Иман Кальби - Ничья…

А эта девочка Лейс не из робкого десятка, – подумал он про себя. Ее смелые заигрывания выглядели наивными и даже смешными. Хотя нет, он врал. Они были бы весьма интригующими, притягательными, даже будоражащими. Мирна была эффектной девушкой. Глупо было это отрицать. Были бы… Если бы его мысли не были целиком и полностью поглощены той, что осталась в его доме, разбитой, недовольной, обиженной его грубостью, принявшей его вчерашнюю похоть с такой неимоверной отзывчивостью тела вопреки протестующему сознанию… Она всегда принимала его, всегда отвечала на все, что он ей давал.. И даже если ее разум, строптивый нрав и острый язык противились, душа и инстинкты ее были всегда его верными союзниками. Нестерпимо захотелось рвануть туда, к ней, ощутить ее цепкие объятия, или острые кулачки на себе – все равно. Неважно что, только с ней, подальше от этой жеманной куклы, формально невинной телом, но такой хитрой, изворотливой и изощренной душой… Такими рождаются и… воспитываются… Она не была в этом виновата, девочка семьи Лейс…

– Что мне сделать, чтобы ты был доволен, хабиби?! Любое твое желание!

– Пусть твоя мать позвонит моей бабушке или сама позвони. Скажи, что я был у тебя. А то она переживает за нашу красивую пару… – не смог сдержать едкий сарказм… – Мне надо ехать, Мирна, халас, – твердо сказал он со вздохом, открывая дверь в автомобиль.

– Хочу с тобой, – не унималась она, – опять бросаешь меня одну… Оставляешь думать о тебе, хотя все могло бы быть…

– Повторяюсь, даже не думай об этом. Не разочаровывай меня. Только в брачную ночь, – прозвучало назидательно – наставнически. Обычно такие морали читают невесты своим нетерпеливым женихам…

– А с ней не разочаровываешься?! Что ты нашел в ней? Я видела ее, мы говорили! Приезжала к ней в отель. Она никакая. Кожа да кости, бледное лицо! Она словно моль на фоне меня! Даже когда вырядилась в то вульгарное красное платье и вертела своей жопой на концерте перед всеми мужиками Дамаска, она все равно была никакая!

– Что ты сказала? Ты приезжала к ней в отель?!! Зачем?! Что ты ей наговорила?! – теперь уже Васель дернул ее за плечи.

– О, ну хоть какая – то эмоция на твоем лице появилась, как я заговорила про эту суку! Нужно будет, еще раз приеду! Я буду бороться за свое счастье до конца! Говорила то, что говорила! Правду говорила! Что она у тебя не первая, не последняя и не единственная! Что ей нет места в твоей жизни, в нашей жизни, Васель, в нашей! Я теперь часть твоей жизни! Не забывай это! И унижений в виде всяких русских шлюх я не потерплю!

– Будь аккуратнее в оценках, Мирна. Мне кажется, ты забываешься. А еще ты слишком самоуверенная…

– Разве не ты меня засватал, Васель? Не сам пришел ко мне? – обиженно отвечала Мирна, – мы поженимся. Я буду твоей женой, Васель. Женой… Этим все сказано.

Он открыл дверь машины, сел, посмотрел на нее пренебрежительно – надменно, приподняв бровь.

– Все сказано, говоришь? Малышка, Париж выбил из тебя все знания о наших реалиях? Ты права, ты будешь моей женой. Но кто сказал, что единственной? Я могу завести себе еще три жены, и не тебе решать, кто это будет, когда и почему…

Захлопнул дверь, резко стартанув, обдав Мирну волной горячего воздуха

Она что – то продолжала кричать, яростно сжимая свои холеные руки, а он несся туда, куда уже не первый час его так влекло…

***

– Адель, у тебя с собой все, что я передал из вещей Влады? – спросил у друга по выделенной линии, чтобы никто не мог подслушать.

– Да, как ты сказал, – сухо ответил помощник, все это время в числе его охранников ожидавших Васеля за поворотом у дома семьи Лейс.

– Бери эти вещи, забирай Дарью и действуйте по схеме.

– Все – таки решил? – спросил друг с ноткой сожаления.

– Другого выхода нет, – сухо ответил он и повесил трубку…

Утро далось ей очень тяжело. Она долго не хотела вылезать из постели, радуясь, что ее никто не тревожит. Когда спать было уже просто неприлично даже для человека без дел и задач на день, наконец, встала, приняла ванную, распахнула шторы, впустив в комнату струю жаркого света. Но шло время, а завтрак или скорее обед, судя по стрелкам на часах, ей так никто и не принес… Все забыли о ней? Или он решил сморить ее еще и голодом.. Прошло часа два. Хорошо, что до нее, наконец, дошло подойти к двери и дернуть ручку… Она на удивление оказалась не заперта. Спустилась вниз и только внимательно осмотревшись, поняла, что одна… Нашла кухню… Поела сервированные на столе закуски. Неужели он отпустил даже прислугу…

Влада оставалась одна в доме весь день. Она успела осмотреть его вдоль и поперек, найдя удивительно органично сочетающимся с самим Васелем – в меру современным, даже эргономичным, но с умело и эклектично вплетенными в дизайн элементами Востока. Поскольку в своем шкафу она отыскала только совершенно провокационные, возмутительные вещи, зашла в его гардеробную, которая не была заперта… Его запах, его одежда. Она медленно провела по висящим в ряд пиджакам, рубашкам, футболкам, словно материально ощущая его ауру. Закрыла глаза, мысленно представляя его. Она любила и горела, вопреки всему. И самое чудовищное, вчерашний унизительный вечер запомнился ей лишь ярчайшим оргазмом. Он поглотил все, все ее унижения, его грубость, презрение. В сухом остатке все, что она ощущала – долгожданное удовлетворение от близости с ним, пусть и такой жестокой… Она зависима от него. Он действительно наделен уникальной способностью парализовать ее, делать пластичной под его желания. С этим надо как – то бороться. Как когда – то, до всех этих ужасных событий, накинула одну из многочисленных белых рубашек на себя – поверх самого невинного белья, которое только хранилось в ее шкафах. Пошла вниз. Огромная библиотека, где девушка зависла на пару часов, совершенно потеряв чувство времени, кинозал, красивейший бассейн… Она переделала все, что только можно, и к вечеру уже конкретно изнывала от тоски. Перестала смотреть на часы – от этого становилось как – то совсем грустно и одиноко…  – Пойду искупаюсь в бассейне, – пронеслось у нее в голове. Девушка спустилась вниз, скинула рубашку, окунулась в зовущую прохладу воды прямо в том белье, которое было надето на нее. Проплыла несколько кругов, с сожалением поняла, что не взяла никаких полотенец. Выйдя из воды, накинула на себя брошенную на шезлонге рубашку, и пошла в дом, оставляя на полу мокрые следы от босых ног. И тут, в дверях, глаза сталкиваются с двумя синими океанами… Он дома, он смотрит на нее, полностью мокрую. Захотелось убежать и спрятаться, она была такой уязвимой…В душе смятение.. Первое, что почувствовала – радость… Он пришел… Сейчас, она поговорит с ним, прояснит, горячность вчерашнего дня должна была остыть.

Он обводит ее взглядом, сглатывает. Взор Влады падает на его вздымающийся кадык. Неимоверно сексуальный, манящий…

Не спрашивая ее согласия, набрасывается на нее, поднимает под ягодицы, прижимает к ближайшей стене, предусмотрительно поняв, что охват камеры туда не попадает. Целует страстно, призывно.

Она вдруг замечает перевязанную опухшую руку со следами запекшейся крови на бинтах.

– Боже, Васель, что это? –пытается взять его кисть, вырваться из его захвата, чтобы осмотреть повреждение, видно, волнуется, переживает. Не до игр… – сильно болит?

– Сильно болит, не рука, – шепчет он полупьяным от возбуждения и переполняющих эмоций голосом, – на хрен руку, иди сюда.

Снова прижимает к себе так, что дыхание спирает, резко снимает полумокрую рубашку, сам намокая о влажности ее тела, хватает затуманенным взглядом прилипшее к женским изгибам белье, не предназначенное для купания, поэтому теперь едва скрывающее что – то от взора посторонних.

– Ты так плавала? Под камерами? – шепчет зло, ревностно, но неизбежно возбужденно, – поговорим потом об этом, серьезно поговорим.

Но его слова не звучат, как угроза. Сегодняшний Васель другой… Не тот, что вчера… Стаскивает мокрый лифчик, пытается снять трусы, но они предательски прилипли к ногам, нетерпеливо разрывает.

Входит быстро, надрывно выдыхая, закидывая голову от удовольствия…

Они не сдерживают себя, это форменное сумасшествие, продолжающееся несколько минут. Разрядка опять мощная, стреляющая, возносящая к звездам, которые стали потихоньку собираться на вечереющем небе…

– Сдохнуть, как хорошо… – шепчет он ей в шею, прикрыв глаза и все еще содрогаясь от оргазма… – С тобой всегда только так, Влада…

***

Теперь они сидят на мягком диване. Она в его футболке на голое тело, он с обнаженным торсом. Оба расслабленные, довольные. Влада занимается его рукой, сокрушенно возмущаясь тому, какие глубокие порезы от стекла. Она даже как – то умудрилась вытащить пинцетом небольшой осколок, видимо, упущенный из виду обработавшим руку Аделем. Ей словно больно за него. Он чувствует это и ловит себя на мысли, что ему приятно, что она так волнуется… Никто так раньше за него не волновался. Только формально. Как за тело государственной важности, как обычно сухо говорят телохранители о своих объектах. Та же Мирна сегодня поинтересовалась о его ране деланно, бегло… Все фальшивка, кроме Нее.

Мажет зеленкой один из порезов, он шипит от боли, нарочно, чтобы снова вызвать этот обеспокоенный блеск в ее глазах. А она дует, как в детстве, на рану. И тут же, как назло, в голову лезут другие картины – про то, как пырнула Карима. Как ухаживала за ним, наверное…

– Ему так же дула на рану? – спрашивает, несильно схватив за подбородок и поворачивая лицо на себя.

А нежный, заботливый блеск в ее глазах резко сменяется на другой блеск – от боли и слез…

– Васель, прекрати. Я больше так не могу. Прошу тебя. Мне больно, – не врет, она на грани. – Я люблю тебя. Разве не это самое важное? Перестань бичевать меня за него…

Жалостно всхлипывает. Он молчит, крепко прижимая ее к себе. Гладит за волосы. Думает… Так продолжается несколько минут, а потом он нарушает молчание.

– У меня не было ничего с Амаль… Все, что думает Карим – неправда… – ловит на себе ошарашенный взгляд Влады…

– С Амаль меня познакомил в Дамаске Карим. Мне сразу она понравилась, но только как человек. Девушка редкой глубины ума и интеллекта. Мы проводили почти все свободное от учебы время втроем – заканчивали уроки и ехали с моим водителем за ней в университет. Наши общежития – ее в кампусе и наш корпус в гимназии – были рядом. Амаль была прирожденным педагогом, и с лихвой тренировала свои навыки и таланты на нас. Непринужденно, словно обводя вокруг пальца, она провоцировала в нас тягу к чтению. Мы и сами не поняли, как под ее руководством стали заядлыми книгочеями. Ее особой слабостью была арабская поэзия. Она могла часами говорить о ней, часами возбуждать в нас интерес к форме и содержанию совершенного арабского стиха… Я бы, наверное, мог ею увлечься, если бы был постарше, а еще если бы не понятие мужской дружбы. Знаешь, есть такое в мальчишках – они никогда не допустят мысли о том, что твоя сестра может встречаться с твоим другом. Срабатывает какой – то внутренний инстинкт защитника, собственника. Амаль для меня была до конца сестрой друга. Поэтому я сразу и изначально купировал все мысли о ней как о женщине… К тому же, тогда меня больше интересовали скорее физиологические стороны общения с женщинами. Не готов я был к большой и серьезной любви, которая могла быть с ней как с девушкой из приличной, консервативной семьи – там ведь сразу только помолвка, брак. Другого варианта с ней дано не было…

Тем летом мы уехали к ним под Хомр, на ферму. Я обожал лошадей и природу, рядом был лучший друг, наша общая сестра и друг Амаль, да и в Дамаске я был особо никому не нужен из своих родственничков. Мы весело и беззаботно проводили время. А потом туда приехала из Парижа их наглая и сексуальная кузина Ранья. Она была всем тем, что тогда я искал в девушке – развратной, смелой, дерзкой, доступной, готовой на сумасшествия. Мы просто развлекались. Убегали от ничего не подозревавших Карима и Амаль на сеновал, познавали себя и друг друга. Вернее, искушенная Ранья открывала для меня все более яркие страницы взаимоотношений между мужчинами и женщинами, тогда еще я мало чем мог удивить женщину, кроме природных инстинктов и внешности. Все было прекрасно, пока однажды она не призналась мне, что ее жадные сексуальные эксперименты не ограничиваются только мужчинами. Она считала себя бисексуалом и активно, как она выражалась, «прощупывала» эту свою сторону. И я даже в самом страшном сне не мог представить, кто станет для нее вот таким вот «объектом» для изучения себя… Для меня до сих пор загадка, как она смогла заморочить голову Амаль, скажи мне, что та сходила по ней с ума, я рассмеялся бы в лицо. Амаль была серьезной и целостной натурой, полная противоположность пустой и пошлой Ранье, я бы ни за что не поверил, если бы сам случайно не увидел, как они целуются за сараем.