Иман Кальби - Ничья…

В тот день Амаль заметила меня. А вечером тет – а – тет обо всем призналась. И самое ужасное, если для Раньи все это было легким развлечением, то для Амаль – настоящей влюбленностью, той самой, которая сносит крышу и может заставить натворить дел. Страшнее всего было, то, что она страдала от понимания всего ужаса и порочности ситуации для нее. В собственных глазах она была не просто лесбиянка, фактор чудовищный и обескураживающий в арабском консервативном обществе, она была еще и ее кузиной, той, которую, думала, любила запретной любовью. За такое бы Амаль не просто подвергли семейному остракизму, ее бы могли… да я даже не знаю…для семьи разглашение такой информации означало бы полный, абсолютный, бесповоротный крах…

А потом произошло самое страшное. Амаль была найдена в конюшне, с петлей на шее… Бездыханная… При ней – записка о постыдности ее любви, о том, что больше не может жить с этим грузом стыда и позора, что все зашло слишком далеко. Из благородства девушка не написала, кто же был виновником ее личной трагедии. И когда все мы с ужасом смотрели на то, как снимают ее тело, когда их отец сотрясался в беззвучных рыданиях, обнимая истерящую мать и сминая в руке чертовы листы бумаги с последними словами девушки, я неотрывно смотрел на бледную Ранью, зато все – на меня… Ранья поняла, что я все знаю. А может, просто решила понадеяться на мою порядочность. Ее родители в тот же день из Парижа приняли поспешное решение забрать ее с фермы уже следующим утром, что и понятно. Для них она была драгоценной доченькой, пережившей мощнейший стресс – самоубийство кузины. А накануне своего отъезда, ночью, она пришла ко мне в слезах, умоляя, чтобы я взял вину на себя. Дескать, мне за это ничего не будет, я ведь внук президента, а в письме не было ни слова о «виновнике» суицида, даже в этом сестра Карима осталась благородной до конца… И я взял, не ради Раньи, а ради Амаль. Пусть лучше думают, что я мерзавец и урод, чем проклинают дочь за постыдную слабость. Смешнее всего то, что все охотно поверили в эту версию, даже не удосужившись проверить целостность девственности Амаль…

Я бы так и жил с этим грузом, но все зашло слишком далеко, Влада. Из – за тебя… Так получилось, что от той старой истории начала страдать ты… Девушка из другого мира, никак не связанная со всем этим дерьмом… Ты первая, кому я это рассказываю. И никогда бы это не сделал, если бы не желание объяснить тебе некоторые вещи в моей гребанной запутанной жизни. Придет время и я найду в себе силы и смелость рассказать тебе всю историю, но прошу тебя, не сейчас… Знай только, что я люблю тебя и ради твоей целостности и сохранности пойду на все… Пусть тебе сиюминутно кажется, что я лишаю тебя свободы, поверь, мне виднее, в каком мире мы живем… В каком мире ты оказалась…

Влада была шокирована.

– Карим знает? – глухо произнесла она.

Он отрицательно покачал головой.

– И не узнает… Это моя тайна, Влада.

Нежно провела по лицу ладонью, поцеловала.

– Я словно чувствовала, что в этой истории с Амаль что – то не так. Я верила, что все иначе. Васель, я точно знаю, что ты другой, чем хочешь казаться… Эти твои иголки… Наверное, они есть и у меня… Наверное, это наша детская недолюбленность… Но то, что происходит сейчас – полный бред… Услышь меня, мы все еще можем быть счастливы, не лишая права дышать друг друга…

– Мы будем счастливы, куколка. Обещаю, – он поцеловал ее руку, – только мне надо разобраться со всем этим дерьмом… Слишком все зашло далеко…

– Васель, я должна вернуться на работу, должна вернуться к нормальной жизни. Я не могу сидеть здесь, как в клетке. Это похоже на какой – то кошмарный сон… Из одной тюрьмы меня сажают в другую… Меня, совершенно свободного человека… Если хочешь, я пообещаю, что никогда больше не встречусь с Каримом. Я сделала свой выбор, еще тогда, когда отдалась тебе впервые. Я люблю тебя. Все, что ты вчера услышал в камере – блеф… Да и не было там ничего такого, если бы ты вслушался в наш диалог без своей эмоциональности… Но ты должен вернуть мне мой телефон и позволить связаться с окружающим миром, ты должен дать мне возможность хотя бы съездить в отель за своими вещами… А еще я должна получить ответы и на свои вопросы. Что у тебя было с той русской из кабаре? Мирна намекала мне, что у тебя не одна любовница. Я это не потерплю, Васель. Ни за что… Либо только я, либо живи уже тогда без меня. Это касается и самой Мирны. Как мы можем быть вместе, когда она называет себя твоей невестой во всеуслышание?!

Он устало усмехнулся, провел по ее скуле костяшками пальцев, спустился к губам.

– Моя милая, наивная девочка, – такой тон, нежный, печальный, неизбежный. Он говорит, не чтобы уколоть, он говорит, потому что это правда. – Все еще тешишь себя иллюзиями. Ты права лишь в том, что с Каримом вы больше никогда не увидитесь. Я этого не допущу. А остальное…– он выдохнул ей прямо в губы,– с работы ты уволишься, Влада. Считай, уже уволилась. А Мирна… Мирна станет моей женой, хабибти. Хотим мы этого или нет…

Влада резко подскочила, вырвавшись из его объятий.

– Я… Я не буду твоей любовницей! Никогда!

– Никогда не говори никогда, малышка. – Все тот же тон, убивающий Владу своей категоричностью, своим цинизмом… и спокойствием… – Какая разница, как формально мы будем называться для мира, если главное то, что происходит между нами…

– Васель, ты слышишь себя?! Я свободный, живой человек! Что это за бред про работу? Как ты себе представляешь мою жизнь? Что я буду тут сидеть у тебя дома, как один из предметов мебели, а ты время от времени заезжать, отрываясь от своей семейной жизни, подтрахивать меня? Не сдурел ли ты?!

– Не так грубо и просто, как ты это озвучила сейчас. Но общий смысл такой, да. Если хочешь…

Она отошла к окну, закрыв лицо руками.

– Это какое – то сумасшествие. Я не верю, что это происходит со мной, Васель… Зачем ты это делаешь? Ты так наказываешь меня за Карима? Хочешь уничтожить?!

Подходит к ней, нежно обнимает за плечи.

– Нет, хабибти, наоборот. Хочу спасти тебя… Спасти нашу любовь. Что тебе так нестерпимо принять? Ты одна в моем сердце. Брак с Мирной – не мой каприз, я не смогу от него откреститься. Это решение клана, считай, мы были помолвлены с самого детства, сейчас это было попросту формализовано… Но никто никогда не заставит меня ее любить, Влада. Мое сердце в твоих руках. Если тебе так будет приятнее, я дам тебе официальный статус – я сделаю тебя своей второй женой, у нас это совершенно законно…, никто не посмотрит на тебя косо… Но от этого суть не изменится. Ты оставишь свою работу и будешь жить по моим правилам, без типичной для тебя самодеятельности, вечно приводящей к катастрофе…

– Черта с два! – закричала она, вырываясь, – ты не сможешь меня живьем заточить в склеп, словно я мумия! Я тебе что, безропотная рабыня из гарема? Наложница, от скуки, несвободы и беспомощности возводящая своего господина в разряд божества?!

– Повторяю, не наложница, а вторая жена… – отвечает раздраженно, но терпеливо.

Влада закрывает лицо руками, обида заполняет ее:

– Я не знаю такого понятия, Васель. В мире, где я воспитана, нет вторых жен. Есть официальные супруги, с одной стороны, и любовницы, приживалки, содержанки, шлюхи, с другой… Я не хочу быть ни одной из тех, кто во второй команде…

– Не выворачивай, Влада! Сейчас ты вдруг вспомнила про свои корни? Зачем тогда связывалась с восточным мужчиной, ты ведь прекрасно все знала, как дело обстоит у нас… Что я не волен принимать решения о первой жене сам… Ты ведь арабист – журналист, черт возьми, ты про мою семейку знаешь больше, чем я сам! Зачем все усложнять. И так сложно до безумия. Поверь мне, время все расставит на свои места. С годами к твоему статусу все привыкнут, все поймут, кто для меня важнее и дороже, кто любимее. Ты сможешь заниматься, чем захочешь… Поверь мне, я дам тебе столько денег, что ты сможешь хоть бабочек выращивать, если тебе это будет в кайф. Этот брак с Мирной – формальность. После того, как она родит мне наследника, ничего нас держать вместе уже не будет. Она будет официально со мной, но все будут знать, как дело обстоит на самом деле. Не я первый, не ты первая… В нашем мире так живут целыми поколениями… Мы обязаны подчиняться правилам, Влада. И предлагаемый мною тебе вариант – единственная возможность сохранить нашу любовь в рамках этих правил…

Она печально усмехнулась.

– Ты слышишь себя со стороны? Слышишь, какими понятиями оперируешь? «Любимее».. – снова засмеялась, уже со слезами на глазах, – словно ты гребанный османский султан, саудовский король с гаремом. Человека либо любят, либо не любят… Остальное – это просто увлечение, похоть…

Раздраженно фыркает.

– Не цепляйся к словам, Влада. Ты все прекрасно понимаешь. Я не это хотел сказать. Я просто хочу, чтобы моя любимая была со мной рядом. Вот и все. Чтобы ничего не мешало нам быть вместе, никто не мог снова тебя у меня отнять…

– Пойми сам, Васель, как быстро ты потеряешь ко мне интерес, если вся моя жизнь будет сосредоточена вокруг твоего члена? Если я днями напролет буду сидеть и думать только о том, чтобы увидеть тебя в редкие минуты, когда ты не занят работой и семьей. Как скоро при таком раскладе твоя страсть и одержимость мной сменятся на скуку и равнодушие?!

Смотрит на нее молча, не моргая, ничего не отрицая. А у нее по телу дрожь пробегает, и чудовищное озарение. Этого он и добивается… Этого и хочет… Убить свою зависимость от нее, выжечь из сердца одержимость… Гениально и больно… Отворачивается, не в силах выдержать его тяжелый неизбежный взгляд. Не может скрыть своих слез…

– Лучше бы меня убило снарядом или пулей в Хомре. Потому что это невыносимо, Васель. Невыносимо думать о том, что я буду гнить здесь заживо, а ты продолжать жить, как ни в чем не бывало, трахая любовниц…

– Нет никаких любовниц, это все вранье…

– Вранье?! Я лично видела вашу переписку с той девкой, видела ее там, в том проклятом кабаре… Да! Ты писал ей в то время, когда у меня даже не было твоего номера телефона!!!

– Ты видела лишь то, что хотела увидеть, хабибти. И поверь, твои видения не имеют ничего общего с правдой… Не будет никаких любовниц, если ты этого не захочешь и своими выходками сама меня к этому не толкнешь. Это как раз в твоих руках… В большинстве случаев мужчина идет налево по вине жены…

Она снова было поперхнулась накатившей волной возмущения, открыла рот, чтобы возразить, а он не дал, повелительно прислонив палец к ее губам.

– А теперь иди спать. У меня есть еще дела. Выпей снотворного и постарайся успокоиться. Завтра готов провести с тобой целый день… Можем вместе… поплавать в бассейне, – сделал паузу, снова пройдясь взглядом по ее телу.

А ей плохо, больно, невыносимо… Потому что второй день подряд топчет ее, уничтожает…

***

Она не могла заснуть, не могла ни о чем думать, не могла собрать себя по осколкам. Выжата, истощена, измотана, обезоружена. Словно на руках путы, на сердце камень. Словно лежит на дне озера, не может выдохнуть, не может выплыть. Как Офелия на картине Миллеса. Слоняется по комнате, укутавшись в плед от озноба, от внутреннего тремора. Подходит к окну и не может поверить своим глазам…

Васель подходит к машине. Черт возьми, ее машине! Той самой, которую для Влады арендовало на длительный срок издательство! И тут сердце уходит в пятки – из него выходит она… Ну как она… Из него выходит девушка с Владиной прической и цветом волос, в ее одежде! Она помнит это платье. Не новое, из «Зары», купленное года два назад, но очень удачное. Ее туфли! Ее сумка… Может она сошла с ума? Может это галлюцинация? Впивается глазами, почти вжимается в прохладное окно, словно может продавить его и выбраться наружу. Не может быть, не может… Холодеют руки от ужаса и неверия в происходящее. Ей плохо, несколько раз моргает… Но это действительно происходит вживую. Васель галантно протягивает руку той Лжевладе, целует в щечку, они мило беседуют по ходу движения, направляясь в сторону дома. Ее лицо закрыто большими очками, которых у нее никогда не было. И только они позволяют настоящей Владе понять, что то, что она видит – не плод ее воспаленного воображения. Эта женщина – та самая телка из кабаре, из – за которой она попала во все долбанные передряги… Все это действительно происходит здесь и сейчас. Ее копия направляется с ним в дом…

Воздух заканчивается в легких. Влада не может больше это терпеть. Подбегает к двери, дергает за ручку – заперто. Конечно, заперто. Сукин сын. Он будет трахаться с этой кабарешницей, а она сидеть здесь, кусать локти и лить слезы по своей разбивающейся жизни. Почему она в ее вещах? Что это за новая форма извращенства? Васель маньяк? Ее попеременно бросает то в жар, то в холод.