Дороти глубоко вздохнула, стараясь прийти в себя.

— Я уверена, — сказала она. — И Ральф полностью мне доверяет.

— Вот как? — произнес Гатри, прижимая ее к себе. В его глазах появился опасный огонь, отчего сердце Дороти забилось с удвоенной быстротой. — Похоже, этот Ральф не самый благоразумный тип. Будь я на его месте, я бы ни за что не стал испытывать судьбу, отпуская такую девушку, как ты, в далекую неведомую Австралию, да еще и одну.

— Он знает, что я не стану обращать внимания на других мужчин, — прошептала Дороти, ее голос заглушался стуком собственного сердца.

Гатри улыбнулся еще шире.

— Что ж, посмотрим, прав ли твой Ральф, — промолвил он, и его рука нежно взяла подбородок Дороти и подняла ее лицо.

3

Она не могла себе представить, как теплы и нежны были его губы. Дороти снова охватило странное чувство возвращения к чему-то родному, давно известному, как вчера вечером, когда она увидела Гатри на кухне. И его поцелуй оставил в ней то же самое ощущение — словно возвращение домой. И прикосновение, и запах его крепкого мускулистого тела были словно частью ее самой. Это чувство невероятной близости пьянило Дороти, лишая ее способности думать.

Она даже не заметила, как обняла его плечи, прижавшись к нему всем телом, с замиранием сердца ощущая его ответное движение. Мягкие волосы ее падали на его руки, которые медленно гладили ее спину. Дороти забыла, что была сердита на него, забыла о Ральфе, забыла о том, что стояла на ледяном полу, забыла обо всем, кроме поцелуя Гатри. Его губы слились с ее губами, его пальцы жгли и дразнили; сердце Дороти билось еще громче и быстрее, заглушая внутренний голос, подсказывавший ей, что нужно сопротивляться.

Дороти утопала, растворялась во все прибывающем море блаженства. Ее пальцы впились в его плечи, когда шелковый пояс на ее халате оказался, развязан и его руки проникли внутрь, следуя изгибам ее тела. Дороти глубоко вздохнула и тихо застонала, пронзенная острым чувством сладострастия.

Но в этот момент Гатри сдавленно вскрикнул, пробормотав короткое ругательство слегка охрипшим голосом, и его руки резко остановились. В следующий момент он спокойно отстранился от Дороти. А к тому времени, когда она немного пришла в себя и могла наконец отдать себе отчет о происходящем, он с кривой улыбкой на губах уже завязывал ее пояс.

— Твой Ральф очень ошибся в отношении тебя, — промолвил он. — Очень ошибся!

С таким же успехом он мог окатить Дороти ведром холодной воды. Мигом придя в себя, она оттолкнула его руки и завязала пояс сама.

— Так нечестно, — проговорила она дрожащим голосом.

— С твоей стороны тоже было не очень-то честно сидеть передо мной в одном халате. — Гатри равнодушно прислонился к столу, наблюдая за ней.

Невозможно было поверить, что этот холодный, сдержанный человек с насмешкой в глазах мог каких-то несколько мгновений назад целовать ее так страстно, зарываясь лицом в копну ее рыжих волос и гладя ее тело такими умелыми движениями. Дороти чувствовала себя сбитой с толку и потерянной. Как мог он теперь смотреть на нее так равнодушно? Неужели он ничего не почувствовал?

Усилием воли она взяла себя в руки. Если уж Гатри держится таким бесстрастным, то с какой стати она будет показывать ему свои чувства?

— Я знаю, зачем ты это делаешь, — проговорила Дороти, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее не дрожал. — Ты просто хочешь избавиться от меня и предпринимаешь все возможное, чтобы я не задержалась тут надолго.

— Ну, если бы я ставил перед собой такую цель, вряд ли я стал предлагать тебе месячное перемирие, — спокойно возразил Гатри. — Ну, раз уж ты заговорила сама, пожалуй, стоит вернуться к этой теме. Так как, я убедил тебя вернуться домой, как только спадет вода?

— Нет! — твердо заявила Дороти, к которой вместе со спокойствием возвращался и ее нрав. — Ты зря рассчитываешь, что меня может испугать какой-то ничтожный поцелуй.

— То есть ты хочешь сказать, что не собираешься отказываться от идеи нашего партнерства в течение месяца?

Дороти почувствовала, что линия ее обороны была прорвана где-то на фланге, но не нашла ничего лучшего, как подтвердить Гатри свое согласие на партнерство при условии, конечно, если не будут повторяться подобные… инциденты.

— А я думал, что ты не обращаешь внимания на «какой-то ничтожный поцелуй».

— Не обращаю, — ответила Дороти решительно, хоть и не совсем искренне. — Но это не значит, что он мне по душе.

— Забавно, — усмехнулся Гатри. — А мне показалось, что тебе он очень даже понравился. Как и мне, впрочем.

Дороти холодно посмотрела на него.

— По крайней мере, я бы предпочла, чтобы в будущем такого не повторялось, — произнесла она ледяным тоном.

— Вот что я тебе скажу, — проговорил Гатри примирительно. — Я не стану тебя больше целовать, если ты не станешь в свою очередь меня провоцировать.

— Я не провоцировала тебя! — возмутилась Дороти.

Гатри поднял брови.

— Разве? А мне так показалось.

— Мало ли что тебе показалось, — ответила Дороти, раздраженная его хладнокровными рассуждениями.

— Хорошо. — Он встал из-за стола. К ее негодованию, в глазах его по-прежнему отражалась веселая насмешка. — Хотя я на твоем месте все же одевался бы более продуманно. Впрочем, — продолжил он деловым тоном, прежде чем Дороти успела найти достойный ответ, — я предлагаю в соответствии с нашим договором взяться, наконец, за работу. Похоже, выдалась удачная возможность навести порядок в кабинете Стива. Так что присоединяйся, как только переоденешься, естественно.

Дороти надела джинсы и водолазку с высоким воротом. Теперь она чувствовала себя увереннее. Пусть только Гатри попробует обвинить ее в том, что она одета вызывающе! Правда, предстоящий месяц наедине с ним все еще пугал ее. Если бы только их роман с Ральфом не прекратился, все было бы по-другому. По крайней мере, тогда она не ответила бы на поцелуй Гатри так страстно. Хотя в глубине души Дороти не могла не признаться, что поцелуи Ральфа не доставляли ей таких ощущений. Что ж, придется просто-напросто притвориться, что она без ума от Ральфа. В конце концов, она ведь актриса! Она уж постарается убедить в этом Гатри О'Нила, и даже, более того, она будет так хорошо работать, что он сам станет умолять ее остаться. И с каким наслаждением она откажется!

Это была приятная мысль, и Дороти с удовольствием остановилась на ней, представляя, что она скажет ему, и как он будет упрашивать ее не уезжать. Однако, когда она выходила из своей комнаты, эта сцена уже не казалась ей такой правдоподобной. Ей пришлось призвать на помощь все свое актерское мастерство, чтобы выглядеть достойно и спокойно, когда она оказалась в старом офисе своего двоюродного дяди. Это была маленькая тесная комнатушка в задней части дома, заваленная кипами всевозможных бумаг, писем, счетов, каталогов и старинных журналов по животноводству.

Гатри восседал за столом, пытаясь расчистить бумажные завалы.

— Какой ужас! — Проговорила Дороти. — И как только дядя Стив мог сидеть в такой комнате?

— Не думаю, чтобы он тут когда-нибудь сидел, — сухо отозвался Гатри. — Он просто забрасывал сюда очередные бумаги и закрывал дверь. Конечно, никто не знал местность так, как Стив, но бизнесменом его вряд ли можно было назвать.

— А ты, конечно, бизнесмен? — не удержалась Дороти.

Гатри холодно взглянул на нее.

— Мне принадлежат пять поместий в этой провинции да еще несколько предприятий в Сиднее, так, что волей-неволей приходится им быть.

— А если ты такой крутой, зачем тебе сдалась эта Биндабурра? — спросила Дороти, подходя к крошечному окошку. Она неожиданно поняла, что гораздо легче притворяться холодной и равнодушной, если не смотреть на него. Глухая одежда ее не спасала: под спокойным уверенным взором Гатри она чувствовала себя едва прикрытой халатом.

Гатри помедлил с ответом.

— Биндабурра — это часть нашей семьи, — произнес он наконец. — Мой прадед построил этот дом в тысяча восемьсот семьдесят пятом году, и мой отец родился здесь.

— Но не ты? — Дороти с любопытством повернулась к нему от окна.

— Нет, не я, — ответил О'Нил, подровняв стопку бумаг на столе. — Мой дед разорился во время ужасной засухи и был вынужден все продать. Тогда-то Стив и приобрел это имение, но мой отец всю жизнь горевал, что не унаследовал свое родное гнездо и не смог передать его в наследство мне. Почти вся история рода О'Нилов связана с этим местом. — Гатри немного помолчал. — А когда он умирал, я пообещал ему, что верну Биндабурру и оставлю ее моим сыновьям.

Дороти почувствовала, как что-то сжало ее сердце.

— А я и не знала, что у тебя есть сыновья, — сказала она, с неприятным удивлением отметив: как отчетливо она может представить их себе — маленьких мальчиков со спокойными лицами и наблюдательными серыми глазами.

— У меня их нет, — ответил Гатри. — По крайней мере, пока. Я просто размышляю о будущем. Но если бы у меня были дети, я хотел бы, чтобы они выросли в Биндабурре.

— О! — проговорила Дороти. Ее заинтересовал этот разговор. Какой отец получился бы из Гатри? И какую женщину он выбрал бы в матери своих детей? Уж точно не такую, как она, подумала девушка со странным чувством досады. Если он с таким трудом согласился прожить с ней под одной крышей месяц, то чего уж там говорить о всей жизни… Впрочем, какое ей дело до того, на ком он женится, спохватилась вдруг Дороти.

— Так чем я должна заниматься? — спросила она нарочито деловым тоном.

Гатри сел на пол.

— Я подумал, неплохо было бы перевести офис в другую комнату. Эта слишком уж маленькая, к тому же легче будет разобраться в бумагах, если мы перенесем их отсюда.

Он повел Дороти по коридору и указал на просторную комнату, окна которой выходили на веранду. Из мебели в ней находились лишь старый шкаф да комод с выдвижными ящичками.

— Темновата, — с сомнением произнесла Дороти.

— Когда за окном сорок градусов жары, меньше всего радуешься светлой комнате, — возразил Гатри. — Чем больше тени и прохлады будет в доме, тем лучше.

— Тем не менее, я считаю, что для кабинета тут мрачновато, — ответила Дороти.

— Вряд ли ты когда-нибудь воспользуешься ей, а меня этот сумрак вполне устраивает, — едко проговорил Гатри.

Дороти обиженно поджала губы.

— Может, и воспользуюсь, — произнесла она упрямо.

Гатри вздохнул.

— Что ж, пусть будет по-твоему, если ты настаиваешь. Но имей в виду, дом построен для того, чтобы защищать от солнца, а не наоборот, так что светлых комнат в нем мало! Тебе придется смириться с этим.

— Похоже, тут не убирали годами, — проговорила Дороти, проведя пальцем по поверхности комода.

— Стив никогда не использовал эту часть дома. — Гатри окинул комнату взглядом. — Первоначально эти комнаты должны были служить спальнями, но Стиву это было, ни к чему, и он их даже не открывал.

Не удивительно, что дом выглядел таким пустым и заброшенным. Он был крепким, солидным, хорошо спланированным, но все в нем жаждало заботливой руки. Хотя дело не только в этом, подумала Дороти, дом жаждал, чтобы в нем жили. Ему нужна была семья, дети, которые заполнили бы эти пустые печальные комнаты, дети, которые были бы похожи на Гатри и его практичную рассудительную жену.

Дороти с усилием взяла себя в руки. Так она далеко не уедет. Она должна показать Гатри, какая из нее прекрасная работница, а не размышлять о его будущей семье.

— Так почему бы мне не заняться уборкой этой комнаты, пока ты начнешь разбирать бумаги? — предложила она и в награду получила взгляд, который можно было назвать почти одобряющим.

Досадуя на то, с каким жаром она восприняла этот взгляд, Дороти с усердием принялась за работу, надеясь таким образом поскорее обрести душевное равновесие. Действительно, минуту назад она была вне себя от гнева на этого человека за то, что он обнял и поцеловал ее, а теперь она трепещет, словно школьница, когда он одобрил ее идею. Она чересчур впечатлительна, и это плохо отражается на ее способности к размышлению, подумала она, яростно работая веником.

Несмотря на то, что от природы она не отличалась особой старательностью, Дороти решила выскоблить новое помещение для офиса так, чтобы не оставалось ни единого пятнышка. Она сняла старую занавеску, которая оказалась настолько пыльной и грязной, что девушка тут же определила ее в мусорное ведро, затем тщательно вымыла окно и подоконник и наконец опустилась на корточки и принялась тереть деревянный пол.

К немалому собственному удивлению, Дороти обнаружила, что работа доставляет ей удовольствие. Было что-то вдохновляющее в этой борьбе с многолетней паутиной и пылью. Дороти напевала вслух все, что могла припомнить из мюзикла, в котором она некогда участвовала в качестве статиста.