Грубо засовывает палец внутрь, проталкиваясь сквозь ее сухость, она сильно зажимает глаза. Зло выдыхает. «Да, мерзавец не хочу тебя… Не хочу так…»,– смотрит на него, впитывая его мимолетное поражение, а он тут же меняется в лице. Снова этот надменный знающий взгляд. Берет свой ремень, быстро захлестывает его и застегивает им Владины кисти, задирает наверх и пристегивает к выемке в изголовье кровати. Она обездвижена, доступна, уязвима теперь…

– Правильно догадался? Он тоже так делал с тобой? – снова ярость и ревность в голосе и… похоть, дикая похоть…

Молчит, тяжело дыша, отчего ее оголенная им грудь высоко вздымается, радуя и возбуждая его глаз.

Останавливается, выдыхает, теперь внимательно ее рассматривает. Нежно проводит по ее ногам, разводит их в стороны, обводит контуры проклятой татуировки, словно Влада его вещь и он проверяет на ней серийный номер…

Снова начала вырываться, но захват был слишком сильным. Васель смотрит тяжело, пьяно от возбуждения. Усмехнулся, стал медленно целовать ее грудь, лаская ее руками. Он нарочно мучал ее, делая все медленно. Почувствовала, как пик ее груди погружается в мягкую теплоту его рта, язык умело щекочет сосок, делая его все тверже. Еще секунда – и он оторвался от него и подул. Вмиг теплота сменилась легким холодком, от чего кончик соска превратился в твердую спелую ягоду. Влада все еще вырывалась, хотя чувственные движения ее мучителя мало помалу давали свои плоды. И вот, она в полной мере стала ощущать все больше растущее возбуждение Васеля и зарождающееся против ее воли свое. Их дыхание участилось, то и дело пересекающиеся в дуэли глаза стали затуманенными, тела напряглись. Он лизнул ее шею и одновременно опустил руку на клитор, умело по нему ударив. Она невольно выгнулась. Действия этого мерзавца были болезненно знакомыми и болезненно эффективными. Закусила губу пораженчески. А он жестко смеется, и в то же время хрипло, рвано. Пытается уколоть, а сам горит от возбуждения. Она знает это, ей уже давно не двадцать лет и они уже давно не невинные дети.

– Ну вот и все, Влада. Тебе хотелось драмы и боли, но я не доставлю тебе этого удовольствия. Живи с мыслью, что я жестко трахаю тебя на постели твоего только погибшего мужа, а ты течешь. И на меня смотри, сука. В глаза… Да, именно так… Даааа…

Зубами вскрывает презерватив, быстро раскатывает по члену. Она взвыла от унижения и беспомощности, когда он жестко вошел в нее. Вся эта напускная нежность, только минуту назад обезоружившая ее и против воли и разума возбудившая, вмиг улетучилась. Он сделал это лишь для того, чтобы самому было приятнее и чтобы еще больше уколоть, наказать, уничижить.

Начала истошно отбиваться, кричать, пытаться освободить руки, от чего кожа пояса больно врезалась в запястья, оставляя кровоподтеки.

– Ублюдок, ненавижу, – шепчет, смотря на него распахнутыми глазами, похожими на два янтарные озера, горящими от застывших в них слез. Но тело все равно против воли прошибает дикий разряд тока. Она снова выгибается ему на встречу. Васель не отвечает на ее оскорбления, яростно целуя ее шею, лишь громко стонет, тоже на пике. Они кончили одновременно. Только почувствовав, как последние всполохи оргазма покидают ее тело и мышцы расслабляются, Влада закрыла, наконец, глаза, и с ее ресниц по щекам вмиг полились два тоненьких прозрачных ручья, а с ними ее честь, достоинство, светлая память о красивой и счастливой семье, которую она так упорно строила и оберегала.

Он лег обессиленно рядом. Восстанавливает дыхание. Отвязал ее руки, которые безвольно упали, как две плети. Сел. Не смотрит на нее, закурил. Отошел к окну с видом на море и выходом на террасу. Тому самому окну…

– Сын будет жить со мной. Это не обсуждается, можешь даже не начинать истерить, и так голова раскалывается…

Резко дернулась от его слов, судорожно натягивает платье на себя, оно так и осталось на ней, смятое где – то в районе талии тонкой тряпкой.

– Ты не сможешь его у меня отнять, подлец! Что ты себе надумал? Я больше не маленькая беспомощная девочка, которую можно похищать, насиловать и запирать! Я известный человек, с возможностями, связями, деньгами!

– А при чем здесь ты? – резко повернулся на нее, сморит высокомерно, задрав бровь, – речь не о тебе, Влада. Ты свободна, как ветер. Ты же так хотела быть ничьей. Вот он, твой звездный час. Речь о моем сыне. И он едет со мной. Любая ДНК – экспертиза докажет, что он мой. Ты забыла сирийские законы? Да не только сирийские – любой арабской страны. Можешь даже попросить протекции у своего эмиратского поклонничка-шейха, даже в Дубае правда будет на моей стороне – дети всегда остаются с отцом…

– Мы не в Сирии и не в Дубае, мы на Кипре, Васель, – отчаянно пытается она возразить, – здесь это называется похищением. Где мой сын, черт тебя побрал?

Повернулся к ней, уже совсем спокойный, расслабленный, хозяин положения, мать его…

– Боюсь, детка, Микаэл уже на пути в Сирию, и с этим уже ничего не поделаешь.

Кричит, закрывая лицо руками, плачет надрывно. Больно, ей очень больно.

Кидает на прикроватную тумбочку какую – то бумажку.

– Билет на самолет до Дамаска. На завтра, вылет в 14:00. На твое имя. Хочешь быть с сыном, воспользуешься моим щедрым приглашением. Больше шансов не будет. Не прилетишь – с послезавтра ты будешь в Сирию не въездная.

Смотрит на него жалобно, сломленно, ненавидя. А он думает, что лучше так, пусть теперь только так. Она действительно сегодня раскрошила его сердце на кусочки. Не выстрел ее не смог, не брак, не измены с Дибом, длившиеся годами, не даже равнодушие последней встречи… Один взгляд на ее сына- и на него обрушилась лава ада. Так было больно… Так было удушающе обидно. Это не он предатель, как бы она ни пыталась приклеить на него это клеймо, это она предательница. Подлая. Бессердечная. Мстительная…

– И не питай иллюзий. Ты мне больше не нужна. Я делаю это ради сына чтобы у него не было тяжелых травм расставания, которые пережил я. Научишься слушать меня и не рыпаться, дам возможность регулярно видеться с Микаэлом. Будешь вести себя так, как обычно – вышвырну из страны без права на возвращение. Билет эконом класса, прости, бизнес был заполнен. Я бы взял тебя на свой борт, но боюсь, в нынешних условиях – после твоих громких заявлений в мой адрес через Фареса- это невозможно.

–Да, и последнее. Сейчас откроешь свои соцсети и запишешь еще одно обращение. Видеообращение, чтобы сомнений ни у кого не возникло. Скажешь, что все озвученное в том распространенном файле- фейк, что ты не имеешь к этому никакого отношения. Что мы с тобой давние друзья и ты всецело доверяешь мне и никогда бы не приписала мне убийство своего мужа. И не смотри на меня так… Фарес все равно угробил свою карьеру последней выходкой. А ты впредь не будь такой безмозглой. Учись думать не только тем, что у тебя между ног…



Он ушел не прощаясь. А она так и лежала на кровати, брошенная, покинутая, униженная любовью к человеку, который ее топтал, предавшая любовь человека, который ее обожествлял… Все – таки в изобретательности этому уроду было не отказать. Он всю жизнь пытался заковать ее в оковы против собственной воли, а теперь она готова была сама, добровольно надеть на руки его кандалы и терпеливо ждать команд. Ничто не делает женщину такой выносливой, как материнский инстинкт. Ради ребенка мать готова вытерпеть любое унижение, любое стеснение, снести любую обиду. Ничто не делает женщину такой уязвимой, как материнский инстинкт. Ради ребенка мать готова добровольно положить свою голову на плаху, войти в ад, прыгнуть в любую пропасть. Он все – таки победил. Теперь она его собственность. Его покорная рабыня. Когда ее сын в его руках, он может делать с ней все, что пожелает.

ГЛАВА 31

Она не помнила, как добралась до аэропорта, как села на самолет, который всего через полчаса уже садился в международном аэропорту Дамаска. Всего какие – то полчаса – расстояние не более 300 километров, а кажется, что целая жизнь… Пять лет назад она улетала из Сирии разбитая, раздавленная Им. И вот, теперь, после, казалось бы, счастливой жизни, стольких достижений, она снова разбита им, снова раздавлена…

Она взяла по – минимуму одежды. Лишь небольшой чемодан с самым необходимым – черные джинсы, черные футболки и поло, темные очки. Главное – конспирация. Еще не хватало, чтобы ее узнали люди… Ни как писателя, ни как жену Карима Диба… Не жену… Вдову… В горле снова запершило… За последние сутки Васель сделал столько всего ужасного с ней, что даже боль от траура отошла на второй план… Вернее, все смешалось в один, гигантский шар агонии, который теперь застрял в ее сердце и разрывал его изнутри. Она держалась только мыслью о сыне… Он – самое важное… Его благополучие, безопасность, спокойствие стоили всего… Любых испытаний, любых унижений, какие бы Васель ни придумал для нее…

Сейчас Дамаск в солнечных лучах при подлете из иллюминатора выглядел так, словно она и не уезжала… Были бы самолеты пять тысяч лет назад, ощущение было бы, наверное, таким же, – пронеслось у нее в голове…. Вечный город… Неподвластный интригам и козням его жалких жителей, простых смертных.

Неизменный, верный Васелю, как сторожевой пес, Адель встречал ее у самого трапа. После некомфортного эконома три загнанные на летное поле автомобиля в кортеже выглядели странно.

– Рад тебя видеть, Влада, – приветливо, и в то же время сдержанно сказал Адель, – соболезную твоей утрате.

Он лукавил про свою «радость»… Его слова в тот день, на аэродроме, у истекающего кровью Васеля, до сих пор стояли у нее в ушах. «Убирайся из его жизни»… Убралась. Но Он вернул….

– Спасибо, Адель. Правда, радость от нашей встречи разделить не могу…

Он кивнул, словно понимающе. Промолчал, пригласив ее в один из автомобилей.

Ехали молча, Влада отрешенно смотрела в окно на то, как изменился ее некогда любимый город, страна. Страна, которая когда – то давно благословила ее на любовь, и этой же любовью прокляла… Дамаск оправился после нескольких лет потрясений. Было видно, что столица ухоженная, развивающаяся, строящаяся. Она не могла сдержать своего удивления и интереса, смотрела по сторонам, что не мог не заметить Адель.

– Он делает очень многое. Его любят, – сказал он ей, глядя в зеркало заднего вида. А у нее флэш – бэк назад. Как точно так же другой его помощник смотрит на нее в зеркало заднего вида… Везет по ночному городу, в пустоту, к опасности, о которой ей еще не ведомо, к ее будущему пленителю, насильнику, любовнику, искушению, мужу…

Она оставила без внимания его замечание, погрузившись в более глубокие, уносящие в прошлое, мысли… Все те же улицы, все те же шумные толпы людей, уютные кафешки, милые дворики, утопающие в бугенвилиях. Невольно она тронула свое лицо – странно было дышать этим воздухом, он словно переносил ее в прошлое, словно делал все той же Владой, молодой и наивной… И в то же время тяжесть на сердце приземляла, отдавала горьким привкусом настоящего во рту…

Через полчаса они въезжали на территорию закрытого объекта на горе. Так Влада узнала, как выглядит резиденция премьер – министра. Из новостей и от Карима, хотя он не очень любил говорить об этом, она слышала, что главным изменением после революции стала смена государственного строя в стране. Формально Президент оставался главой государства, но вся реальная власть отныне переходила премьер – министру. В этом, видимо, и была гениальная задумка Васеля по захвату власти, пронеслось у Влады в голове. Теперь он безраздельно управлял страной, и в то же время, формально не перечеркивал достижения семьи, сохраняя за дядей номинальный авторитет.

– Где мой сын? Хочу его увидеть и убедиться, что все хорошо.

– С Микаэлем все в порядке, Влада. Подожди встречи с Васелем. Он тебя примет, как освободится.

Ее передернуло.

– Я не хочу встречи с Васелем, Адель. Отведи меня к сыну… Я здесь только из – за него.

Мужчина обернулся на нее, пристально посмотрев в глаза.

– Влада, послушай меня… Если хочешь, дружеский совет. Не играй с огнем. Не пори горячку. Дождись аудиенции. Васель Увейдат – больше не твой мальчишка на побегушках. Он серьезный человек. Я не советую тебе с ним ссориться.

Раздраженно фыркнула, ничего не ответив. Вышла из автомобиля. Как можно невозмутимее, с высоко поднятой головой. Наверняка, все сотрудники и прислуга только и делают, что перемывают ей косточки. Что же, ей не привыкать…

Невольно засмотрелась на входную группу. Особняк был удивительной красоты. В здании и окружающей его территории действительно читался вкус его хозяина. В этом был весь Васель – наполнять собой все, к чему прикасался, неизбежно переделывать под себя…

Внезапно большие, почти под три метра входные двери отворились и, ко всеобщей неожиданности, сам хозяин дома, хозяин Сирии и хозяин жизни вышел к ней на встречу. Расслабленный, немного небрежный, но все такой же элегантный, как всегда. Сердце ее невольно забилось… Но было непонятно – то ли от злости, то ли от волнения…