— Ох, леди, — вырвалось у самой несдержанной из служанок, — вы теперь прямо как мальчишка!

— По крайней мере мне будет легче мыться, — весело ответила Имоджин. — Здесь имеется хоть какое-то зеркало?

— Ох, думается мне…

— Подай его скорей! — Имоджин осадила слишком говорливую служанку ледяным взглядом.

Женщина закатила глаза и быстро выскочила вон.

Имоджин постаралась расслабиться, пока ее мыли. Если что-то нельзя изменить, с этим надо смириться, тем более что волосы рано или поздно снова отрастут. Но когда вернется их былая длина? Она понятия не имела. Никто не смел стричь ей волосы еще с тех пор, как она была совсем маленькой.

Наверное, пройдет немало лет, прежде чем они отрастут.

Хотя по сравнению с остальными несчастьями это можно было считать чепухой, но потеря косы не давала ей покоя и висела над душой, как грозовая туча.

Но зато, как она отметила, ее волосы легко отмылись от крови и грязи, хотя потом женщины встали в тупик: как же ее причесывать?

— Я бы попробовала снова заплести их в косы, леди, — неуверенно предложила одна.

— Нет, погоди. — Хороша же она будет с торчащими короткими косичками! — Где это ваше зеркало?

Его тут же ей подали — простой кусок полированного серебра, но это было лучше, чем ничего. Она смотрела на себя в зеркало и, как ни старалась, не смогла подавить сдавленного стона.

Одна сторона ее лица переливалась черным, синим и желтым и заплыла так, что превратилась в подушку. На другой красовался длинный глубокий шрам. Глаза покраснели и опухли. А волосы, лишь едва вившиеся под собственной тяжестью, по мере высыхания превращались в беспорядочную массу веселых кудряшек.

И теперь, когда на них упал луч солнца, они действительно отливали рыжим!

Имоджин сунула зеркало в руки служанки и вернулась в постель, кусая дрожащие губы.

— Уходите! — приказала она, и все мигом исчезли.

Прошло несколько минут, и в дверь постучали. Имоджин не обратила на это внимания. Она была уверена в одном: Фицроджер не постучит в эту дверь. Дверь открылась. Имоджин подняла взгляд, не в силах подавить отчаянную надежду. Но это был Реналд.

Она увидела, как он поморщился, посмотрев на нее, и отвернулась.

— Что вы здесь делаете?

— По-вашему, мне следовало быть сейчас в Кэррисфорде? — сухо поинтересовался он. — Не обижайтесь, но такую красотку, возможно, и правда стоило бы оставить там. Тай был бы настоящим чудовищем, если бы сорвал сейчас на вас свой гнев.

Имоджин стиснула зубы, чтобы не заплакать.

— Реналд, если, по-вашему, это может служить мне утешением, то вы ошибаетесь. Я слабая женщина.

— Раны скоро заживут, Имоджин. — Он сделал несколько шагов и встал возле кровати. — Положитесь на мое слово. Я видел много ран на своем веку, а от ваших даже шрамов не останется.

— Но мои волосы! — заплакала она.

— И после всего, что было, вы убиваетесь из-за своих волос? — Он недоуменно покачал головой.

— Как он? — Она подняла на Реналда несчастный взгляд.

— Не знаю. Оттуда нет известий.

Она помолчала и предложила:

— Может, послать туда гонца?

— Это выдаст ему ваше местопребывание.

— Так он не знает, где я? — всполошилась она. — Тогда немедленно шлите гонца!

— Это может оказаться роковой ошибкой, Имоджин, — Реналд недовольно поморщился. — Дайте ему время подумать.

— Если он в сознании, то наверняка тревожится из-за меня! — Имоджин не верила, что Реналд всерьез надеется сохранить в тайне место ее пребывания. — И я не имею права причинять ему еще и это беспокойство.

— Беспокойство? — Теперь настала очередь Реналда не поверить своим ушам. Наконец он сдался и пожал плечами: — Я с самого начала не понимал вас обоих… Что ж, я готов отправить гонца, если вы настаиваете на этом.

— Да, настаиваю.

— Вы уверены?

— Да! — выкрикнула Имоджин и тут же поморщилась от боли в челюсти. Ее нервы и так были напряжены до предела, а упрямство Реналда только усилило панику. Неужели Реналд и правда опасается, что Фицроджер примчится сюда, чтобы растерзать ее на куски?

Возможно, именно так он и поступит.

Реналд направился к двери, но на пороге обернулся. Его лицо выглядело непривычно серьезным.

— Еще одно слово, леди Имоджин. Даже не мечтайте запереться в Кливе и не пускать сюда Тая. Я собственноручно свяжу вас и вышвырну вон.

— Я и не думала о таком! — ужаснулась она.

— Я просто хотел, чтобы все было ясно. — Он пожал плечами. — Я больше не берусь предсказывать, на что вы еще способны.

Имоджин без сил откинулась на подушки. Она понимала, что должна страшиться того, что теперь ее мужу станет известно, где она прячется, но гораздо сильнее она хотела убедиться, что он жив.


До вечера они не получили никаких известий, и Имоджин ничего не оставалось, как снова лечь спать. Она запоздало сообразила, что лежит в кровати Фицроджера. Конечно, они поместили ее в хозяйской спальне. А где же еще?

В комнате не осталось никаких вещей, говоривших о том, кто здесь хозяин. Ведь он перевез их в Кэррисфорд, а остальное лежало в сундуках. Но ей казалось, что при желании она могла бы ощутить незримые следы его пребывания в этом месте.

Она прижала к груди подушку, на которой скорее всего покоилась его голова, и крепко заснула.

Когда утренний свет вырвал Имоджин из беспокойного сна, в ее положении ничего не изменилось.

Она вынуждена была признать, что для женщины, поднявшей руку на своего мужа, сознательно лишившей его возможности сражаться, это был очень плохой признак. Похоже, ее проступок может стоить ей жизни.

Что она станет делать, если он отошлет ее в монастырь? Она не знала, можно ли ее поступок считать поводом для развода.

Она прижала ладонь к плоскому животу. Был какой-то шанс на то, что она забеременеет. Она истово помолилась, чтобы так и было. Она знала, что Фицроджер никогда не откажется от жены, если она носит его ребенка.

Но даже если он позволит ей вернуться — будет ли он с ней добр, как прежде? Сможет ли ей доверять?

Стук в дверь возвестил о появлении слуг. Слуги внесли ее сундуки с вещами и даже арфу. Следом за слугами появилась Элсвит, смущенная, но веселая.

Имоджин так и подскочила на месте, обмирая от волнения. Ее сундуки? Ее личная служанка? Как это понимать? Но вот в комнату вошел Реналд.

— Тай в данный момент прикован к постели лихорадкой, но он в сознании и счел необходимым прислать вам вещи и служанку.

— Его лихорадка не опасна? — с тревогой спросила Имоджин.

— Насколько мне известно — нет.

— А… он ничего не говорил про меня?

— Он приказал отослать сюда ваши вещи.

— И все? — Имоджин не знала, к худу это или к добру.

— Он послал мне отдельный приказ. Вам запрещено под каким-либо видом покидать стены этого замка. — Он вдруг улыбнулся. — По крайней мере можно быть уверенным, что он не убьет вас в приступе ярости!

— Спасибо… — пролепетала Имоджин.

— И я не думаю, что он поколотит вас в полную силу, Имоджин. Тай прибегает к телесным наказаниям лишь в тех случаях, когда твердо уверен в их пользе.

— Она действительно будет, если ему от этого станет легче. — Ее отнюдь не обрадовал тот факт, что Реналд считает физическую расправу над ней чем-то само собой разумеющимся.

— Имоджин, дайте ему время, — засмеялся Реналд. — Вот увидите, он вас простит!

Имоджин постаралась найти утешение в его словах. Ведь Реналд знает Фицроджера лучше всех, и она готова была вытерпеть любую взбучку, если это станет ценой ее прощения.

Имоджин вспомнила, что на душе ее все еще лежит смертный грех — лживая клятва. Но сейчас у нее не было нужды в покаянии. Клятва больше не была лживой, а Ланкастер отправился на тот свет. Все, что ей требовалось, — так это священник.

Она немного приободрилась, встала с постели и приказала послать за священником.

Прошел почти час, пока в замок привели священника из деревни. Это был простой человек, и она не стала вдаваться в подробности своего прегрешения, а просто сказала, что дала на кресте лживую клятву. Он ужаснулся такому поступку, но как только удостоверился в ее искреннем раскаянии и в том, что нет нужды исправлять содеянное, с легким сердцем отпустил ее грехи. Единственной епитимьей стала ежевечерняя коленопреклоненная молитва в течение двух недель. Она должна вымолить у Пресвятой Девы силы и стойкость для избежания подобных соблазнов в будущем.

Имоджин приняла эту епитимью с радостью. Тем более что ей и без того было о чем попросить Деву Марию.

Имоджин отослала святого отца с миром и пообещала ему, что со временем преподнесет его церкви щедрый дар. Она не могла сказать с уверенностью, будет ли это в ее власти, но насчет Фицроджера не сомневалась: какими бы ни были их отношения, он не нарушит слова, данного ею святому отцу.

Она даже принялась напевать, любуясь ярким утренним светом: самое тяжкое бремя наконец-то было снято с ее души!

Элсвит нарядила хозяйку в платье, присланное ее мужем. Если не считать переживаний из-за синяков леди Имоджин, в остальном новоиспеченная горничная была вполне довольна жизнью. Она даже набралась смелости поделиться с Имоджин некоторыми подробностями, о которых умолчал сэр Реналд.

Элсвит поведала Имоджин, что лорд Фицроджер не встает с постели из-за многочисленных ран. Но аппетит у него хороший, и все уверены, что он скоро поправится. Среди челяди ходят слухи один чуднее другого: и про Уорбрика, и про то, что Имоджин якобы ударила своего мужа по голове, хотя почти никто в такое не верит. А на тех, кто сам видел, как это случилось, вроде как затмение нашло: они ничего толком не помнят.

Имоджин сообразила, что Реналд неспроста прихватил с собой всех присутствовавших в лесу солдат в замок Клив в качестве ее конвоя. А остальные и правда ничего не могли разглядеть из-за густого тумана. Это давало ей некоторую надежду. Одно дело — стычка между ней и мужем, и совсем другое — публичное оскорбление.

Согласно словам Элсвит выходило, что никто толком не знает, почему Имоджин оказалась в Кливе, но большинство склоняется к тому, что на время недомогания ее мужа она заняла его место в качестве хозяйки замка на тот случай, если туда пожелает заглянуть сам король.

Что ж, весьма разумное объяснение.

Она ждала решения своей судьбы, и ожидание грозило превратиться в настоящую пытку. Однако, когда до них наконец дойдет самая важная весть, Имоджин хотела бы встретить ее подготовленной. Она была Имоджин из Кэррисфорда и пока что женой Фицроджера из Клива.

Она так и не придумала, что ей делать с волосами, и решила, что могла бы надеть вуаль, чтобы противные кудряшки не сразу бросались в глаза. Она накинула на голову кусок тонкой ткани.

— Подай мне обруч, Элсвит. Тот, что из золота.

Удивленная странной тишиной, Имоджин обернулась. Горничная залилась краской.

— Мне не позволили привезти ваши украшения, леди. Гак приказал хозяин.

— Совсем ничего? — У Имоджин все похолодело внутри.

Девочка покачала головой.

— И даже мой утренний подарок?

— Нет, леди.

Имоджин отвернулась, стараясь не подать виду, как потрясла ее эта новость. Особенно унижало отсутствие утреннего подарка, поскольку это был весьма недвусмысленный намек. Неужели Фицроджер уже начал процедуру развода?

Это, кроме всего прочего, могло быть признаком того, что он полновластно распоряжается ее состоянием — как личным, так и принадлежащим Кэррисфорду. Впрочем, Имоджин это не слишком расстроило. Сейчас было не до денег, но, кроме того, она знала, что Фицроджер не разбазарит ее богатство. Напротив, он найдет способ приумножить его и сделать основой процветания этой земли.

Если он все еще считает ее своей женой.

Имоджин вытерла слезы.

— Тогда мне стоит скрутить длинный шарф и закрепить им вуаль. Найди мне такой шарф, Элсвит.

Имоджин хотела выглядеть как можно приличнее, и им с Элсвит пришлось потратить все утро на то, чтобы найти способ закрепить кусок белого батиста таким образом, чтобы скрыть ее волосы.

Кое-чего они добились, хотя Имоджин была уверена, что вид у нее по-прежнему ужасный. Она так и не решилась покинуть спальню и постаралась отвлечься игрой на арфе и пением. Фицроджеру нравилось, как она поет. Может, голос вернет ей расположение мужа?

Однако ей было достаточно одного дня, чтобы удостовериться, что добровольное заключение в четырех стенах — это не выход. Ее мысли продолжали мчаться по кругу, и рано или поздно это свело бы ее с ума. На второй день она обнаружила, что снова может надеть сандалии, не страдая от боли, и с радостью отправилась в обход замка Клив. Поначалу она опасалась, что у челяди возникнут возражения против того, чтобы она здесь распоряжалась. В конце концов, она всего лишь пленница, хотя и знатная. Но слуги были только рады, что кто-то возьмет на себя ответственность за все решения.