задницу.

– Ой! Володь, ну ты прямо, как маленький! Осторожнее – Генька дома!

– Плевать я хотел на твоего Геньку! Где моя дочь?!

– Аврора! Аврора! Иди сюда! Ты только посмотри, кто к тебе пришёл! – несколько наигранно прокричала Гаврилова.

– Папочка, папочка! Я уж думала, ты не придёшь! – Именинница повисла на шее у отца.

– Как не приду? Что я падла какая, чтоб на восемнадцатилетие к дочери не прийти! – возмутился Владимир Иванович и протянул Авроре свёрток. – На вот, Аврик! Какой ты у меня красивый стал! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Небось от парней отбоя нет? А? – допытывался он, вешая пальто на крючок.

– Да ладно тебе, пап!

– Что ладно, что ладно?! Ты просто так на улицу, смотри, не выходи!

– Как – просто так?

– Ты, прежде чем из дома выйти, мордашку-то свою намажь сажей! Зин! Ведь украдут! Истину говорю – украдут девку-то! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук.

– Проходи, проходи, – и Зинаида, переполненная радостью и счастьем, красная, как мак, от щипка бывшего мужа, повела его в комнату.

– О! Володя! – каркнул Иван Матвеевич. – Сколько лет, сколько зим!

– Интересно, а что это тут Мефистофель делает?! – прошипел Геня с нескрываемым недовольством.

– Ладно тебе! Он Аврорке как-никак родной отец! – шепнула Зинаида Матвеевна сыну на ухо.

Аврора развернула свёрток и не смогла сдержать крика радости. Это был самый значительный подарок. Всем подаркам подарок! Демисезонное чистошерстяное пальто любимого цвета её матери – цвета беж. Коротенькое (по моде), с потайной застёжкой, с воротником-стоечкой – прелесть! – голова кружится.

– Спасибо, папуля! – И Аврора снова повисла на отцовской шее.

– Да не за что! Будешь весной гарцевать! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Зинка! Зачем ты эту шлюху позвала?! – довольно громко спросил Гаврилов – он, вывернув шею, вдруг увидел свою бывшую ненавистную любовницу (которая, по его твёрдому убеждению, разрушила их с Зинульчиком брак) и настоящую жену Ивана Матвеевича. – Что делает эта падшая, доступная женщина на дне рождения моей чистой, невинной дочери? – возмутился он ещё громче, настолько, что песнь Ивана резко оборвалась на полуслове.

– Что ты сказал? Зина! Это он про кого сейчас говорил? Вот только что? – прокаркал дядя Иван, опомнившись.

– Да про жену твою – профурсетку! Про кого ж ещё! – весело отозвался Гаврилов и захохотал, обнажив ряд ровных, белых от природы зубов, которые не сумело испортить даже неумеренное курение.

– Что?! Да как ты смеешь! Ну-ка, повтори! – Иван вскочил со стула и, подлетев к Владимиру Ивановичу, схватил его за грудки. Галина Тимофеевна сидела, как на пороховой бочке – она краснела, белела, ёрзала на стуле, порываясь уйти.

– Правильно, дядь Вань! Дай этому Мефистофелю по соплям! – подстрекал Геня.

– Да мы тебя, припадочного, тут так уделаем, что костей не досчитаешься! – встал грудью за младшего брата Василий Матвеевич – кровь родная взыграла.

– Что вы! Дядь Вань, дядь Вась, папочка! Прекратите! У меня же день рождения! – кричала напуганная Аврора.

– И, правда, у девочки день рождения, а вы так себя ведёте! – возмутилась Зинаида Матвеевна.

– И что ж с того?! Раз день рождения, то и хамить можно? – гаркнул Василий, сорвался с места и от души вмазал Гаврилову «по соплям».

Владимир Иванович в долгу не остался – в нём поистине умер великий тактик и стратег «в одном флаконе». Он прибегнул к своему любимому, испытанному способу – незаметно залез в карман пиджака и, зачерпнув горсть соли, сыпанул обидчикам в глаза. Пока они приходили в себя, пытаясь оценить ситуацию, Гаврилов метнулся в коридор. За ним – Зинаида Матвеевна:

– Где, где шапка? Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук.

– Вот твоя шапка! – И Зинаида Матвеевна сунула ему норковый «пирожок». – Не можешь ты по-человечески! Вот везде тебе надо нагадить! – с упрёком и слезами на глазах укоряла она бывшего мужа.

– А нечего было эту курву звать! Ну, прощай, Зинульчик! Может, свидимся! – трогательно воскликнул Гаврилов и, ущипнув её вторично за мягкое место, был таков.

Зинаида Матвеевна, раскрасневшаяся и довольная, закрыла за ним дверь – злости и обиды к супругу она больше не испытывала – напротив, лишь нежное чувство по отношению к нему возникло в её душе.

И вот такая – витающая в облаках, счастливая от мысли, что Гаврилов несмотря ни на что всё ещё любит её, она вошла в комнату...

...Там творилось ужас что! Братья Зинаиды с засыпанными солью глазами, нещадно избивая друг друга, пребывали в полной уверенности, что колошматят они не кого иного, как паразита, бабника и психопата Гаврилова. Лупили они друг друга не жалея сил, со всей злостью, изливая при этом всю свою ярость на бывшего супруга сестры – они, проще будет сказать, отрывались на полную катушку, и ничто не могло остановить их.

Тамара Кравкина, набив полные карманы конфетами и баранками, ретировалась сразу же после ухода Владимира Ивановича – перепугалась не на шутку, бедная девочка. Присутствующие женщины поначалу пытались предотвратить потасовку, но потом плюнули и, выйдя из комнаты, наблюдали за дракой из-за портьеры, на безопасном расстоянии.

Одним словом, восемнадцатилетие Авроры удалось на славу. Согласитесь, ведь день рождения в жизни человека – это же праздник. А какой же праздник без драки?! Это уже не праздник, а фарс! Совершеннолетие должно быть незабываемым, и никогда этот январский день не сотрётся из Аврориной памяти!

Результат праздника во всей красе проявился на следующее утро. Заведующий фотоотделом явился на работу с фингалом под глазом. Василий плавно съехал с бюллетеня по причине воспаления лёгких на бюллетень со сломанной в локте правой руки. Геня опухшей синей физиономией весь день пугал машиниста поезда. Иван Матвеевич, совершенно разбитый, хромая на одну ногу, потащился чуть свет на родной завод...

* * *

После завершения очередного романа Геня оказался будто выкинутым из жизни.

Как потом стало известно, Людмила Самохина не только ушла от Аврориного брата, но и с работы уволилась, чтобы больше никогда не видеть отвратительную кошелевскую морду.

Вот на такой грустной ноте закончился роман Гени с Людмилой, и он со всей своей нерастраченной энергией, неизрасходованными силами и неуёмным энтузиазмом кинулся в чужой, совершенно его не касающийся – в роман своей сестры с первым хулиганом школы Юриком Метёлкиным.

Он однажды увидел возвращение Авроры из швейного училища в обществе долговязого юнца и проследил за ними до первого подъезда соседнего дома. Он засёк время, сколько сестра его пробыла «в гостях», а когда она вернулась домой, тут и началось!

– Козявка! Как учёба? – издалека подбирался Геня.

– Всё хорошо, всё хорошо.

– Н-да? А куда это мы после училища ходили? А?

– У Ирки Ненашевой в гостях была.

– Н-да? – подозрительно спросил он, нагло прицокнув языком. – А чо, Ненашевы переехали в соседний дом, что ли?

– Аврора, не ври! – гоняя костяшки счёт, встряла Зинаида Матвеевна. – Ирка мне ещё два месяца назад сказала, что вы с ней поссорились и больше не дружите. Я её как-то на улице встретила...

– Ну поссорились, потом помирились! – Предчувствуя скандал, Аврора держалась из последних сил.

– Мамань! Слышь! Ирка-то Ненашева изменилась до неузнаваемости! – гаркнул Геня. – Выросла сантиметров на тридцать, бриться стала, подстриглась...

– Да что ты?! – всплеснула от удивления Зинаида Матвеевна. – Да как же такое могёт быть-то, Генечка?!

– Сам удивляюсь! Это ещё что!

– А что ещё?! – Гаврилова изумлённо вылупилась на сына.

– У Ирки Ненашевой за это время женилка выросла – вот что!

– Да чо ты такое говоришь-то! При ребёнке-то! Да как такое могло произойти?! – поражалась Зинаида Матвеевна, как дитя, принимая за чистую монету всё, что говорил ей дражайший сын. Так было и так будет всегда.

– Тот самый долговязый Мефистофель, который тебя около училища встречал, и есть Ирка Ненашева? – И Геня пытливо посмотрел сестре в глаза.

– Это Юра Метёлкин. А что такого ужасного, если он встретил меня около училища?

– Да, Гень, что тут такого? – наивно спросила Зинаида Матвеевна, непонимающе хлопая глазами.

– Ой! Маманя! Тёмная, недалёкая ты женщина! И хоть Мефистофель твой последний подонок, но в этом он был прав! Смотри! Принесёт тебе Аврорка в подоле – будешь знать, что тут такого! – сказал он и ушёл в свою комнату.

– Так. Аврора! Подойди ко мне. Сядь рядом! – архиофициально проговорила Зинаида Матвеевна. – Расскажи матери, кто это тебя возле училища поджидает?

– Ты спроси, спроси ещё у неё, что они наедине у него дома с четырёх дня до десяти вечера делали? – подливал масло в огонь Геня, крича во всю глотку из своей комнаты.

– Что? Наедине? Что это ещё за новости такие?! – всполошилась Гаврилова и дёрнула дочь за руку. – Это не тот ли Метёлкин – первый хулиган школы? – подозрительно спросила она. И неудивительно – о Юркиных проделках ходили легенды.

– Да никакой он не хулиган! – Аврора самозабвенно защищала возлюбленного.

– А почему он тебя провожает-то? И что вы с ним делаете наедине? – Зинаида Матвеевна начинала нервничать.

– Просто дружим. И ничего мы с ним наедине не делаем – у него всегда родители дома и дядя... – промямлила Аврора и вдруг встрепенулась, вспомнила: – И вообще я уже совершеннолетняя!

– Ха! Вы посмотрите на неё! Совершеннолетняя она! – возмутилась Гаврилова.

– Вот пусть выметается из дома и живёт на свою стипендию! – подзадоривал мать Геня.

– Вот именно! Нахалка! Мать её ростила, ростила! – воскликнула Зинаида Матвеевна. – А она – на тебе! Шляется со всякими гадами ползучими! Свинья неблагодарная!

– Никакой он не гад!

– Пораскрывай, пораскрывай мне ещё рот-то! Ща как тресну по губам! Совсем от рук отбилась! Больно рано о мальчиках задумалась! Вся в Гаврилова! Такая же!.. – Зинаида Матвеевна не стала уточнять, какая такая же, язык прикусила, но, помолчав с минуту, грозно прокричала – так, что на первом этаже слышно было: – Запомни! Если я узнаю, что ты встречаешься с этим хулиганьём – Метёлкиным, я тебе ноги повыдергаю! Поняла?

Аврора молчала – понять-то она поняла, но выполнить условие матери была не в силах.

– Я кого спрашиваю?! Поняла?

– Мам! Ну а что в этом такого? – недоумевала наша героиня. – Ну почему мне нельзя ни с кем дружить?

– Знаю я эту дружбу! Вон с Тамаркой своей якшайся! Все девочки как девочки – дружат с девочками! – Зинаида Матвеевна что-то уж слишком на девочках зациклилась. – А эта! Наказание господне! То у неё какой-то Вадик, потом этот!.. Гень, кто потом-то был?

– Голубятник засранный!

– Точно! Голубятник! А теперь совсем докатилась! Это ж надо, с первым хулиганом школы сдружиться! Известно нам, что это за дружба! Узнаю, что ты с ним общаешься, так и знай, под домашний арест посажу! Сами с Геней будем тебя из училища встречать! Поняла?

– Поняла, – буркнула Аврора себе под нос.

– Так ступай! Поняла она! И что ж это такое творится-то! Чего хорошего, дак помалу, а плохого дак с лешего! – тяжело вздохнула Зинаида Матвеевна.

Но, как известно, запретный плод сладок. И Аврора на свой страх и риск всё-таки продолжала видеться с возлюбленным. А как же иначе? Ведь если двое влюблены и им по восемнадцать, кто в силах остановить, заглушить, утихомирить бесшабашное и самое, пожалуй, сильное и острое чувство любви? Поначалу Аврора, идя с Метёлкиным, всё озиралась, пытаясь высмотреть в толпе или на противоположной стороне улицы следящего за ней брата. Со временем (очень скоро) внимание её ослабло, и она, как прежде, смело шла рядом с Юркой, держась за его красивую музыкальную кисть. Они так же сидели у него дома в маленькой комнате. Он бренчал на гитаре, пел; она, раскрыв рот, слушала. Они смеялись, ели неисчерпаемых в семье Метёлкиных кур, зефир и пастилу, целовались, обнимались, но дальше этого дело не заходило. И всё вроде бы шло как по маслу, и неизвестно, сколько бы ещё продлились их милые посиделки, если б мартовским промозглым вечером не произошёл один неприятный инцидент.

Было часов восемь вечера, влюблённые сидели друг напротив друга и играли в игру «кто кого пересмотрит», как вдруг мирную, тихую заводь метёлкинской квартиры разрезал резкий, настойчивый звонок в дверь. Через минуту парочка услышала раздражённый, требовательный голос: