Она встретилась с ним глазами и поняла, что он нарочно медлит, давая ей время разглядеть его и немного привыкнуть.

Она скромно потупилась, повторяя про себя, что вовсе не собиралась любоваться его достоинствами, а хотела оценить его стать как нанятого ею воина и защитника. В конце концов, разве не это заставило ее выйти замуж?

Послышался грубый хохот, и она испуганно вскинула взгляд. И неожиданно увидела, как безобидная мягкая плоть у него между ног ожила и начала наливаться кровью.

— Черт побери, твое тело своего не упустит! — благодушно заметил Генрих. — Оно и неудивительно, когда для него приготовили столь лакомый кусочек!

Марта одним движением сдернула с Имоджин халат. Невеста инстинктивно попыталась прикрыться руками.

— Совершенство! — восхитился король. — Ступайте в постель вы оба, и за дело! Мне нужно много солдат, чтобы защищать Англию!

Несмотря на то, что на кровати можно было спрятаться под одеялом, Марте пришлось силой уложить туда свою оцепеневшую хозяйку. Фицроджер мигом скользнул в постель с другого краю, накинул на них обоих одеяло и железной рукой пригвоздил Имоджин к матрасу.

Отпустив еще несколько скабрезных шуток, король, лорды и Марта наконец удалились.

Как только за ними закрылась дверь, Фицроджер убрал руку с ее талии.

Она не пыталась бежать. Ей некуда было деться, да и терзавшие ее страхи скорее всего были надуманными. Изо всех сил стараясь совладать с ними и не устраивать безобразную сцену, Имоджин затаилась, лежа на спине с широко разведенными ногами и крепко зажмурив глаза.

Ничего не произошло. Не выдержав ожидания, она чуть-чуть приоткрыла глаза и обнаружила, что он неподвижно лежит на боку, подперев голову ладонью, и смотрит на нее.

— Я что-то делаю неправильно? — испуганно спросила она. — Что я должна делать?

— А что, собственно, ты собираешься делать? — спросил он.

— Сам знаешь! — выпалила она, залившись краской.

Он наклонился и легонько поцеловал ее в губы.

— Если я знаю, милая, то почему бы не позволить мне быть главным?

— Да ты и так всегда главный! — вырвалось у нее с отчаянием.

— Только в тех случаях, когда знаю, что делаю, — рассмеявшись, ответил он.

— Ну раз ты такой умный и все знаешь, то делай это скорее! И я очень надеюсь, что сразу забеременею, чтобы не заниматься этим по крайней мере еще год!

— Для того, чтобы убедиться, что мое семя пустило корни, нам потребуется не меньше двух месяцев, — возразил Фицроджер, осторожно обнимая ее и привлекая к себе. — И нам придется заниматься этим все время, пока мы не получим доказательств.

Имоджин оказалась прижатой к горячему мужскому телу, а твердая штука уперлась ей в бедро. Она в страхе оттолкнула его что было сил:

— Нет! Я не буду! Я не могу!

Он отпустил ее, и от собственного толчка она едва не свалилась с кровати.

— Чего ты боишься? — хмуро спросил он. — Или почему ты так боишься? Этим занимаются все, и многие находят это приятным.

Приятным!

— Но только не я! — закричала она, скорчившись на самом краю кровати.

— Имоджин, — произнес он со вздохом, — неужели ты совсем мне не веришь?

— Нет! — отрезала она.

— Если ты и правда цветок, Имоджин из Кэррисфорда, — процедил он, сурово поджав губы, — то тебя можно сравнить разве что с чертополохом. Могу я хотя бы надеяться на то, что ты будешь делать, что тебе велят?

— После того, как ты меня запугал чуть не до смерти, — язвительно процедила она, — разве я осмелюсь ослушаться своего господина?

— Хорошо. — Он подтащил ее за руку к середине кровати и прижался к ней горячим телом. Она попыталась оттолкнуть его, но Фицроджер ей этого не позволил.

Цепенея под его непроницаемым взглядом, она застыла, раздвинув ноги.

— Сведи ноги вместе, — велел он. — Мне тошно смотреть, как ты изображаешь из себя великомученицу. Постарайся расслабиться.

— Расслабиться?! — возмутилась она, но не дождалась ответа.

Его шершавая от мозолей ладонь легла ей на бедро и начала двигаться. Это было уверенное и сильное прикосновение. Горячая ладонь прошлась по ее животу и коснулась плеча. Она понятия не имела, зачем Фицроджер этим занимается, но не могла не признать, что это довольно приятно.

— Ты не чертополох, — прошептал он. — Твоя кожа нежнее лепестков розы…

— Что ты делаешь? — Она поежилась, как от щекотки.

— Ласкаю тебя.

— Ласкаешь меня? — удивилась Имоджин.

— Как пугливую кобылку! — хмыкнул он.

— Я не кобыла! — фыркнула она и вдруг почувствовала, как оживает ее кожа под горячей шершавой ладонью.

— Вот и хорошо. — Он провел рукой по ее груди. — Иначе отец Вулфган обязательно бы меня проклял.

— Перестань! — Она обеими руками перехватила его руку. — Он сказал, что это один из самых страшных грехов: позволять тебе здесь меня трогать!

Одним неуловимым движением он умудрился вырваться и поймал ее руки, а потом завел их ей за голову.

— Он и насчет этого тебя предупредил? — Фицроджер наклонился и взял в рот ее сосок.

Имоджин завизжала, как резаная. Ему пришлось отпустить ее руки, чтобы зажать рот.

— Черт бы тебя побрал!

Она посмотрела на него и увидела, что он ухмыляется. Жуткий, несносный тип! Она укусила ненавистную ладонь, лежащую на ее губах.

Фицроджер выскочил из постели.

— Не могу в это поверить, — пробурчал он, тряся укушенной рукой, — но похоже, в конце концов нам придется сделать по-твоему!

Имоджин застыла, не в силах отвести взгляд от копья, вызывающе торчавшего у него между ног. В точности как у Уорбрика!

— Все, — проговорила она, забившись в самый дальний угол кровати, — я ухожу в монастырь!

— Какая же ты трусиха! — Он смерил ее холодным взглядом.

— Наш брак не завершен, — выпалила она в отчаянии. — Его еще можно расторгнуть! И у тебя нет права препятствовать мне стать Христовой невестой. Отец Вулфган сказал…

— Еще одно слово об этом святоше, и он — покойник! — рявкнул Фицроджер, тыча пальцем ей в лицо.

Она охнула от ужаса.

Он вернулся в кровать, накинул одеяло и решительно привлек ее к себе. Она извивалась всем телом, стараясь вырваться, но с таким же успехом можно вырываться из железных тисков. А эта штука впилась ей в бедро, как дубовая палка. Имоджин толкала его что было сил, но ничего не добилась.

Потеряв надежду вырваться, она затихла.

— Твое тело — творение Господа. — Его голос был ласков, как и рука. — И несомненно, одно из самых лучших.

— Мы должны умерщвлять плоть, — слабо простонала она.

— Я высеку тебя, если ты будешь на этом настаивать.

— И не подумаю!

— Вот и хорошо. Я бы не хотел портить этот чудесный атлас… — Его рука медленно скользила по тугим ягодицам.

Имоджин поежилась. Ей почему-то стало трудно дышать.

Через несколько мгновений он отстранился.

— Раздвинь ноги.

Она молча мотнула головой.

— Кажется, мы договорились, что ты будешь делать то, что тебе велят, — напомнил он.

— Ах ты… — Его губы снова приникли к ее губам и оказались такими мягкими и нежными, что у нее пропала охота сопротивляться. Ей нравилось целоваться, и вряд ли поцелуи могли считаться таким уж страшным грехом.

И Имоджин покорилась волшебному ощущению. В конце концов, отец Вулфган вполне мог ошибаться. Как сказал Фицроджер, откуда святому человеку знать подобные вещи?

Она почувствовала, как он расслабился в ответ на ее покорность, и потому не сразу до нее дошло, что он делает такие движения бедрами, будто хочет ею овладеть. Но ведь рано или поздно это все равно случится, разве нет? И как бы ей ни нравилось с ним целоваться, это не отменит всего остального. Он старался сделать ей приятное, как врач добавляет меда в горькое лекарство. И он сам признал, что это должно случиться нынче ночью.

Ей пришлось напомнить себе, что это его долг. Как иначе она сможет родить ему сыновей? Она никогда не могла понять, почему Господь так несправедливо обошелся с Евой и се дочерьми. Но что поделаешь, на то он и Господь.

Не пора ли ей раздвинуть ноги?

Поцелуй завершился, и Имоджин уже приготовилась к самому худшему, но он медленно лизнул ее грудь.

Ох, только не это! Страшно даже подумать, какую епитимью на нее наложат за это! Она схватила его за волосы.

— Отпусти, — проворчал он.

Нужно было обладать железными нервами, чтобы не подчиниться этому голосу. Ее руки безвольно упали на его плечи.

— Господь, ты видишь, что в этом нет моей вины! — простонала она.

Он обвел языком ее сосок. Ощущение было очень странным. Тогда он лизнул самый кончик, и Имоджин содрогнулась.

— Это смертный грех! — вырвалось у нее.

— Нет, это не грех, — возразил он с такой уверенностью, что у нее не хватило духа ему возразить.

По ее телу прокатилась волна возбуждения. Он взял в рот другой ее сосок и стал сосать, как младенец. Она снова затрепетала и схватила его за волосы, но не для того, чтобы оторвать от себя.

Он не прекращал сосать и в то же время ласкал ее свободной рукой, заставляя дрожать и покрываться потом.

— Меня терзают демоны! — выкрикнула она.

Он поднял голову, и его глаза хищно сверкнули в сумраке спальни.

— Но ты ведь знаешь, как прогнать их, не так ли, милая? — Он положил руки ей на бедра, и ноги сами раздвинулись перед ним.

Имоджин поспешно свела их вместе, но его рука уже пробралась между ног.

— Я знаю? — охнула она, ловя в его лице хотя бы малейший намек на спасение.

— Они не оставят тебя в покое, если мы не доведем дело до конца.

Он потрогал пальцами нежные складки ее кожи, отчего у нее вырвался сдавленный писк.

— Тебе больно?

— Да, — выпалила она, хотя сама не знала, как называется то, что она почувствовала. Но с каждой секундой это чувство становилось все сильнее.

Имоджин посмотрела на него. Его глаза затуманились и потемнели, а на щеках проступил румянец. Теперь он снова стал ласковым и нежным, и при виде такой перемены демоны набросились на нее с новой силой.

Его пальцы продолжали свою игру, пробираясь все глубже и глубже.

— А здесь? — прошептал он.

Имоджин зажмурилась — у нее возникло ощущение, будто она видит ненасытных демонов, мечущихся в бешеной круговерти и кусающих ее своими раскаленными клыками. Под его пальцами что-то судорожно сжалось.

— Нет, — ответила она.

— Мне непременно нужно попасть еще глубже, Имоджин. Только так я смогу избавить тебя от демонов.

Ну наконец-то она стала понимать, в чем тут дело! И она доверчиво подалась вперед, прижимаясь к его руке. Он продолжал ласкать ее, но непонятное ощущение, которое она назвала болью, только усилилось. Инстинкт, а вовсе не сознание супружеского долга побудило ее распахнуться ему навстречу.

— Ну так что же ты медлишь? — выдохнула она. — Я сейчас умру!

— Ты не умрешь, — хрипло возразил он. — Я спасу тебя.

Он устроился у нее между ног, и Имоджин снова почувствовала, какое твердое у него копье.

— Да, — простонала она. — О да!

— Да. — Он тоже задыхался. — Ты сильная женщина, способная сразиться с демонами, Имоджин из Кэррисфорда!

— Скорее! — вскрикнула она, отчаянно вцепившись в его плечи и чувствуя, как дьявольская пляска становится все неистовее. — Скорее! — Она почувствовала, как он медленно входит в нее. Внутри у нее все сжалось, как от боли, в предвкушении чего-то неизвестного, такого, что наконец-то избавит ее от этой странной пытки. — Как хорошо… — стонала она. — Ах, как хорошо…

— Да, — откликнулся он и поцеловал ее. Его горячие губы шевелились совсем близко, когда он прошептал: — Мой цветок, мое сокровище, мое несказанное наслаждение…

От шока она широко распахнула глаза.

— Наслаждение!!! — Это было подобно тому, как если бы сам Вулфган навис в эту секунду над их кроватью. — Нет! — закричала она, отпихивая его от себя. — Нет, подумай о наших детях!

Он стиснул зубы так, что на щеках заиграли желваки, и угрюмо пообещал:

— Вулфган — покойник! — С этими словами он сделал первый рывок.

Боль, жестокая боль пронзила ее тело! Вот она, кара Господня!

— Ты хуже дьявола! — закричала Имоджин, отбиваясь от него руками и ногами. — Святой Спаситель, помоги мне!

Теперь она знала, отчего так кричала Дженин.

— Хватит! — продолжала вырываться она. — Пожалуйста, перестань! — Это было все равно что стараться сдвинуть каменную глыбу. Она попыталась выцарапать ему глаза. Он больно сжал ее руки.

— Имоджин, успокойся.

Но его голос доносился издалека, приглушенный кровавым туманом, окутавшим ее сознание. Она видела перед собой не Фицроджера, а Уорбрика и не чувствовала ничего, кроме грубой, безжалостной силы, готовой без конца терзать ее и причинять ужасную, смертельную боль. Беспомощная перед немереной силой этого человека, Имоджин, подобно Дженин, с отчаянием взмолилась: