– Вы не находите, что все это не имеет никакого смысла? Сначала сплетники нашептывают, что я отравила Уорнема, потому что была несчастна в браке, а теперь Литтинг высказывает предположение, что я убила мужа, чтобы он не смог расторгнуть наш брак. Не слишком ли дерзко с моей стороны просить, чтобы они остановились на какой-нибудь одной из этих ужасающих версий?

– Я тоже не могу этого понять, – заметил, несколько смущаясь, Кембл и, грациозно опустившись в кресло, протянул Гарету свой бокал. – Почему Литтинг не рассказал сразу всю правду о смерти Уорнема, когда его допрашивал мировой судья? Зачем он беспокоился о том, чтобы защитить вас, ваша светлость, от обвинения в убийстве?

– Честно говоря, я совсем мало его знаю, – призналась Антония.

Гарет пристально всматривался в Кембла и почти явно видел, как у того в мозгу крутятся, цепляясь друг за друга, маленькие шестеренки.

– Я думаю, на это можно ответить, что он защищал не вас, – произнес Кембл, – а кого-то или что-то другое.

– Это бессмыслица, – заметил Гарет, усаживаясь в кресло. – Прежде всего, что Литтинг здесь делал? И почему Уорнем так боялся гнева лорда Суинберна?

– Отец может быть очень мстительным, – пояснила Антония.

– Не сомневаюсь в этом, дорогая. Но что было терять Уорнему? Он не появлялся в обществе; абсолютно не интересовался тем, что происходит в Лондоне, и не собирался туда; последние пять лет свой городской дом он просто сдавал. Он мог до конца своих дней так и не встретиться с Суинберном.

– Отец обладал большим влиянием в палате лордов, – не согласилась Антония.

– А как могли члены палаты лордов усложнить ему жизнь? – Гарет покачал головой.

– Палата лордов – единственное учреждение, которое может разрешить пэру развод, – произнес Кембл, отпив вина.

– Но он хотел, чтобы наш брак признали незаконным, – напомнила Антония. – И все предыдущие его жены мертвы.

– Может быть, он боялся, что его прошение о признании незаконности брака будет отклонено и ему придется прибегнуть к разводу?

– Нет, думаю, что дело не в этом, – ответил Кембл. – Процесс, вероятно, растянулся бы на годы. Сначала ему пришлось бы обратиться с просьбой о расторжении брака в церковную комиссию, затем подать прошение о разводе в парламент. А какие он мог представить основания? Ему понадобились бы два свидетеля, которые подтвердили бы нарушение супружеской верности, или…

– Нарушение супружеской верности? – воскликнула Антония, привстав с кресла.

– Я рассуждаю теоретически, ваша светлость, – успокоил ее Кембл и жестом предложил снова сесть. – Нет, развод полностью отпадает.

– Может, он боялся, что ему понадобится поддержка парламента в каком-то другом неприятном деле? – высказал предположение Гарет.

– Ваша светлость, – Кембл неожиданно повернулся в кресле лицом к Антонии, – вы недавно намекнули, что между вами не было супружеских отношений. Позвольте спросить вас: почему?

Лицо Антонии залилось краской.

– Черт побери, Кембл, – выругался Гарет.

– Я же работаю на вас, ваша светлость, – всплеснул руками Кембл, глядя на него. – Вы хотите снять с нее обвинение в виновности или нет?

В ответ Гарет только выразительно посмотрел на него.

– Я не стану отвечать на ваш вопрос, мистер Кембл, – тихо ответила Антония. – Об этом и так шепчутся по всему дому.

– Благодарю вас, ваша светлость, – вежливо кивнул Кембл и, бросив взгляд на Гарета, самодовольно, торжествующе улыбнулся. – Воздержание – ваша инициатива, или ваш муж был импотентом?

– Он был импотентом.

– Я так и думал. Он винил в этом вас?

– Нет, – покачала головой Антония, – я сама себя винила. Он очень расстраивался.

– Вполне очевидно, что вы никак не могли его расстроить, – окинув взглядом фигуру Антонии, сделал вывод Кембл. – Уж если вы его не устраивали, то вряд ли этот мужчина мог надеяться на то, что другая жена вернет ему его мужскую силу.

– О Господи! – пришел в ужас Гарет. – Антония, вам лучше покинуть комнату, потому что мистер Кембл, по-видимому, собирается выйти за рамки приличий.

– Нет, спасибо, я останусь.

Теперь Антония смотрела на Кембла почти с восхищением, а он погрузился в размышления и тихо бормотал себе под нос:

– Итак, теперь мы должны спросить себя, как он мог исправить такое положение. Чего именно хотел Уорнем? И какой поворот событий мог его устроить?

– Он хотел иметь кровного наследника, чтобы лишить меня права наследования, – пояснил Гарет. – И честно говоря, я был бы очень рад, если бы ему это удалось.

– Да, – согласился Кембл, – я тоже не вижу другой мотивации.

– Быть может, он собирался назвать таковым нашего старого друга Меткаффа? – с кислой улыбкой предположил Гарет.

– Вы настоящий гений, ваша светлость! – Кембл в восхищении посмотрел на него.

– Правда? Он мог действительно это сделать? И как?

– Нет, идея, конечно, нелепая, но… – Не закончив фразу, Кембл повернулся к Антонии: – Мадам, существует ли возможность, хотя бы малейшая, что кто-то мог убить Уорнема ради ваших интересов?

– О Господи, нет! – Антония от изумления широко раскрыла голубые глаза.

– Эта ваша горничная – настоящая бой-баба, – тихо заметил Гарет, бросив на Антонию пристальный взгляд. – Она, например, чуть не убила меня.

– О, Гейбриел, это полнейшая ерунда. – Антония с укоризной посмотрела на него. – Нелли мухи не обидит.

– О, думаю, Нелли не простит никого, если посчитает его способным причинить вам зло, – заявил Кембл. – Но я не понимаю, как она могла узнать о его планах расторгнуть брак. А если узнала, то наверняка решила, что это к лучшему.

– Пожалуй, вы правы, – неохотно согласился Гарет.

– Итак, – Кембл допил херес и отставил в сторону бокал, – сегодня мы определенно ничего больше сделать не сможем. Завтра будет дождь – думаю, сильный, если судить по моим носовым пазухам. А послезавтра, ваша светлость, если просохнут дороги, может быть, стоит съездить в Лондон? Мне бы очень хотелось послушать, что скажет в свое оправдание этот барристер.

– Пожалуй, стоит, – устало заметил Гарет. – Но позвольте мне немного подумать.

Они все встали, и Антония, приложив руку к виску, немного официально обратилась к Гарету:

– Не будете ли вы столь добры, ваша светлость, позволить мне не спускаться сегодня к обеду? У меня разболелась голова. Как говорит мистер Кембл, это, вероятно, из-за приближающегося дождя. Я попрошу, чтобы мне принесли обед наверх.

– Конечно, – кивнул Гарет. – Сегодня у всех нас был тяжелый день.

После этого замечания Антония вышла из комнаты, унеся с собой немного тепла и спокойствия, и Гарет почувствовал себя подавленным и расстроенным. Мало было его бурной вспышки в павильоне, так теперь еще выяснилось, что его вмешательство в дело о смерти Уорнема могло окончательно погубить Антонию. Гарет совсем не был уверен, что она сможет простить ему то или другое.

Глава 16

Гейбриел лежал абсолютно неподвижно, прислушиваясь к плеску воды у покачивающегося «Святого Назарета» и скрипу удерживавших его канатов. На корабле было тихо как в могиле, если не считать царапанья крыс внизу. Все остальные гамаки, как безжизненные съежившиеся коконы, болтались пустыми на своих крючьях. Их хозяева отправились на берег в поисках выпивки и развлечений.

Внезапно наверху, на палубе, раздались шаги – одни тяжелые и уверенные, а другие легкие и спотыкающиеся – и такой звук, как будто кого-то волокли, а потом послышался хриплый грубый смех. Щеколда, которая удерживала дверь, скользнула вниз, и Гейбриел застыл от ужаса. Дрожащий свет, несколько шагов, снова смех. Гейбриел осторожно высунулся из-за опорной балки, стараясь разглядеть, что происходит. Криви и Руис… Гейбриел задрожал от страха, а затем понял: нет, в эту ночь они шли не за ним Они вдвоем тащили женщину, у которой волосы свешивались на плечо, руки были связаны за спиной, а голубое платье разорвано от проймы до талии.

Когда Руис убрал руку от ее рта, женщина закричала, и Криви ударил ее, до крови разбив губы.

– О-о-о, люблю, когда устраивают небольшую драчку, – низким голосом прохрипел Криви, пропуская прядь ее волос между своими грязными заскорузлыми пальцами, и Гейбриел увидел, как глаза женщины расширились от ужаса.

– Dios mio![5] Давай-ка побыстрей! – поторопил его Руис.

Криви еще больше разорвал женщине платье, так что обнажились ее груди – маленькие бугорки, казавшиеся белыми в свете фонаря. Руис крепко держал женщину, пока Криви расстегивал брюки и задирал ей юбки. Женщина снова закричала, и Гейбриел с головой накрылся одеялом. Потом крики перешли во всхлипывания, а всхлипывания – в протяжные мучительные рыдания.

Гейбриелу казалось, что он должен что-то сделать – хоть что-нибудь. Быть может, предложить им себя? Но он ничего не сделал – слишком был напуган. И рыдания еще долго продолжались в ночи. Гейбриел молча, не шевелясь, лежал под одеялом, испытывая жуткие муки от отвратительного собственного бессилия.


В этот вечер Гарет обедал один в маленькой столовой. Отодвинув тарелку, он сидел и созерцал пустую комнату. Не желая в том признаваться, Гарет чувствовал себя уставшим и бесконечно одиноким и очень боялся, что именно такая жизнь ожидает его в будущем. Он сделал глупость, начав доверять Антонии.

Антония была тем человеком, с кем он мог обсуждать любые проблемы, касающиеся Селсдона. Проводя с ней все больше времени, он стал замечать в ней черты той веселой и живой девушки, которой она, очевидно, когда-то была. А теперь она становилась доброй, уравновешенной женщиной. Болезненные тревожные состояния постепенно уходили, все реже посещая ее.

Когда вошел лакей, чтобы сменить тарелку, Гарет отказался от следующего блюда – у него совсем не было аппетита. После обеда Гарет взял бокал и бутылку портвейна, но вопреки своей привычке отправился не в кабинет, а в кремовую с золотом гостиную, где впервые увидел Антонию – в то утро она сообщила ему о своих планах сделать именно то, что он посоветовал – покинуть Селсдон. В этой комнате Гарет ощущал ее аромат – слабый запах гардений и чего-то еще, чистого и душистого.

Усевшись в широкое кожаное кресло напротив раздвижных окон и зажав бутылку портвейна между коленями, Гарет угрюмо смотрел в окно – на сад и на темный ряд строений за ним. Теперь уже рано темнело, дни становились короче, и в этот поздний час он мог видеть только смутные очертания строений: ближний край амбара, конюшню, каретный сарай. Это были опрятные, поддерживаемые в хорошем состоянии здания из кирпича, камня и дерева. В них была основательность и надежность – то, чего так не хватало его эмоциональному состоянию.

Антония сказала, что собирается уехать, как только ее горничная будет лучше себя чувствовать, и это вполне могло произойти на следующий день или через день. Антония не сказала, что уедет насовсем, но у Гарета возникло странное предчувствие, что случится именно так. Если, приехав в Лондон, Антония увидит, что богатство и влияние ее отца смогут ей обеспечить хотя бы на самом скромном уровне место в светском обществе, то зачем ей возвращаться в Селсдон? Если у нее возникла какая-то симпатия к нему и она питала к нему какие-то романтические чувства, то после его сегодняшних откровений все это должно было разбиться вдребезги.

Придя к этой мысли, Гарет допил остатки вина из бокала и решил, что, вероятно, в глубинах подсознания у него было намерение добиться именно такого поворота событий. Вероятно, какая-то его часть хотела, чтобы Антония уехала. Снова налив себе портвейна, Гарет еще глубже погрузился в кресло. Он не мог точно сказать, когда именно его внимание привлек свет на горизонте; нет, «привлек» не очень подходящее слово – это было постепенное осознание того, что происходит что-то неладное.

Подняв голову, Гарет увидел позади сада над крышей каретного сарая теплый розовый свет. Он моргнул и выпрямился в кресле. Не дневной же это свет, в самом деле? Нет свет был очень яркий и на ограниченном пространстве.

– Пожар! – закричал Гарет, вскочив на ноги и уронив на пол бокал с портвейном. – Пожар! – снова закричал он.

Бросившись к звонку, с яростью дернул шнур, а потом побежал по коридору в парадный зал. Обычно в кабинете Коггинза на кушетке спал лакей, и Гарет заколотил в дверь.

– Пожар! – опять заорал он. – Вставайте же, Бога ради!

Дверь распахнулась, и появился один из самых молодых слуг с сонными глазами и в одной рубашке.

– Д-да, ваша светлость!

– Сколько людей ночуют над каретным сараем? – резко спросил Гарет.

– По-моему, шесть. – Лакей, очевидно, окончательно проснулся. – А что случилось?

– Там пожар!

– Господи Иисусе!

– По-видимому, в каретном сарае. Разбудите слуг – всех, кто здоров. Я хочу, чтобы они ровно через пять минут были с ведрами в конюшне.