— Кто здесь? — Ее голос был чуть громче шепота. — Дора, это ты?

Тишина страшила. Затем до нее донеслось чье-то дыхание. Треснула ветка, потом еще одна. Кто бы это ни был, он незаметно продвигался по направлению к ней.

Может, это тот, кто, как ей прежде казалось, следил за ней? Она сглотнула комок в горле.

На ум пришло еще одно имя: Джеймс Барнет! Фэйт от этого разнервничалась еще больше. Развернувшись, она быстро возвратилась в школу. Нарочито громко захлопнув дверь, заперла ее на замок и поднялась по лестнице.

Оказавшись в своей комнате, девушка подошла к окну. Если там была Дора, она поймет, что заперта снаружи. Единственный вход был через центральную дверь, и дежурный привратник доложит о нарушении девочкой школьных правил. А если это Джеймс Барнет изводит ее, то привратник вышвырнет его с бранью.

Гнев Фэйт остыл, как только она отвернулась от окна и ее взгляд упал на письменный стол. Письмо леди Коудрей лежало на том самом месте, где она оставила его. Не на месте была лишь книга с комментариями отца. Она тоже лежала на письменном столе, но девушка отчетливо помнила, что положила ее на маленький столик возле кресла.

В голове всплыла картина: кто-то вошел в ее комнату, пока она была на улице, гоняясь за Дорой, и поднял книгу, которую она читала. Не найдя ничего интересного, неизвестный подошел к письменному столу, все еще держа книгу в руках. И тут его внимание переключилось на письмо…

Погруженная в свои размышления, Фэйт подошла к письменному столу и взяла письмо. Она оставляла его сложенным. Кто-то развернул его. Теперь этот кто-то знал о леди Коудрей и Мадлен Мэйнард. Он с легкостью догадался, что Фэйт поедет в Челбурн. Но зачем это кому-то нужно?

Девушка, почувствовав недомогание, присела на край кровати. Через несколько секунд у нее возникла другая мысль. Это была школа для девочек. Наверное, одна из учениц зашла к ней зачем-то и, найдя дверь открытой, дала волю своему любопытству.

Что еще могло быть?

Глава 5

Было уже далеко за полдень, когда к воротам школы для девочек Сент-Уинифред подъехал двухколесный экипаж. Джеймс вышел и помог спуститься своей тетке, миссис Марии Лейленд. Это была дама лет около шестидесяти пяти, с приятными округлыми формами и веселыми искорками в ясных, по-воробьиному острых глазах. Она не была одета по последней моде, но качество ее одежды свидетельствовало о том, что женщина не испытывает недостатка средств.

— Значит, это и есть Сент-Уинифред, — сказала она. — Жаль, что в мое время не было таких школ.

Джеймс сухо улыбнулся. Всю прошлую неделю он занимался тем, что узнавал все о Сент-Уинифред, поэтому сомневался, что его тетя могла научиться здесь тому, чему не научилась за свою богатую, пусть и чуждую условностей, жизнь. Она была не столько паршивой овцой в семье, сколько просто мятежницей, а когда выходила из себя, то могла быть и подстрекательницей. Он любил ее безмерно, но это не мешало ему сочувствовать последнему мужу тетки, полковнику.

Джеймс не мог постичь, как Фэйт оказалась здесь. Девочек тут учили переворачивать мир с ног на голову — его спокойный, принадлежащий мужчинам, как он считал, мир. Он помнил Фэйт не такой. Та, прежняя, была мягкой, доброй, ранимой… Но, как оказалось, он совсем ее не знал.

Порыв ветра задел его шляпу, и Джеймс придержал ее рукой. Вспомнив о хороших манерах, он подал тетке другую руку. Миссис Лейленд автоматически оперлась на нее, устремив взгляд на пышный парк и красивое трехэтажное здание в григорианском стиле за подъездной дорожкой.

— Как вышло, что школа для девочек расположена в этом прекрасном доме? — спросила она. — Какая-нибудь бывшая ученица завещала его Сент-Уинифред?

— Да, — подтвердил Джеймс. — Эксцентричная леди, похожая на вас, тетушка Мария.

Она засмеялась, сочтя его слова за комплимент.

— А откуда ты знаешь так много?

— Удивительно, но много всего можно узнать в клубах.

И от кузенов. Не пришлось даже применять никаких сверхъестественных способностей. Все, что потребовалось, — так это маленькая собака-ищейка, пара слов с глазу на глаз со своей теткой — и вот у него идеальное право на вход в Сент-Уинифред в Актовый день. Тетя Мария издала несколько биографий замечательных представительниц своего поколения, и ее часто просили сказать несколько слов женщинам. На этот раз она предложила выступить с речью перед девочками Сент-Уинифред, и ее инициатива была с готовностью принята.

— И такой милый парк! — восторгалась тетушка.

Джеймс замедлил шаг и остановился. Он тоже посмотрел на парк, но не для того, чтобы восхититься им. Он почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом, что свидетельствовало о его возрастающей силе, и он сузил глаза, стараясь понять свое состояние. Здесь было слишком много кустов, что ему не нравилось, слишком много плакучих ив и других мест, где мог спрятаться негодяй. Джеймс пожалел, что не пригласил Гэвина с его собакой: Макдуф быстро бы обнаружил нежелательного типа.

Вокруг было полно народу; большинство людей направлялись к главному входу, но некоторые стояли у кустарников, наслаждаясь живописной местностью. Сияло солнце, пестрели цветы, но ветер был свежим и доносил легкий запах моря. Некоторые женщины надели меховые накидки, другие были в длинных шубах. Мужчины большей частью были одеты так же, как Джеймс: темное пальто, брюки песочного цвета, сочетающийся с ними жилет и, конечно же, шляпа.

Миссис Лейленд потянула его вперед.

— Мисс Элиот хочет немного поговорить со мной до начала моего выступления перед девочками, — сказала она. — Откровенно говоря, Джеймс, я начинаю жалеть, что позволила уговорить себя на это, к тому же ты известил меня слишком поздно: у меня совсем не было времени привести мысли в порядок. Я не привыкла общаться с молодыми девушками и могу начать говорить свысока, или на меня может найти затмение.

Он искоса посмотрел на тетушку:

— Расскажи им о Флоренс Найтингейл и как ты помогла ей основать школу медсестер. Расскажи о миссис Битон и о том, как ты вернула состояние ее мужу, написав для нее трактат о ведении домашнего хозяйства. Поверь мне, на тебя не найдет затмение. Проблемой будет заставить тебя замолчать.

Сначала дама пренебрежительно фыркнула, но потом тихо засмеялась.

— Истинная правда, — заметила она, искоса взглянув на племянника. — Но вечером ты должен рассказать мне настоящую причину этого визита в Сент-Уинифред. Нет. Не увиливай, никакой полуправды. Думаю, я заслужила твое доверие, разве нет?

Правда, которую прокручивал в голове Джеймс, прозвучала бы нелепо. Что он мог сказать? Что учительница из этой школы была в опасности и он был единственным, кто мог спасти ее?

Джеймс был прав насчет склонности его тетушки поговорить. Однако это не означало, что она не знала, когда нужно остановиться. Ее выступление было последним; она рассказывала о выдающихся женщинах девятнадцатого века, с которых следовало брать пример, и слушатели активно аплодировали, побуждая ее продолжать всякий раз, когда она делала паузу.

Это совсем не было похоже на Актовый день, — по крайней мере, ни на один из тех, на которых присутствовал Джеймс, будучи школьником. Однажды он случайно попал на собрание по поводу возрождения методистской церкви. Сегодня в зале он почувствовал такое же духовное рвение. Слова были другими, но посыл такой же: «Иди вперед и обращай в свою веру».

Все учителя и ученицы сидели рядами лицом к выступавшим, но взгляд Джеймса был прикован к Фэйт. Он не сидел в зале, а стоял в сторонке, чтобы незаметно наблюдать за происходящим.

По ее напряженному профилю было понятно, что она знала о его присутствии. Время от времени девушка поворачивала голову к соседке, но ни разу не посмотрела на него. Он узнал ее подругу, только не мог вспомнить имя: Ирис? Дейзи? Флер? Что-то вроде того. Она была подругой Фэйт и тогда, когда они встретились на приеме много лет назад. Сейчас она сидела к нему спиной, но, даже не прибегая к сверхсилам, он понимал, о чем говорила ее гордая осанка. Ее враждебность по отношению к нему была такой же, как у Фэйт.

Еще один человек, сидевший по другую сторону от Фэйт, вызывал его раздражение: мужчина с соломенно-желтыми волосами, возможно, на год или два моложе его, с подвижным ртом. Он слишком много улыбался, и все эти улыбки были адресованы Фэйт.

Джеймс вздрогнул, оттого что кто-то прикоснулся к его руке. Опустив глаза, он увидел одну из старшеклассниц, лет семнадцати, в ясных голубых глазах которой читалось любопытство, а на лице играла улыбка Моны Лизы с ямочками на щеках. Хотя девушка и была одета в школьную форму — простое серое платье без украшений, если не принимать во внимание белый кружевной воротничок. Держалась она высокомерно, что казалось совсем несвойственным девочкам из Сент-Уинифред. Словом, она не была похожа на одну из обращенных.

— Здравствуйте, — сказала она. — Я Дора Уинслет, а вы, полагаю, племянник миссис Лейленд.

Джеймс посмотрел на протянутую ею руку и сдержал улыбку. Он не ожидал реверанса, но эта мужская манера приветствия выглядела очень забавно. Они пожали друг другу руки.

— Здравствуйте, — поприветствовал он. — Я Джеймс Барнет из Дрюмора. Да, миссис Лейленд — моя тетя. — Он указал рукой на стулья, стоявшие перед подиумом. — Разве вам не нужно быть вместе с другими девочками и слушать выступающих?

— О, директриса отстранила меня. Я задаю слишком много вопросов, видите ли. Моя задача — ходить вокруг и заботиться о посетителях, то есть быть полезной. Если вы хотите что-нибудь узнать, спрашивайте.

Она была очаровательным, не по годам развитым ребенком. Неудивительно, что директриса отстранила ее. Джеймс подыскивал подходящий умный вопрос, который не прозвучал бы снисходительно или напыщенно, но Дора опередила его:

— Вы знакомы с мисс Макбрайд?

Барнет растерялся:

— Почему вы спрашиваете?

Ямочки исчезли с ее щек.

— Вы часто на нее смотрите. Или вы знакомы с мистером Денверсом?

Он медленно выдохнул:

— Я не знаком с мистером Денверсом. — Затем осторожно спросил: — А кто он?

— Этот джентльмен справа. Он сын и наследник одного из членов правления Сент-Уинифред. Возможно, вы слышали о них: «Денверс и Денверс» с Флит-стрит? Они банкиры.

Джеймс кивнул. Эта фамилия была у него на слуху, и только сейчас он понял, что Денверс-младший казался ему знакомым. Встречались ли они в одном из клубов или виделись в банке?

— Он тоже член правления? Именно поэтому он здесь?

— Нет. Мы, девочки, считаем, что он влюблен в мисс Макбрайд.

У него вырвалось:

— Фэйт?

— Так вы все-таки знаете мисс Макбрайд!

Барнет пожал плечами:

— Я знал ее когда-то очень давно. Сомневаюсь, что она помнит меня.

Он надеялся, что мисс Уинслет поймет намек и закроет эту тему.

Она повернулась и посмотрела в направлении Фэйт.

— Вы так считаете? — Когда она подняла на него глаза, на ее лице вновь играла улыбка Моны Лизы. — Скажите, что вы придете на наш урок после ланча. Мы переводим Геродота — демонстрируем наши возможности, так сказать, но это интересует лишь немногих родителей, поэтому у нас редко бывают гости. Это несправедливо по отношению к мисс Макбрайд. Ей приходится несладко с нами. Вам следует прийти хотя бы для того, чтобы поддержать ее, а также нас, девочек, конечно.

Много мыслей кружилось в голове Джеймса. Фэйт вела уроки античной литературы. Конечно, ему было известно, что ее отец был преподавателем в университете, но он не знал, что Фэйт была интересна его работа. Барнет вспомнил свою собственную учебу в университете, когда греческий и латынь были скучны до смерти. Так он всегда считал, но, по правде говоря, был просто слишком ленив, чтобы настроиться на них.

Он посмотрел на мисс Уинслет:

— Сколько девочек будет на уроке мисс Макбрайд?

— Осталось только шесть нас, старшеклассниц, хотя в начале было в два раза больше. Некоторым людям не хватает выносливости.

— Я удивлен, что шесть все-таки осталось.

Она громко засмеялась.

— Вы бы не сказали этого, будь я мальчиком. Что поделаешь, мы ужасно умные! Вот почему нас поощряют изучать греческий и латынь. Кроме того, они понадобятся нам, когда мы продолжим учебу в университете.

— В университете? Вы имеете в виду в Оксфорде и Кембридже?

— Да. Колледжи для девушек не…

Ее слова заглушил гром аплодисментов. Выступление закончилось.

— Скажите, что вы придете на наш урок, — умоляла Дора. — Он неформальный, и это даст вам шанс возобновить знакомство с мисс Макбрайд.

Девчонка была не только ужасно умная, но еще и ужасно цепкая. Казалось, ничто не могло сдержать ее. Джеймс сделал единственное, что ему оставалось: выдавил улыбку и уступил: