Иман Кальби - Ничья…

Он громко засмеялся, обрывисто, грубо, надломлено, словно голосом старого курильщика, тут же, однако скривившись от боли – ребра болели.

– Уходи, асфура, все кончено. Я ничто.

– Нет, – закричала она и схватила его за лицо. – Посмотри мне в глаза, Карим, прошу тебя, сделай это для меня! – она почти молила его со слезами на глазах.

Он явно не ожидал такой реакции, выдохнув, спросил,

– Почему я должен это делать для тебя?

– Потому что ты единственный в моей жизни говорил, что любишь меня так, что я верила даже сквозь ненависть…Живи, я хочу, чтобы ты жил, я не смогу жить с мыслью, что тебя больше нет!… – по ее щеками стекали капельки слез.

И он не выдержал и прижался к ней губами, хватая их и наслаждаясь их тонким соленым вкусом, словно смешанным с ароматом ее духов.

– Ты с ним? – прошептал он, все еще не отрываясь от ее губ… – ты его? – его голос срывался на болезненный хрип.

– Нет, Карим. Я ничья… Я свободная, независимая женщина… Запомни это… – словно для самой себя чеканила, как мантру…

– Какое блаженство вот так быть с тобой рядом – после этого можно и умереть, – он улыбался своей белоснежной улыбкой, шептал неимоверные нежности, от чего Владе хотелось плакать еще больше. Его свободная рука с жадностью притянула ее к себе. Он гладил ее, словно слепой книгу с рельефными символами. Он запоминал ее. Заучивал наизусть.

Но что чувствовала она…Жалость, жалость и благодарность…Странную благодарность за то, что после всего пережитого, благодаря ему, она осталась собой. Пусть и измененной, но собой… Любовь? Любви не было. Нет, она ушла, как наваждение, как солнце после затмения снова становится ярким… Да и была ли это любовь вообще… Его руки были такими знакомыми, такими узнаваемыми. Сколько раз он вот так привлекал ее к себе. По телу непроизвольно пробежала дрожь. Только сострадание и благодарность? Наверное, она лукавила сама себе, но ничего поделать с этим не могла…

– Ты любишь Сирию, ради нее ты должен остаться тут, среди живых. Прошу тебя. – Она снова заглянула в его глаза и увидела в них то, что так мечтала видеть в глазах Васеля… «Боль безграничной нежности», о которой писал Джибран…Ей показалось, что ее словно обволакивает облако, так мягко и нежно она растворялась в его глазах, и в то же время так щемило в груди, потому что эта нежность причиняла ему такие страдания.

– Если бы Аллах дал мне знать, что после смерти меня ждет еще одна жизнь – и она будет с тобой, я бы не задумываясь убил бы себя сам, прямо сейчас, но он молчит…

Влада печально улыбнулась, – Если бы моему сердцу можно было приказать, я бы любила только тебя. Больше жизни…

Карим печально усмехнулся.

– Последнее, – произнес он тихо, – поцелуй меня в губы. Сама…Так, чтобы я не забыл.

Влада утвердительно прикрыла глаза ресницами и припала к его губам. Они целовались не спеша и не страстно, а словно на замедленном режиме пленки…Так, чтобы запомнить все – вкус губ и слюны, запах кожи, то ритмичный, то сбивающийся темп дыхания…

Объятия первым разорвал Карим. Вытирая остатки ее помады со своих губ, он громко закричал, – Стража, – он знал, что их слушают, но ему было плевать…Ее присутствие было важнее..

В комнату непонимающе тут же вошли. – Ладно, давайте ваши условия…

Влада стояла у стены и смотрела в пустоту. Было грустно, так, как бывает, когда провожаешь близкого человека в путь. И в то же время успокоение накрыло с головой. Он может быть спасен, он готов пойти предложенным ею путем…

– Вам следует уйти немедленно, – зашел в комнату с бумагами все тот же сухой сириец, обратившись к Владе. Она понимающе кивнула и устремилась к выходу, в дверях повернувшись к бывшему любовнику.

– Прощай, – тихо сказала она, – Алла маак (араб. – Аллах с тобой).

– Запомни, асфура, если мне будет дана еще одна жизнь, я проведу ее с тобой. – он повелительно указал на нее пальцем, и почему – то девушке показалось, что его утверждение не риторическое…

Влада развернулась и вышла прочь, а в его голове еще несколько минут звучал стук ее каблуков о холодный каменный пол.

– Если бы можно было себе приказать… – с горечью на сердце произнесла Влада, одними губами, выходя из комнаты для допросов, а потом подняла глаза и поняла, что воздуха в легких больше не хватает…

У соседнего кабинета, опершись о дверной косяк, с непроницаемым лицом стоял Васель собственной персоной. И смотрел на нее так, что земля ушла из под ног. Злость, разочарование, презрение – вы не знаете значение этих слов, если не видели его взгляда в тот момент.

– Следуй за мной, – сказал он тихо, развернувшись и направившись к выходу.

Влада машинально стала озираться по сторонам в поисках своих сопровождающих. Ни Ивана Ильича, ни араба видно не было, а скорее всего, они были слишком увлечены окучиванием ныне сговорчивого Карима. Девушка же сыграла свою роль и была больше не нужна… Делать было нечего. Она нервно сглотнула и пошла за Васелем, флюиды гнева которого долетали до нее даже на расстоянии. Неуверенный стук ее каблуков раздавался по всему коридору.

Как он оказался здесь? Что слышал? Конечно, многое, иначе бы сейчас так не смотрел на нее…

Они вышли на улицу под беспристрастно – презрительные в отношении Влады и раболепные в отношении Васеля взгляды охраны. На секунду она подумала, что они так сильно пресмыкаются перед ним, что если бы он решил прямо здесь пырнуть ее ножом, то они бы все коллективно сделали вид, что ничего не произошло. Вспомнила его слова, сказанные ей давным – давно, еще в начале знакомства, что ментальность восточных людей отлична от европейских людей, как и навязываемые им чуждые ценности. А он и пырнул, только взглядом…

– В машину, – все таким же не требующим возражения голосом сказал он, когда водитель подогнал знакомую Владе Карреру Васеля.

– Что это значит? – начала она по – арабски.

– Заткнись, – резко перебил ее голос по – русски.

– Васель, ты все не так понял…

– Я сказал, заткнись! – закричал он так, что окна в автомобиле задребезжали… И этот убивающий взгляд… Нет, нет ни тепла, не любви, ни даже похоти. Презрение и гнев.

Влада вжалась в сидение от захлестнувших ее эмоций и скорости, свистящей покрышками о неровный дамасский асфальт…

***

Он все слышал…Он все знает…Он слышал их разговор с Каримом…

Голова вмиг налилась горячим свинцом…Что же такое происходит теперь? Что же теперь ей делать?

Они остановились на светофоре, и кисть девушки машинально потянулась к дверной ручке. Он, видимо, увидел это боковым зрением. Его рука за толику секунды схватила ее, так сильно и неистово, что из глаз Влады брызнули слезы.

– В следующий раз я прострелю ее тебе…Только посмей дернуться.

Влада молча отвернулась и почти до крови прикусила губу. Нужно было сделать себе больно, чтобы не ответить ему… Что он творил… Что делал с ними… Они приехали в его дом в Яафуре.

Не дав ей даже опомниться, быстро вышел из автомобиля, обошел его, открыл ее дверь и с силой выволок ее из машины, затащил в дом. Могла ли она подумать, когда давно, в той жизни, он рассказывал ей о ремонте дома и приглашал к себе в гости, что впервые в итоге окажется здесь при вот таких обстоятельствах, словно щенок, за шкирку кинутая на пороге особняка.…

Только зайдя в дом и захлопнув тяжелую входную дверь за собой, он выпустил ее руку из своего захвата, и к удивлению Влады подошел к камину, начал его разжигать. И это жарким сирийским летом?

– Что стоишь? – сказал он ей, все так же занятый поддержанием разгорающегося пламени. Даже не обернулся на нее, – снимай с себя тряпки. Все, что есть.

Влада молча повиновалась. Отключила мозг, чтобы не впасть в парализующее отчаяние. Она ровным счетом ничего не понимала из того, что происходило, но точно знала одно – он не простит. Теперь точно не простит. О, как же был прав Карим тогда…

Наконец, он поднял на нее тяжелый взгляд, на секунду задержался им на ее теле.

– Ты глуха? Я сказал, все!

Влада поежилась от стеснения, стягивая с себя трусы и лифчик. Все это теперь валялось у ее ног мягким грузом, а она пыталась прикрыть себя как, только могла.

Васель криво усмехнулся.

– Откуда вдруг такая скромность у такой шлюшки, как ты?

Боже, он был на грани безумия, или реально безумен…Девушка попятилась назад.

– Еще шаг – и ты пожалеешь. Стой, где стоишь, – он походил на разъяренного вампира, готового разорвать ее. Девушка остановилась. Васель подошел вплотную. Медленно наклонился и поднял с пола ее вещи, не сводя все это время с нее хищного взгляда…

Вернулся к камину и бросил все в огонь.

Одежда быстро вспыхнула, неприятно запахнув, вместо дыма пошла черная копоть, словно покрывающая своей грязью ее сердце…

– Видишь, как горят твои тряпки? – спросил он жестко, – с ними сгорает твоя жизнь до этого момента, Влада. В том числе и остатки моей любви, которую ты не успела растоптать своей глупостью и блядством.

Девушка в шоке смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.

– Сгорает моя зависимость от тебя…Теперь, детка, ты стала тем, кем действительно заслуживаешь быть. Шлюхой. Была его шлюхой. Теперь стала моей.

– Что ты несешь? – с ужасом спросила она.

– Я все слышал и видел. Как ты льнула к нему, в любви признавалась и чуть не раздвинула перед ним ноги на радость всей тюрьме…

Значит, камеры не выключили… Или он приказал их включить, кто посмеет ему перечить… Ей было больно…Она чувствовала, как силы покидают ее. Он топтал ее. Топтал и радовался. Мстил. Он не простит. А простит ли она? А нужно ли ему ее прощение…Горький ком во рту…Губы дрожат. Тело тоже бьет дрожь. Так сильно, что зубы стучат…

Он снова направился к ней. Подошел вплотную. Так, что она чувствовала его запах…Тот, который был так сладок и приятен. Теперь он внушал страх…

Снова жесткий смех.

– Не обольщайся, думаешь, я накинусь на тебя прямо сейчас и изнасилую? Думаешь, ты имеешь надо мной такую власть? Хотя нет, не ты, твое тело. Он снова оценивающе обвел ее глазами…

« – Если бы Аллах дал мне знать, что после смерти меня ждет еще одна жизнь – и она будет с тобой, я бы не задумываясь убил бы себя сам, прямо сейчас, но он молчит…» – спародировал Васель Карима. – глупец и феллах (араб. – деревенщина)… Какой же у тебя дурной вкус, Влада.

– Васель, я…

– Никогда больше не смей называть меня по имени, поняла, сучка?! – он схватил ее за горло. Так, что она начала задыхаться.

– Для тебя я теперь хозяин. Господин. Запомни.

Резко отпустил ее так, что девушка чуть не упала. Схватилась за горло кашляет. А потом он сделал то, что добило ее окончательно. Он взял спиртовой гель со стола, тщательно протер им свои руки и вытер салфеткой. Брезгливо, небрежно. Он сделал это так, потому что дотронулся до нее. Он сделал это потому, что…Она была ему противна.

Он прочитал в ее глазах шок понимания его действий и снова злобно усмехнулся.

– Да, все так, как ты поняла. Не могу без брезгливости смотреть на тебя, зная что он тебя лапал. Надо тебя хорошенько вымыть, а то ты воняешь им…

Он резал по – живому. Влада с силой зажмурилась. Она не хотела воспринимать действительность, не хотела этого всего… Нет, этого не может быть. Лучше бы он бросил ее и пропал из ее жизни, а это…

– Ты не имеешь право на все это, – откуда – то появились силы, – я не простая девка с улицы, меня будут искать..

Снова смех, а потом взгляд, по которому было понятно, – она пожалеет о своей дерзости…

– Суад – крикнул он. Мигом показалась молодая, но довольно рослая девушка.

– Наша гостья нуждается в настоящем арабском хаммам…Таком, который очищает и тело, и душу, – он многозначительно посмотрел на Владу и кивком головы приказал им уходить.

Владе даже не дали одежду, чтобы прикрыться. Она так и продолжала идти голышом на своих высоченных каблуках. Как будто над ней издевается рок… Та же модель туфель. Та же ситуация. Снова она униженная и в дорогих туфлях от Лабутан. Если она переживет все это, никогда, никогда больше не купит ничего этой фирмы…

***

В доме Васеля действительно был настоящий хаммам. Такой, как в сказках. Даже красивее, чем в том проклятом «доме развлечений». Если бы не ужас происходящего, она могла бы восхититься красотой помещений.

Суад заставила ее встать на специальный постамент, вытащила хорошо знакомую Владе киису (араб. – губка для скрабирования) и начала безжалостно скоблить ее кожу. Усилия Умм Бушер показались на фоне этого ласками. Ей было больно. Очень больно. Но эта боль вместе с тем облегчала сердце…Влада со всей силы пыталась сосредоточиться на этих чувствах, лишь бы забыть ужас того позора, который ушатом холодной воды окатил ее пять минут назад.