Его глаза заискрились от смеха.

— Имоджин, если твои флорентийские гобелены были всего лишь такими красивыми, как я, то ты врешь! — Он слегка пошевелил бедрами и осторожно приподнял подол ее платья.

— Ты самый красивый…

Но тут его пальцы проникли во влажные чуткие складки кожи, и она погрузилась в блаженное молчание.

— Не молчи, Рыжик.

— Тебе это нравится! — прошептала она, обжигая его яростным взором.

— Да. А тебе?

— Ты рехнулся… — Имоджин содрогнулась всем телом. — Вино! — громко выкрикнула она. — Нам нужно запасти вино! Много вина!

— Целое море вина. И меда. А теперь приподнимись надо мной, моя милая пчелка.

Она подставила для поцелуев свою грудь, а руки его продолжали ласкать ее в самом интимном месте.

— Чего еще нам не хватает? — спросил он между поцелуями. — Травы, специи? Ты лучше любых специй! Фрукты? К примеру, дыни? И апельсины. Апельсины из Испании. Ты слаще самого спелого апельсина… — Он задыхался от страсти. — Ты стала совсем сочной, Рыжик. Как апельсин. Вот теперь пора.

— Слава Богу!

— И ты сама все сделаешь.

— Что?

— На тот случай, если все-таки тебя что-то испугает. — Он расстегнул лосины. — Пусти меня в себя.

Имоджин уставилась на него широко распахнутыми глазами. Его копье показалось ей гораздо больше, чем в первый раз. И наверняка больше того, что могло бы в ней поместиться.

Но сосущая пустота внутри требовала ее заполнить.

Она обхватила его пальцами, и ее удивило, какой он горячий.

Он дернулся в ответ, и она охнула от неожиданности.

Она заколебалась — у нее возникла очередная неразрешимая проблема.

Сгорая от стыда, она призналась:

— Я не знаю, куда его вставлять!

Он на мгновение прикрыл глаза.

— Ты не знакома с собственным телом? — Фицроджер взял ее руку и прижал у нее между ног. — Проведи там пальцами. Ты сама найдешь это место.

— Ох, — застонала она, погрузив пальцы во что-то влажное и податливое, как сливочный крем. — Теперь я знаю, где это место.

— Ты получишь большое удовольствие, вот увидишь. Ну же, Рыжик, смелей!

Она слышала, как дрожит от напряжения его голос и как напряглось его тело у нее между ног. Ее желание разгорелось с небывалой силой.

— Возьми меня и направь туда.

Имоджин взяла его в руку. Пальцы были скользкими от ее собственной влаги и нежно прошлись по напряженному мужскому естеству. Она посмотрела на него, и ее поразил его страстный ответ.

Она может сделать ему приятное, и это открытие окрылило ее и придало храбрости. Она осторожно провела рукой вверх-вниз, а потом быстро наклонилась и лизнула его языком.

Его тело потрясла такая судорога, что она чуть не свалилась на землю.

— Имоджин! — выдохнул он. — В другой раз, ладно?

— Но тебе это понравилось? — спросила она с игривой улыбкой.

— Да, понравилось! — Кажется, от напряжения он уже скрипел зубами. — Но впусти меня внутрь, Рыжик! Сделай меня своим мужем!

Она нервно засмеялась и приподнялась на коленях, чтобы впустить его туда, где все давно было готово. Но как только он двинулся вперед, она охнула от страха.

— Ты бы лучше сказала что-нибудь, — прошептал он.

— Я этого хочу, — звонко произнесла она, готовая объявить об этом на весь свет. — Ты понятия не имеешь, как я этого хочу!

— Имею, и еще какое! — возразил он, и Имоджин снова рассмеялась.

— Но все-таки ты очень большой, — заметила она, легко опускаясь вниз. — Разве все мужчины?.. Ох! — Она застыла.

— Ты сама должна это сделать, Имоджин.

Ей было больно. Действительно больно. Она чувствовала, как натянулся барьер, не пускавший его дальше.

Она немного нажала, но боль увеличилась, и она снова остановилась.

— Я не знаю… — растерянно пролепетала она. — Я надеялась, что все будет по-другому…

Он притянул ее к себе и ласково поцеловал.

— Хочешь, чтобы это сделал я?

— Нет. — Она решила, что пусть это будет еще одной проверкой на взрослость. — Я сделаю это сама, но ты зажми мне рот. Боюсь, я опять буду кричать.

— А ты укуси меня, — предложил он, положив пальцы ей в рот.

Имоджин легонько сжала зубами его пальцы и чуть-чуть приподнялась, чтобы вновь опуститься. Боль нарастала, но она не останавливалась. Боль стала острой, но она продолжала опускаться, хотя по щекам ее текли слезы. Она нажимала и нажимала, хотя в какой-то момент боль стала слишком сильной. Но вдруг после острой мучительной вспышки боль прошла, оставив после себя лишь легкое жжение.

Она почувствовала во рту кровь и поняла, что чуть не откусила ему пальцы. Она быстро отстранилась. Он пососал кровь и торжественно произнес:

— Вот, сейчас мне было так же больно, как и тебе. У тебя самое тугое лоно в мире. Ничего удивительного, что ты так боялась.

Имоджин сидела на нем верхом, чувствуя его в себе, но еще не оправившись от боли и страха. Но постепенно на смену этим чувствам пришли торжество и гордость. Она не остановилась на полпути, она справилась, и оказалось, что ей намного легче находиться сверху, чем внизу. Окажись она внизу — наверняка дело кончилось бы истерикой и упреками.

— Разве у всех остальных это не так?

— Не знаю. Тебе очень плохо? — Его голос звучал слишком ровно, и она поняла, как нелегко ему просто лежать под ней, не шевелясь. Прошлая ночь, когда Имоджин изведала наслаждение, избавленное от боли, научила ее многому.

— Я отлично себя чувствую, — отважно соврала она, пытаясь приподняться, чтобы хоть немного уменьшить жжение, оставшееся где-то внутри. — Что дальше?

Он приподнялся и сел, прислонившись спиной к стене пещеры, а ее ноги завел к себе за спину. Ей стало немного легче.

Он снова стал ласкать ей грудь, и целовать ее, и одновременно двигать бедрами. Она чувствовала, как тело его дрожит от напряжения, и готова была умолять его не сдерживаться, выпустить на свободу свою страсть, пока она не взорвала его изнутри.

И все же она боялась. Боялась новой боли.

По ее щекам опять потекли слезы.

— Что с тобой? — удивился Фицроджер, погладив ее по лицу. — Нам в любом случае лучше снова заговорить!

— У меня никогда не получится так, как надо, да?

— У тебя все получается просто чудесно, но нам еще предстоит довести дело до конца. Постарайся двигаться вместе со мной, сердце мое!

Она не понимала, о чем он просит, но Фицроджер показал ей, что нужно делать. Сначала она напряглась еще больше, но вскоре жжение прошло совсем, и она сообразила, что от нее требуется.

Она стала отвечать на его рывки, стараясь не обращать внимание на страх, потому что любила его и хотела воспользоваться последней возможностью принадлежать ему и душой, и телом. Кто знает, доживут ли они до утра?

Он зажмурился и откинул голову, но его рука снова оказалась у нее между ног, и Имоджин стиснула его что было сил.

— Христовы раны! — выдохнул он и вошел в нее еще глубже.

Он схватил ее за плечи и рванулся снова что было сил.

Его глаза широко распахнулись и поглотили ее, утянув в свои зеленые глубины. Она почувствовала, как где-то внутри излилась горячая струя его семени, и задохнулась, кусая пальцы, чтобы не закричать.

Затем он затих, и она опустила голову ему на плечо. Она знала, что он имел в виду прошлой ночью. Она не получила удовлетворения, но наслаждалась тем, что дарила наслаждение ему.

Он вышел из нее и уложил ее на землю. Его губы заглушили ее крики, а руки снова заставили испытать вспышку безумного экстаза. Она билась в судорогах — гораздо более сильных, чем в прошлый раз, — и теперь напоминала женщину, потерявшую над собой контроль. А потом она лежала в его объятиях, обессиленная, дрожащая, не верящая в свое счастье.

— Эй, вы там! Я же велел вам не молчать!

— Ох, да заткнись ты! — взорвалась Имоджин. — Я завизжу, если он попытается меня убить, доволен?

— Ну и нахальная баба! — проворчал часовой, но оставил их в покое.

Фицроджер скорчился возле нее в приступе беззвучного хохота. Она накинулась на него с кулаками:

— Что тут смешного?

— В данный момент — все. — Он обнял ее с такой нежностью, о какой она не смела и мечтать. — По крайней мере теперь я умру счастливым.

— Лучше нам этого не делать. — Она резко высвободилась из его объятий. — Что-то мне кажется, будто ты совсем расклеился, Фицроджер!

— Неужели? — спросил он, поджимая колени к груди. Он был грязный, потный — и очень счастливый. Она с трудом узнавала этого сурового человека.

— Это что, всегда так будет? — поинтересовалась Имоджин.

— Надеюсь, что нет. Я хотел бы заниматься с тобой любовью не спеша, нежно и ласково, в мире и покое. Если при этом мы слегка пожертвуем дикой страстью — я не огорчусь.

— Ты имеешь в виду это? — Имоджин выразительно посмотрела на свою драную юбку. Впервые она задумалась над тем, как ужасно выглядит, но это не казалось ей сейчас важным.

— По-твоему, я хотел бы любить тебя в сырой пещере, зная, что через пару часов мы умрем?

— Ты сказал «любить»? — Она подняла на него вопросительный взгляд.

Он посерьезнел.

— Ох, — выдохнул он. — Имоджин, я и сам не знаю. Если такое чувство существует на самом деле, для меня оно в новинку. Ты мне очень дорога. И я готов защищать тебя ценой жизни.

Имоджин посмотрела ему в глаза и спрятала лицо у него на груди.

— Мне страшно.

— Лучше тебе избавиться от страха. — Он обнял ее, стараясь утешить. — Страх не приносит пользы.

— Нам надо придумать какой-то план. — Она покачала головой, стараясь не показать ему, что плачет.

— У тебя есть идеи?

— Да. — Она отодвинулась, снова загораясь жаждой деятельности. — Мы заберемся в потайной ход… — Тут Имоджин вспомнила, что это означает для него, и смутилась. — Ох…

— Вот тебе и «ох», — ответил он. — Я изо всех сил стараюсь об этом не думать.

— Страх не приносит пользы! — повторила она его слова, отчаянно пытаясь вдохнуть в него уверенность.

— Пожалуй, я бы избавился от страха, если бы отвел душу, как следует тебя выпоров! — Но в его глазах светилось тепло, и он больше не пытался отрицать свою слабость…

— Тогда часовой решит, что ты меня убиваешь!

— Но как только он увидит, что я всего лишь полирую тебе задницу, он начнет давать мне советы. Ты же слышала его слова. Он не одобряет чересчур говорливых женщин.

— Ой, хватит тебе! — Она смеялась и ничего не могла с этим поделать. — Сейчас мне совсем не до смеха!

— А я специально тебя рассмешил. — И со вздохом добавил: — Ладно, продолжай. Каков твой план, моя амазонка?

— Уорбрик пока этого не знает, но ему ни за что не протиснуться в потайной ход!

— Верно. Решится ли он доверить это кому-то из своих людей? Да, потому что иного способа получить сокровища у него нет.

— Итак, у нас появляется хоть какой-то шанс!

— Он оставит меня у себя в качестве гарантии твоей покорности. — Фицроджер грустно покачал головой. — Ну что ж, и на том спасибо.

— Ты не это хотел сказать!

— Страх слишком силен, Имоджин. — Он посмотрел ей в глаза. — По сравнению с ним смерть может стать избавлением.

— Но ты же пошел в подземелье?

— Да, и наверное, это можно считать самым храбрым поступком в моей жизни. По правде говоря, я сделал лишь несколько шагов, а потом полз на четвереньках и кричал, пока они не пришли за мной.

Имоджин не могла в это поверить. Она никогда бы не подумала, что он захочет так открыться перед ней. Она не знала, что сказать, и просто накрыла ладонью его руку.

— Я ничего не соображал и хотел лишь одного — выползти обратно из этой норы, но они побоялись, что я свалюсь с обрыва. Скорее всего так бы и вышло. Реналд совершил милосердный поступок. Он ударил меня изо всех сил. Они не рискнули оставлять меня одного и тащили дальше на себе. У меня до сих пор осталась пара знатных синяков на память. Я очнулся незадолго до того, как коридор закончился, и едва не рехнулся. Мне пришлось зажмуриться и повторять про себя, что мы идем по просторному залу, полному воздуха и света. И как только я вышел из подземелья, меня вывернуло наизнанку.

— Знаю, — негромко подтвердила она. — Тебя видели слуги.

— Надо же! И после этого кто-то еще мне верит? — Как это ни удивительно, он густо покраснел.

— Они просто решили, что ты отравился.

— А ты? — спросил он. — Что подумала ты?

— Разве я должна была думать о тебе плохо?

— Мне очень повезло с женой! — Он привлек ее к себе и крепко поцеловал. — А теперь слушай, что я придумал.