Сжимаю и разжимаю кулаки, делаю глубокие вдохи, сосредотачиваясь на церкви, и мои глаза становятся влажными.

— Послушай, — успокаивает меня Сайлас, подходя ближе ко мне. — Извини, что пошутил так. Я хочу в этом разобраться, так же сильно, как и ты. Какие у тебя еще есть варианты?

Закрываю глаза.

— Сказка, — выпаливаю я, устремив на него свой взгляд. — На ком-то всегда есть проклятье. Чтобы разрушить чары, они должны выяснить что-то о себе… потом…

— Что потом?

Вижу, что он пытается воспринимать меня серьезно, но это только делает меня еще более злой.

— Поцелуй…

Он ухмыляется.

— Поцелуй, да? Я никого не целовал прежде.

— Сайлас!

— Что? Если я не помню, то значит не считается!

Скрещиваю руки на груди, и смотрю, как уличный музыкант достает скрипку. Он помнит, как первый раз играл на скрипке, первую ноту, кто дал ему ее. Я завидую его воспоминаниям.

— Я буду серьезным, Чарли. Прости.

Смотрю на Сайласа краем глаза. Он выглядит искренне раскаивающимся, руки спрятаны в карманах, шея согнута, как будто ему слишком тяжело.

— Итак, что ты думаешь, мы должны сделать? Поцеловаться?

Я пожимаю плечами.

— Хуже не будет, не так ли?

— Ты сказала, что в сказках сначала они должны в чем-то разобраться…

— Ага. Например, Спящей Красавице, нужен был кто-то храбрый, чтобы поцеловать ее и разбудить от спящего проклятья. Белоснежке нужен был поцелуй истинной любви, чтобы вернуть ее к жизни. Ариэль нужно было, чтобы Эрик поцеловал ее, чтобы разрушить заклинание, которое на нее наложили.

— Это мультики, — оживляется он. — Ты помнишь, как смотрела их?

— Я не помню, что смотрела их. Просто запомнила, как сегодня на английском мистер Дитсон говорил о сказках. Вот почему мне пришла эта идея.

Мы начали движение в сторону уличного музыканта, который играл что-то медленное и печальное.

— Звучит так, как будто снятие проклятья лежит на парнях, — усмехается Сайлас. — Он должен что-то значить для нее.

— Да…

Я затихаю, и мы останавливаемся, чтобы послушать. Хотелось бы мне знать, что за песню он играет. Я, как будто слышала ее раньше, но не могу вспомнить название.

— Есть девушка, — начинаю я тихо. — Я хочу с ней поговорить… Может она что-нибудь знает. Несколько людей называют ее Креветка.

Брови Сайласа сходятся вместе.

— Что ты имеешь в виду? Кто она?

— Я не знаю. У нас есть несколько общих занятий. Это просто интуиция.

Мы стоим среди небольшой кучки зрителей, и Сайлас берет меня за руку. В первый раз, я не отталкиваю его. Позволяю его теплым пальцам переплестись с моими.

Свободной рукой, он делает фотографию скрипача, потом смотрит на меня.

— Вот так, я смогу помнить, как впервые держал тебя за руку.

Глава 12

Сайлас

Мы прошли два квартала, а она так и не отпустила моей руки. Не знаю, то ли это потому, что ей нравится держаться за меня, или потому, что Бурбон Стрит… ну…

— О, Боже. — стонет она, поворачиваясь ко мне.

Она сжимает в кулак мою рубашку и прижимается лбом к моему плечу.

— Этот парень просто промелькнул у меня в голове, — смеется она в рукав моей рубашки. — Сайлас, я только что видела свой первый член!

Я смеюсь и продолжаю вести ее через нетрезвую толпу Бурбон Стрит. После того, как мы преодолели путь мимо них, она снова поднимает глаза.

Мы приближаемся к еще большей группе, воинственно настроенных парней, и все без рубашек. Вместо них — большое количество бус, висящих на шее. Они смеются и кричат на людей, сидящих на балконах над нами. Она крепко сжимает мою руку, пока мы успешно не проходим мимо них. Затем она расслабляется и увеличивает пространство между нами.

— Зачем бусы? — удивляется она. — Зачем тратить деньги на такое вульгарное украшение?

— Это часть традиции Марди Гра, — рассказываю я. — Я читал об этом, когда исследовал Бурбон Стрит. Изначально, его праздновали в последний вторник перед Великим постом, но я предполагаю, что он стал ежемесячным.

Я тяну ее на свою сторону и показываю на тротуар перед ней. Она обходит нечто, что выглядит как рвота.

— Я голодна, — заявляет она.

Я захожусь смехом.

— Переступив через блевотину, ты пришла к выводу, что хочешь есть?

— Нет, рвота заставила меня подумать о еде, а еда заставляет мой желудок урчать. Покорми меня.

Она показывает на ресторан, расположенный чуть дальше по улице. Мигает красная неоновая вывеска.

— Давай пойдем туда.

Она идет впереди меня, по-прежнему, сжимая мою руку.

Я смотрю на экран своего телефона и следую за ней. У меня три пропущенных вызова. Один от «Тренера», другой от моего брата и третий от «Мамы».

Впервые я подумал о своей матери. Интересно, какая она. Интересно, почему мы с ней до сих пор не встретились.

Всем телом врезаюсь в спину Чарли, когда она резко останавливается, чтобы пропустить транспортное средство. Она хватается рукой за затылок, куда я ударился подбородком.

— Ой! — восклицает она, потирая голову.

Я тру подбородок и смотрю, как она перекидывает вперед свои волосы через плечо. Мой взгляд падает на краешек чего-то, похожего на татуировку, выглядывающую из-под рубашки.

Она снова начинает двигаться, но я хватаю ее за плечо.

— Подожди, — останавливаю я ее.

Мои пальцы тянутся к воротнику рубашки, я оттягиваю его на пару сантиметров. Прямо под затылком нарисован черными чернилами небольшой силуэт деревьев. Я обвожу пальцами по их контуру.

— У тебя татуировка.

Ее рука касается того места, где я трогаю ее.

— Что?! — ужасается она.

Разворачиваясь, она смотрит на меня.

— Не может быть.

— Может, — я поворачиваю ее обратно и тяну рубашку вниз.

— Здесь, — показываю я, снова трогая рисунок.

На этот раз, я заметил, как по ее шее побежали мурашки. Я следую глазами за крошечными бугорками, которые пробегают через плечо и прячутся под ее рубашку.

Я снова вспоминаю о татуировке, потому что ее пальцы теперь пытаются почувствовать то, что чувствую я. Я беру два из них и прижимаю к коже.

— Очертания деревьев, — уточняю я. — Прямо здесь.

— Деревья? — удивляется она, склонив голову на бок. — Почему деревья?

Она оборачивается:

— Я хочу увидеть это. Сфотографируй камерой телефона.

Я тяну вниз ее рубашку достаточно, чтоб она смогла увидеть всю татуировку, хотя она почти восемь сантиметров в ширину.

Убираю ее волосы вперед через плечо, но не ради фотографии, а потому что действительно хочу сделать это. Меняю положение ее руки так, что теперь она располагается впереди ее тела и натягивает кожу на плече.

— Сайлас, — ворчит она. — Просто сфотографируй. Это не художественный класс.

Я усмехаюсь, и задаюсь вопросом, всегда ли я такой — отказываюсь делать простой снимок, зная, что, приложив чуть больше усилий, можно сделать его исключительным.

Я достаю телефон и делаю снимок и смотрю на экран, любуясь, как хорошо получилась татуировка.

Она разворачивается, берет телефон у меня из рук, смотрит на картинку и вздыхает.

— Боже мой.

— Очень милое тату, — отзываюсь я.

Она протягивает мне назад трубку, закатывает глаза и снова шагает в направлении ресторана.

Она может закатывать глаза сколько угодно. То, как она отреагировала на мои пальцы, когда я касался ее шеи, ничего не изменит.

Я смотрю ей вслед, пока она идет к ресторану, и понимаю, что разгадал ее. Чем больше я ей нравлюсь, тем более закрытой она становится. Тем больше сарказма использует по отношению ко мне. Уязвимость заставляет ей чувствовать себя слабой, так что она притворяется еще сильнее, чем есть на самом деле. Думаю, старый Сайлас тоже знал об этом. Именно поэтому он любил ее, потому что ему нравилась игра, в которую они играли.

Видимо, мне тоже, потому я снова следую за ней.

Мы входим в двери ресторана и Чарли выпаливает:

— Столик на двоих, пожалуйста, — прежде, чем официантка успевает спросить.

Ну, по крайней мере, она сказала, пожалуйста.

— Прошу сюда, — кивает женщина.

В ресторане тихо и темно, резкий контраст по сравнению с шумом и неоновыми огнями Бурбон Стрит. Мы оба с облегчением вздыхаем, как только садимся. Официантка протягивает нам меню и принимает заказ напитков. Чарли постоянно касается рукой затылка, словно пытается почувствовать очертания татуировки.

— Как думаешь, что она обозначает? — интересуется она, глядя в меню.

Я пожимаю плечами.

— Я не знаю. Может, тебе нравится лес? — я смотрю на нее. — Те сказки, о которых ты говорила. Действия каждой из них происходит в лесу? Возможно, человек, который должен поцеловать тебя, чтобы разрушить заклятие — лесоруб, живущий в лесу.

Ее глаза встречаются с моими, и могу сказать, что мои шутки ее раздражают. Или, может быть, она раздражается, потому что думает, что я смешной.

— Прекрати высмеивать меня, — отрезает она. — Мы проснулись без воспоминаний в одно и то же время, Сайлас. Нет ничего более абсурдного, чем это. Даже сказки о лесорубах.

Я невинно улыбаюсь и смотрю на свою руку.

— У меня мозоли, — объясняю я, поднимаю руку и показываю грубую кожу ладони. — Я мог быть твоим лесорубом.

Она снова закатывает глаза, но на этот раз смеется.

— Наверное эти мозоли, потому что ты слишком много дрочил.

Я поднимаю правую руку.

— Но они на обеих руках, а не только на левой.

— Хорошо владеешь обеими руками, — с невозмутимым видом предполагает она.

Мы оба ухмыляемся, когда перед нами ставят наши напитки.

— Готовы сделать заказ? — задает вопрос официантка.

Чарли быстро читает меню и говорит:

— Ненавижу то, что мы не можем вспомнить, что нам нравится, — она переводит взгляд на официантку.

— Я возьму жареный сыр, — объявляет она. — Это безвредно.

— Бургер и картошку фри, без майонеза, — делаю я заказ.

Мы вручаем ей обратно меню, и я сосредотачиваюсь на Чарли.

— Тебе еще нет восемнадцати. Как ты могла сделать татуировку?

— Бурбон Стрит, кажется, не придерживается правил, — отвечает она. — Наверное, у меня где-то припрятаны поддельные документы.

Я открываю поисковую систему в моем телефоне.

— Постараюсь выяснить, что это означает. Хорошая штука, этот Гугл.

Я провожу следующие несколько минут, выискивая всевозможные значения деревьев, лесов и прочих посадок. Когда мне кажется, что я что-то нашел, она отодвигает мой телефон в сторону и кладет его на стол.

— Вставай, — приказывает она, вставая. — Мы идем в уборную.

Она хватает меня за руку и тянет из-за стола.

— Вместе?

Она кивает:

— Да.

Я смотрю ей в затылок, в то время, как она уходит от меня, затем перевожу взгляд на пустой столик.

Что за…

— Ну, давай, — бросает она через плечо.

Я следую за ней по коридору, ведущему к туалету. Она открывает дверь в женский и заглядывает внутрь, затем высовывает голову.

— Здесь всего одна кабинка. Она пуста, — сообщает она, удерживая дверь открытой для меня.

Я останавливаюсь и смотрю на мужской туалет, который выглядит вполне достойно, так что я не знаю, почему она…

— Сайлас!

Она хватает меня за руку и затягивает в туалет. После того, как мы оказываемся внутри, я почти жду, что она обхватит руками мою шею и поцелует меня, потому что…

А зачем тогда вообще мы здесь?

— Сними рубашку.

Я смотрю на свою рубашку. После смотрю снова на нее.

— Мы что… собираемся сделать это?

Потому что я не так себе это представлял.

Она стонет и подается вперед, вытягивая подол моей рубашки. Я помогаю ей снять ее через голову, когда она говорит:

— Я хочу увидеть, есть ли у тебя какие-нибудь татуировки, тупица.

Я выдыхаю.

Я чувствую себя восемнадцатилетним подростком, которого только что продинамили. Думаю, я похож…

Она разворачивает меня, и, когда я оказываюсь лицом к зеркалу, слышу громкий выдох. Ее глаза фиксируются на спине. Мои мышцы напрягаются от ее прикосновений, когда она кончиками пальцев касается моей правой лопатки. Она очерчивает круг, радиусом в несколько сантиметров.

Я с силой закрываю глаза, и пытаюсь контролировать пульс. Я вдруг ощущаю себя пьянее, чем все люди на Бурбон Стрит, вместе взятые. Я хватаюсь за столешницу передо мной, потому что ее пальцы… на моей коже.