— Но ведь из-за меня и началась вся эта бойня, — услышала она как будто со стороны свой дрожащий голос. — Если я погибну, Кэррисфорд перейдет во владение короны. — Ну вот, теперь она говорит, как законченная эгоистка! Но неужели Фицроджер прав, и это ее долг — возглавить атаку? А ей почему-то всегда казалось, что война — это мужское дело…

— Все верно! — со вздохом подтвердил Фицроджер. — И будет очень жаль, если это случится. Но в таком случае, леди Имоджин, думаю, вам следует назначить кого-то на свое место. Кого бы вы предпочли видеть убитым вместо себя? Меня? Реналда? Или того противного человека, который совсем не жалеет ваши ноги?

Она была права, не доверяя его улыбке. Когда он улыбался, глядя на нее, она чувствовала, как щеки ее заливает румянец.

— Не знаю, — растерянно пролепетала она.

— Только от вас все зависит, — сурово отчеканил он. — Может быть, вы желаете, чтобы мы вернулись в Клив? Тогда ни у одного из наших солдат даже волос не упадет с головы!

Имоджин спрятала лицо в ладонях, глотая злые слезы и сдерживая готовые сорваться с языка ругательства. Будь у нее оружие, уж она непременно пресекла бы эти издевательства, чтобы впредь он знал, как положено обращаться с леди!

Самое ужасное заключалось в том, что ей нечего было возразить. И ему вовсе не обязательно было доводить ее до истерики — она прекрасно понимала, что штурм замка будет стоить кому-то жизни. Скрытая атака через потайной ход скорее всего будет бескровной — во всяком случае, с нашей стороны.

Она подняла голову и вперила в него убийственный взгляд, очень надеясь, что этот взгляд заставит корчиться от стыда его черную душу.

— Дайте мне перо и чернила.

Все оказалось под рукой так быстро, что нетрудно было догадаться: Фицроджер был готов к ее поражению. С каменным лицом она сделала набросок и в угасавшем свете низкого солнца начала объяснять:

— Вход под самым обрывом, его очень трудно разглядеть со стороны, даже когда вы окажетесь совсем близко. Однако есть точный указатель: скала в виде стрелы, и если вы пойдете туда, куда показывает стрела, то наткнетесь на вход. Это просто узкая щель, и рослым воинам через нее не протиснуться. — Она посмотрела на него и злорадно добавила: — Возможно, даже для вас он окажется слишком тесным.

Он молчал, и она продолжила:

— Коридор темный и очень узкий. Но если человек оказался внутри, он уже нигде не застрянет. Чем меньше вещей вы возьмете с собой, тем лучше. Советую обойтись без света — смотреть там не на что. Пол достаточно ровный, и в проходе нет ни ответвлений, ни тайных ловушек. Вам просто следует положиться на чутье и идти вперед. — Она не удержалась от легкой дрожи, вспоминая те редкие случаи, когда бывала в этом коридоре. Кромешная тьма. И жуткое ощущение, что у этой норы нет конца.

Она подняла глаза и обнаружила нечто странное. Его зеленые глаза утратили свою прозрачность. Нет, дело было не в этом. Просто зрачки расширились, и глаза стали почти черными.

— Продолжайте, — довольно резко приказал он.

— Когда вы подойдете к выходу, — вновь заговорила она, — сквозь щели в стене начнет проникать свет. Во всяком случае, так происходит в дневное время. Впрочем, будет там свет или нет, вы все равно поймете, что коридор кончается, потому что он станет немного шире и вы увидите каменную кладку. В конце коридора находится дверь. Она открывается в подземные кладовые.

Она оглянулась. Все слушали ее затаив дыхание.

— Если вы пойдете прямо, то окажетесь у лестницы. Наверху есть еще одна дверь. Вернее, это люк, он устроен в полу гардеробной в хозяйских покоях. Нужно просто толкнуть крышку вверх, но им пользовались очень редко…

Имоджин продолжала водить пером по бумаге и говорила до тех пор, пока не выложила им все свои тайны. Тогда она отдала пергамент Фицроджеру.

— После того, как все будет кончено, этот вход придется заложить, — сказала Имоджин.

— Разумеется, — ответил он, но в его голосе прозвучала скрытая насмешка, породившая в ее душе смутную тревогу.

— Пожалуй, я смогу командовать этой вечеринкой, — ухмыльнулся сэр Реналд и потянулся за пергаментом.

— Нет.

Даже Имоджин заметила, какое странное напряжение прозвучало в одном коротеньком слове, но ей не было дела до таких тонкостей. Она хотела только одного: вернуть свой дом.

Мужчины оставили ее одну. Следовало дождаться темноты, прежде чем начинать атаку. Снова всем раздали эль и холодное мясо, не обошли при этом и Имоджин, но в остальном никому не было до нее дела. Да и кому она теперь нужна? Имоджин уже сто раз пожалела о том, что выдала семейную тайну. Но что она могла сделать?

Она прилегла на траву, чтобы дать отдых затекшим от неподвижности мышцам. Потом приподнялась, оглядела свои ноги и с грустью убедилась, что они по-прежнему не выдержат ее веса. Когда же наконец она сможет ходить?

Фицроджер услышал, как она вздыхает и возится в кустах, и подошел к ней.

— Пытаешься удрать? Или решила совершить подвиг и освободить замок в одиночку?

За эти слова Имоджин возненавидела его еще сильнее — пожалуй, даже сильнее, чем Уорбрика.

— Господи, ну что вы за человек! — раздраженно воскликнула она.

— Глупый вопрос. Я просто человек.

— И я должна вам верить? — Она покачала головой.

— Ты же все равно не обойдешься без защитника! — язвительно заметил он. — Если я скажу «да», ты поверишь?

В вечерних сумерках черты его лица немного смягчились, а фигура больше не казалась угрожающей.

— Да, — огорошила она их обоих своим ответом.

Он резко выпрямился и отошел в сторону.

Через несколько минут он вернулся и накинул ей на плечи теплый шерстяной плащ.

— Спи, если хочешь. Ночь будет долгой.

Он уже отошел на несколько шагов, когда Имоджин окликнула его:

— Лорд Фицроджер, могу я на вас положиться?

— И да, и нет, леди Имоджин, — донесся его голос, приглушенный туманом. — И да, и нет.

Это был честный ответ. Но он только усугубил ее смятение.


В лагерь вернулись последние разведчики. Она не слышала ни слова из их докладов, но, судя по оживленным приготовлениям к бою, решила, что все их предположения оправдались.

Она смотрела, как Фицроджер снял латы и как к нему подошел де Лайл и о чем-то заговорил. Она могла поклясться, что мужчины ожесточенно спорят. Из-за нее?

Затем де Лайл тоже снял латы, а Фицроджер надел стальной нагрудник. Изменились планы?

Подтверждая ее подозрения, де Лайл приблизился к ней. Он был одет во все темное и вдобавок вымазал лицо грязью.

— Не хотите сказать мне что-нибудь на прощание, милый цветочек? — спросил он.

— Я думала, что лорд Фицроджер сам поведет вас в замок.

— Я убедил его, что необходимость оставаться за спинами своих подчиненных — дорогая цена за власть над людьми, — ответил тот, сверкнув белозубой улыбкой. — И в этом случае, если вы хотели послать его на верную смерть, погибну только я.

— Зачем мне желать гибели своему защитнику? — спросила она удивленно.

Он рассмеялся и провел мозолистым пальцем по ее нежной щечке.

— Ваша интуиция советует вам бежать, не так ли? Она не подводит вас, малышка! Но уже слишком поздно, мой цветочек, и когда-нибудь вы перестанете быть такой недотрогой! — Не давая ей сказать хоть слово в ответ, он наклонился и крепко поцеловал в губы. — Пожелайте нам удачи, мой прелестный бутон!

С этими словами он удалился, оставив ее приходить в себя и содрогаться от мрачных предчувствий. Кто, по его мнению, должен был овладеть «прелестным бутоном»? Скорее всего он имел в виду Фицроджера. И она вдвойне, даже втройне порадовалась своей «беременности».

А когда Фицроджер подошел и сел рядом, она дерзко спросила:

— Милорд, скажите, честны ли ваши намерения?

Он задумчиво посмотрел на нее.

— Я вроде бы собираюсь вернуть вам ваш замок, разве не так?

— А что потом?

— Хотите, я сейчас же сяду на коня и вернусь домой? — спросил он, посмотрев ей в глаза.

— И вы сделаете это, если я скажу «да»?

Она услышала, как звякнули его латы, когда он пожал плечами.

— Конечно, нет. Какой в этом смысл? Уорбрик вернется. Вы снова ударитесь в бега. И я снова окажусь под этими стенами. Моим людям тренировка пойдет на пользу, но вот ваши ноги не выдержат такой нагрузки.

Имоджин тут же захотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым.

— Но что же тогда вы собираетесь делать?

— Это ваш замок, леди Имоджин. А я всего лишь ваша карающая десница.

Это прозвучало весьма утешительно, вот только его низкий голос предательски вздрагивал от сдерживаемого смеха. А она могла предложить ему только одно.

— Тогда мне придется просить вас оставаться в замке до тех пор, пока я не смогу организовать его защиту.

— Я весь к вашим услугам, миледи. — Он встал, поклонился и вернулся на наблюдательный пост.

Имоджин смотрела ему вслед. Она только что сама предложила ему править своим замком. Наверное, у нее действительно куцые мозги. Но с другой стороны, как она ни ломала голову, другого выхода она не находила. Разве что сам король явится на ее защиту.

Остатков ее самостоятельности едва ли хватит, чтобы успеть обзавестись мужем по собственному выбору, прежде чем король успеет назвать своего кандидата. Но на кого мог бы пасть ее выбор?

И она снова с отчаянным упорством обреченной стала перебирать список претендентов. И снова не нашла никого достойного. В свое время отец отдавал предпочтение двум рыцарям: лорду Ричарду из Йелстона и графу Ланкастеру.

Лорд Йелстон был грубым и вспыльчивым мужчиной. Он давно разменял четвертый десяток и успел похоронить двух жен. Одну унесла моровая язва, другую — болотная лихорадка, так что на нем вряд ли лежала ответственность за их печальную судьбу, но и хорошего в этой истории было мало. Лорд Ричард заслужил уважение ее отца благодаря своей отваге и неподкупной честности, но даже лорд Бернард вынужден был признать, что этот человек никогда не научится уважать женщин. Лорд Ричард искренне полагал, что женщина отличается от мебели в его замке только тем, что способна рожать сыновей. Их у него было целых трое, причем первенец был старше Имоджин.

Граф Ланкастер был не намного моложе, зато гораздо утонченнее. Он вырос в роскоши и обладал немалой властью. Он даже был советником у прежнего короля. Как кавалер он нравился ей больше, чем сэр Ричард. И тем не менее Имоджин что-то в нем настораживало. Она не верила, что он действительно отважный и благородный человек, каким и полагается быть рыцарю.

Она припомнила всех прочих претендентов на ее руку, но больше не нашла никого, достойного внимания. Возможно, она зря ломает голову и ей следует просто подождать, кого выберет для нее король.

Но она совсем не знала Красавчика Генриха, да и мысль о том, что один чужой человек станет распоряжаться се душой и телом, препоручив ее другому чужаку, заставила Имоджин содрогнуться от ужаса.

Она постаралась взять себя в руки. Сколько времени потребуется де Лайлу, чтобы подкрасться к стене и проникнуть в потайной ход? Они двигались осторожно, ведь захватчики наверняка следят за подступами к замку, а луна набрала уже три четверти и светила довольно ярко. Правда, ее почти все время закрывали густые облака, но иногда она выглядывала в просвет между тучами, и тогда крепость и ее окрестности заливал яркий белесый свет.

Наверное, их вылазка займет не один час.

И все это время ей предстояло ждать и ничего не видеть и не слышать, кроме приглушенных голосов солдат, шороха ночных зверушек и уханья совы, вылетевшей на охоту. Этих часов ей хватит, чтобы сойти с ума от неизвестности. В конце концов дело дойдет до того, что она сама откажется от наследства и отцовской земли — лишь бы на ее совести не было нового кровопролития.

Внезапно ее смятенные мысли наткнулись на одну деталь, похороненную глубоко в памяти. Она резко села.

— О Господи!

Фицроджер услышал ее сдавленное восклицание и тут же подошел к ней.

— Вам плохо?

— Нет! — Она в отчаянии вцепилась в холодную сталь его наручей. — Я забыла! И как только я могла забыть?!

— Успокойтесь! — Он осторожно высвободил руки и обнял ее за плечи. — О чем вы забыли?

— Ловушка! — в ужасе выдохнула она, подумав о веселом, улыбчивом де Лайле. Ведь он наверняка угодит в нее первым! — Ловушка! Отец соорудил ее всего два года назад, когда стал подозревать, что наша тайна раскрыта.

— Что за ловушка? — Его суровый голос ранил Имоджин в самое сердце.

— Опрокидывающаяся плита. Если наступить на нее, человек провалится в каменный мешок. — Она ощутила, как Фицроджер напрягся. — Но это еще не все! Она соединена с набатным колоколом, и в замке поднимется тревога! — Она боялась взглянуть ему в лицо.