У Джасины голова пошла кругом.

Быть рядом с графом и знать, что она может надеяться только на его дружбу, не больше... Какая ужасная мука! Но разве можно устоять перед его мольбой? Разве можно отказать, когда он говорит, что ее общество идет ему на пользу?

— Я с радостью продолжу... помогать вам, милорд, — несмело произнесла она наконец.

Граф улыбнулся.

— Тогда давайте пожмем руки в знак примирения, Джасина Карлтон!

С этим словами он подался вперед и крепко сжал в руках ладошку Джасины.


Следующие несколько недель Джасина была счастлива. Каждое утро граф принадлежал ей и только ей. Она читала ему газеты, а он тихо слушал. Иногда они обсуждали содержание статей. Графу импонировала любознательность Джасины. Вскоре он попросил девушку выбирать на свое усмотрение книги из огромной замковой библиотеки и читать ему вслух. Он получал большое удовольствие, обсуждая с Джасиной своих любимых авторов.

Девушка часто играла ему на фортепиано и пела. Граф слушал, опустив голову и закрыв глаза рукой. Серебристый голосок девушки ласкал ему душу, и он чувствовал, как все, пережитое им в Индии, начинает отступать и воспоминания уже не терзают его так безжалостно, как прежде.

Джасина не позволяла себе ни единой лишней мысли о графе. Ей достаточно было просто находиться рядом с ним. Она перестала задумываться, каким горьким может быть конец этой идиллии.

В хорошую погоду граф и Джасина вместе гуляли по замковому саду. Граф стал настолько свободно чувствовать себя со своей маленькой помощницей, что позволял себе слегка опираться на ее руку, когда дорога была неровной.

В свое время Джасина часто бродила вокруг замка, пока отец занимался старым графом, кухаркой или Сарой, и теперь она водила графа по тропинкам, которые он успел забыть.

Джасина стала его глазами: она описывала гигантские вязы и дубы, рассказывала, как меняют цвет их листья. Она словами рисовала для него туман на высоких горных вершинах, очерчивала форму облаков.

Однажды они очутились на берегу реки.

Запинаясь, Джасина рассказывала, как солнечные блики мерцают на воде и снежно-белом оперении лебедей. Она не могла пересилить себя и спросить графа, помнит ли он шляпку, которая плыла по волнам много лет назад. Граф уловил дрожь в ее голосе.

— Здесь есть что-то, чего вы не хотите описывать? — спросил он.

— Нет... ничего, милорд, — отозвалась девушка.

— Вы не должны скрывать от меня ничего неприятного, — сказал граф. — Вы видите тушу животного или перья птицы? Какие-нибудь следы браконьерства?

— Нет, милорд.

— Тогда что вас так взволновало? — упорствовал граф.

Джасина понурила голову.

— Просто... я вижу... кое-что из прошлого.

— Кое-что из прошлого?

— На реке.

Граф выглядел сбитым с толку.

— Что же это?

— Шляпка, милорд.

«Ну вот, — подумала Джасина. — Проговорилась. Теперь он может потешаться, что я помнила это десять лет».

Граф не рассмеялся, хотя едва заметная улыбка все-таки коснулась его губ.

— Шляпка? — повторил он. — Шляпка с голубой ленточкой, которая плыла следом по воде? Самая лучшая шляпка?

Джасина ахнула.

— Вы... не забыли, милорд?

— Я помню тот случай и отважную маленькую девочку, — сказал граф. — Какой же я дурак, что забыл ее имя и то, что ее отец доктор! Пожалуйста, простите меня. За годы, прошедшие с тех пор, случилось много того, что стерло даже самые приятные воспоминания.

Он смолк и протянул к девушке руки. Нежно обняв Джасину за плечи, граф повернул ее к себе, как будто мог посмотреть ей в глаза. Его, пусть и невидящий, взгляд буквально впился в лицо Джасины.

— Теперь память поможет мне дорисовать ваши черты к вашему голосу, — прошептал он.

— Я очень... изменилась, милорд, — сказала Джасина.

— Что? — рассмеялся граф. — Разве у вас не те же зеленые глаза и золотистые с рыжинкой волосы?

— Д-да, милорд. Но тогда я была ребенком. Теперь я... женщина.

Граф резко, будто его ошпарили, убрал руки с ее плеч.

— Разумеется, — сказал он. — Теперь вы женщина. Пойдемте, пора возвращаться в замок.

Лебеди наблюдали из камышей, как Джасина уводит графа прочь.

Следующим утром погода изменилась. Копыта лошадей, которые везли Джасину в замок, утопали в огромных лужах. Джаррольд бросился к экипажу с зонтиком, чтобы укрыть девушку от дождя, пока она будет подниматься в замок.

Газета этим утром сообщила о вспышке холеры в Эдинбурге. Граф встревожился. Его собственные родители умерли от тифа, когда он был маленьким, и потом, в Индии, он наблюдал, как выкашивают людей подобные болезни.

— На моей памяти в Рувенсфорде не было ни тифа, ни холеры, — сказала ему Джасина.

— Дай Бог, чтобы и впредь не было, — ответил граф.

Он стал расспрашивать Джасину о местных семьях, о тех, кто жил на его земле.

Сопровождая отца, девушка со многими из них познакомилась. Она рассказывала графу об их жизни и бедах. Хьюго был поражен, насколько искренне Джасина сопереживает людям, которым в жизни повезло меньше, чем ей.

Граф начинал все больше и больше доверять Джасине.

Он никогда не говорил о том, что ему пришлось пережить во время восстания, но описывал другие аспекты жизни в Индии. Девушке нравилось слушать о природе далекой страны и обычаях ее народа.

— Мужчины смуглые и красивые, — говорил он. — Женщины одеваются в яркие ткани и похожи на экзотических птиц.

Джасина ощутила укол ревности. Граф наслаждался красотой тех женщин, а ею, Джасиной, никогда уже полюбоваться не сможет.

Она подумала об английских женщинах, следовавших за полком.

Как будто прочитав ее мысли, граф продолжал:

— Наш круг общения по большей части ограничивался женами, дочерьми и сестрами офицеров полка. С ними мы танцевали на балах и сидели за ужинами. Я вел там довольно уединенную жизнь. В особенности после того, как обручился с Фелицией.

Это признание в верности женщине, с которой граф был едва знаком, да и то лишь по письмам, встревожило Джасину. Должно быть, Фелиция имеет над мужчинами какую-то необыкновенную власть, если она так запала в души и старого, и молодого графов.

Ей, Джасине, о такой власти не приходится даже мечтать.


В последнее время доктор Карлтон с головой ушел в работу. Особенно с тех пор, как получил письмо от друга, который был профессором эпидемиологии в Эдинбурге. Если он не навещал пациентов, то закрывался у себя в кабинете и штудировал медицинские трактаты. Он больше не ходил к графу ужинать.

Джасина удивилась, когда однажды утром отец надел плащ и сел рядом с ней в экипаж, который приехал, чтобы отвезти ее в замок.

— Мне нужно поговорить с графом, — вот все, что он сказал дочери.

Когда они вошли в библиотеку, в камине весело потрескивали дрова. Граф удивился, увидев, что вместе с Джасиной приехал ее отец. Он вежливо предложил обоим присесть.

— Простите, что явился утром и без приглашения, — сказал доктор, — но меня привела к вам крайняя нужда.

Джасина поднялась.

— Хочешь поговорить с графом наедине, папа?

— Нет, нет, — сказал доктор. — То, о чем я пришел побеседовать, касается тебя.

— Меня, папа?!

Джасина вновь опустилась на стул. Ее охватило легкое беспокойство.

Доктор Карлтон вытер лоб платком.

— Вы, несомненно, слышали о вспышке холеры в Эдинбурге? — обратился он к графу.

— Да, — ответил граф, — и меня утешает факт, что это случилось далеко за границей Англии.

— О, у меня нет опасений, что эпидемия распространится на юг, — сказал доктор. — Однако меня очень интересуют подобные заболевания. Мне написал мой бывший учитель, профессор Эдинбургского университета. Он будет весьма благодарен, если я помогу ему притушить эту вспышку, и я склонен согласиться. Беспокоит меня только Джасина.

— Но, папа, — воскликнула девушка, — я должна ехать с тобой!

Как ни приятно было Джасине проводить время с графом, она искренне считала, что ее долг помогать отцу. Услышав слова девушки, граф как-то странно изменился в лице и отвернулся к огню.

Доктор Карлтон покачал головой.

— Нет, Джасина. Я не могу подвергать тебя такой опасности.

— Но, папа...

Доктор был непреклонен.

— Не надо меня уговаривать, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты ехала со мной, равно как не хочу, чтобы ты оставалась дома одна.

Граф отвернулся от камина и стал прислушиваться к разговору.

Доктор продолжал:

— Сейчас я пришел в замок, чтобы попросить графа взять тебя под свою защиту, пока я буду в отъезде.

— Ты хочешь, чтобы я осталась здесь... в замке? — запинаясь, проговорила Джасина.

— Если граф даст на то согласие, — ответил ее отец.

Граф чуть не вскочил на ноги.

— Разумеется, я согласен. Превосходная идея. Я... то есть Сара... будет рада возможности чаше видеть вашу дочь.

Джасина отвернулась. Она не могла скрыть разочарования, услышав от графа, что обрадуется Сара, а не он.

Доктор и граф пожали друг другу руки.

— Поезжайте со спокойной душой, мы приложим все силы, чтобы ваша дочь чувствовала себя здесь как дома, — улыбнулся граф.

— Я бесконечно благодарен вам за помощь, — сказал доктор.

Так и решили: Джасина остается в замке Рувен в качестве гостьи, пока доктор не вернется из Эдинбурга. Девушка провожала отца с тяжелым сердцем. Она волновалась за него и уже скучала. В то же время Джасина не могла не радоваться своей новой жизни в замке.

Ее спальня находилась в одной из башен. Кровать была с балдахином из розового шелка. Джасина никогда не жила в такой роскоши, и никогда ее такие баловали. Нэнси каждое утро разжигала камин и открывала занавеси, а потом приносила Джасине горячего шоколада со сдобным печеньем. Пока девушка завтракала, Нэнси наполняла горячей водой ванну, стоявшую в углу комнаты за перегородкой из слоновой кости.

— Нэнси, я чувствую себя неловко, — смеялась Джасина.

— Наслаждайтесь, мисс, — говорила Нэнси. — Это не будет длиться вечно.

Джасина по обыкновению проводила каждое утро с графом. Днем она читала у себя в комнате или учила французский и латынь, продолжая занятия, которые они начали с отцом. Иногда она заглядывала в детскую, где Сара угощала ее чаем и сплетнями. Если стояла хорошая погода, девушка надевала плащ и отправлялась навещать бедные семьи. Она относила им продукты, которые кухарка собирала для нее в корзину.

Граф обычно ужинал один, но, когда приходили гости, Джасину просили спуститься. За столом обсуждались дела поместья или политика. Девушка внимательно слушала, одновременно рассматривая изысканно обставленную столовую.

В другие вечера Джасина ужинала у себя в комнате или у Сары, а потом бродила по длинным коридорам замка и любовалась картинами. Приходилось щипать себя, чтобы удостовериться, что нет, она не спит, она действительно гостья в замке, которым всегда восхищалась.

Однажды утром граф спросил Джасину, не хочет ли она увидеть те части замка, которые после смерти старого графа стояли закрытыми. Девушка была заинтригована и сказала, что хочет.

Чуть позже она с замиранием сердца остановилась перед огромной дубовой дверью и та медленно, со скрипом отворилась. Перед ними была длинная галерея. На стенах висели портреты первых Рувенов.

Джасина остановилась возле портрета красивой молодой женщины.

— Кто это, милорд? — спросила она.

— Опишите мне портрет, и тогда я смогу ответить, — мягко напомнил он.

Джасина покраснела и принялась описывать картину: женщина с огромными глазами и черными как смоль волосами; на ней было пурпурное платье, а вокруг шеи сверкало бриллиантовое колье.

Граф кивнул.

— Ах да. Это моя бабушка. Ее личные апартаменты располагались в этой части замка. Когда она умерла, деду стало невыносимо сюда заходить и он велел все запереть. Но вчера я приказал, чтобы эти комнаты снова открыли.

Джасина вздохнула, разглядывая портрет.

— Она такая... такая необыкновенная. Платье очень красивое. А колье...

Граф задумался.

— Вы хотели бы увидеть это колье? — спросил он.

Джасина широко распахнула глаза.

— Оно... по-прежнему у вас, милорд?

Граф рассмеялся.

— Это фамильная драгоценность. Идите за мной, Джасина.

Хьюго настолько ясно помнил расположение комнат, что без труда довел девушку до конца галереи, а оттуда свернул в коридор, ведущий в северо-восточную башню.

Словно по какому-то наитию, он остановился у двери, за которой открылась огромная, пышно обставленная комната. Стены были обтянуты желтым шелком. Резная кровать с балдахином была из дуба. Зеркала на стенах были в золоченых рамах. У окна стоял туалетный столик орехового дерева.