Ой, мамочка, если б ты знала… Об отце не хочу вспоминать…


Мой день рождения! Приехали все. Счастливая Мань-ка со своим возлюбленным, Гжесик и Агнешка, Кшиштоф, математик, подруга детства и еще тридцать восемь человек. А кроме того, прибыла та девушка на белом коне, которая каталась здесь все лето, и помахала мне. Я тут же загадала желание. Не скажу – какое.

Адам был само обаяние, внимателен ко всем, разливал коктейли, непринужденно общался с гостями, согласился со мной, что Эва прекрасно выглядит. Нет, это в самом деле чересчур. Раз так – весь оставшийся вечер я буду противной, злобной сучкой. Ведь он мог бы и возразить мне. Но Адам вместо того, чтобы раздражаться из-за моих едких острот на тему мужчин, являющихся недостающим звеном в неудачной эволюции неудачника-мужчины, в чем мы можем наглядно убедиться, смеялся громче всех и расхваливал мое чувство юмора. Нет, в самом деле, как замечательно, что я не согласилась отпраздновать свой день рождения в узком кругу, вдвоем.

И тут меня понесло. Я вспомнила, как мой Экс ужасно обиделся, когда я однажды рассказала в компании анекдот. Приходит баба с мужиком к врачу и жалуется, что муж с ней не спит. Врач просит ее подождать в коридоре, а мужу говорит: «Плохи дела, если вы не начнете спать со своей женой – она умрет». Мужчина выходит из кабинета, а жена подскакивает к нему и спрашивает: «Что он тебе сказал?» А муж машет рукой и отвечает: «Ну, что ты умрешь!»

Эксик три дня со мной не разговаривал, дескать, я его скомпрометировала.

И сейчас, покопавшись в закромах своей памяти, которая обыкновенно меня подводит, я рассказывала этот анекдот. Все смеялись. А что Адам? Подошел ко мне, прижался и говорит нагло:

– Значит, ты будешь жить вечно! И все потешались надо мной!

А тут еще Гжесик – ну и свинья же он – сказал Адаму:

– Ты с ней поосторожнее, она может и кастрировать. Ох, я была по уши сыта замечаниями в собственный адрес в мой тридцать седьмой день рождения. Так обижать меня! И никто меня, как всегда, не собирался защищать. Я хотела вырваться из объятий Адама, но он держал меня, этот гадкий социолог, крепко и вещал:

– Это мне в ней как раз и нравится. Но я не из тех мужчин, кто позволяет себе что-то обрезать!

Я вырвалась и убежала на кухню, ненавидя его всей душой. А он пошел за мной и начал целовать, я и слова вставить не успела. Ну и нахал, мать честная, как он целовался, на черта нам гости, мы же могли быть сейчас вдвоем и спокойно выпить шампанское, ну и вообще, когда же они все разойдутся, ведь сидят здесь уже, наверное, полчаса, что за люди! – ни чувства времени, ни такта, ни понимания, – и почему этот тип на меня так действует, я совсем не хочу, чтобы он так держал свою руку на моей шее и еще меня прижимал, теперь все заметят, что у меня грудь поднялась торчком, только пусть он меня не выпускает из рук, еще самую малость, впрочем, они отлично веселятся там сами, без нас…

Вот так… Это был потрясающий день рождения.

* * *

Мы договорились с Адамом: что я не должна каждый день заниматься стряпней, потому что у нас равноправный союз и мы друг другу помогаем; что нет типично мужских и женских дел. При этом более тяжелую работу выполняет Адам, потому что я – женщина.

Адам будет иногда мыть окна, зато я не прикоснусь к машине, если необходимо поменять колесо, проверить что-либо или вытащить из грязи. Я не буду убирать за Адамом в ванной. Не буду прикасаться к его бритве, разве что у меня не будет своей; что я могу носить его зеленую рубашку, потому что она мне больше идет, чем ему, кроме того, она ему почти мала, однако он не будет носить мои вещи, к примеру, толстые шерстяные носки, привезенные из Закопане. И никогда-никогда без моего ведома не прикоснется к моему компьютеру. И никогда меня не будет обманывать. Потому что самая плохая правда лучше самой хорошей лжи.

Адам все время смеялся. Сказал, что я превосходно вела переговоры – мол, все должно быть так-то и так-то, но в приложении к договору всегда есть уступка для меня, а не для него.

Он должен переехать к нам в пятницу. С вещами. А пока мы красили кухню, и сантехник переставлял мойку, потому что необходимо было перенести сюда стол, а в гостиной разместятся вещи Адама. Потому что его квартиру мы решили сдавать.

* * *

В четверг произошла катастрофа. Я знала, что мужики неисправимы. Адам ничем не отличался от Экса, Он оказался даже хуже Ирека. Я не хотела никого видеть. Я уже никому никогда не буду доверять.


Если бы в четверг ночью мы не пошли к; Уле и Кшисику на курицу гриль сразу же после того, как навели порядок в кухне, все было бы иначе. Если бы Кшись решил приготовить рыбу, а не куриные грудки, я была бы счастливой, ничего не ведающей женщиной. Полной иллюзий. Но мы закончили перестановку мебели в десять. Кшись позвонил и сказал, что они с Улей сидят на террасе. А у нас в кухне еще не было воды – слесарь забыл что-то подсоединить. Так что Кшисик предложил прийти поужинать к ним. Когда он раскладывал эти грудки на гриле, Уля взглянула на Адама и сказала:

– Тебе повезло. Ютка – специалистка по курам. Прекрасно запекает курицу с ананасами и в вине, с петрушкой, с черносливом и с черным перцем, и фарширует фруктами и…

– Рождественскую? – уточнил Адам.

Уля, конечно, не придала этому значения, но я…

– Что ты сказал? – воскликнула я, и холодом повеяло вокруг. Эта терраса, наши сады, поля, деревья и фазаны – обледенел весь мир, и мороз пробрал меня до костей.

– Что с тобой? – Глаза подруги утратили свою безмятежность. – Я вообще могу ничего больше не говорить…

Но я, на беду, уже не владела собой. Мне было не важно, что Уля и Кшись сидят рядом. Я смотрела Адаму прямо к глаза. Он потупился.

– Повтори, что ты сказал. – В моем голосе было столько металла, что им можно было бы резать грудинку на куски. – Какую курицу?

Кшись вдруг вспомнил, что ему срочно нужно куда-то позвонить, Уля поднялась, чтобы немедленно вскипятить воду на чай, выяснилось, что ей вдруг ужасно захотелось пить.

Адам избегал моего взгляда. Все стало ясно. Он рылся в моем компьютере. Все читал. Все мои письма и статьи. Все мои фельетоны. Письма Голубому. Мой единственный принцип, моя жизненная опора, был нарушен: Адам мне солгал. Мое сердце разорвалось пополам. А возможно, на миллион миллионов частиц. Как можно быть рядом с человеком, который еще не живет со мной, а уже злоупотребил моим доверием?

Я встала. Адам тоже. Уля и Кшись нас не окликнули. Тося уже спала. Борис взглянул на меня и забился под стол в кухне.

И тогда я сказала Адаму, что мне очень жаль, но у нас ничего не получится. Я, к сожалению, не могу и не желаю даже пробовать жить с человеком, который меня обманул. Ведь он знал, что это самое худшее, что он мне мог сделать, потому что достаточно много знает о моей жизни. Все другое я могла бы ему простить, но обман – никогда. Нет и нет! Что если в своем собственном доме я не имею права… что я не ожидала, что если мы начинаем со лжи, то…

У меня в горле рос и набухал комок. Мне казалось, еще мгновение – и я задохнусь. Еще одно слово, и умру. Адам подошел ко мне и произнес:

– Я сейчас тебе все объясню…

Но меня прорвало. Хватит объяснений. Я всего лишь человек и хочу, чтобы со мной обращались как с человеком. Я в нем обманулась, как ни в ком другом в своей жизни, и не хочу его больше видеть!

И тогда он вместо того, чтобы мне все объяснить, впервые повысил голос:

– Да, я знаю, ты мечтаешь об этом чертовом рыцаре на белом коне! А я вовсе не тот рыцарь! Твоей мечты не в состоянии осуществить никто. Даже я. Ты мне даже слова не дала сказать, когда я хотел тебе все объяснить, тебя ничего не волнует, кроме собственной персоны. Может быть, когда ты немного придешь в себя, мы поговорим. А собственно говоря, это ты меня обманула, когда уверяла, что проверяла свою электронную почту! Поэтому, когда будешь готова к нормальному разговору, как между взрослыми людьми, позвони!

Я-то думала, что он не решится уехать. Не двинулась с места. Да, шила в мешке не утаишь! Будет теперь мне тыкать в глаза моей мечтой и откровениями – из моих же писем к Голубому, да и то отправленных, как известно, ему по ошибке! И еще обвинил меня в обмане! Из-за такой мелочи! Никогда больше никаких мужчин!

Он все-таки уехал!

Я сидела как пришибленная. Уля вошла со стороны террасы. Борис по-прежнему прятался под столом.

– Какая муха тебя укусила? – поинтересовалась Уля. Я пошла в кухню, достала шампанское, которое мы купили с Адамом на завтра. И открыла. Принесла два хрустальных бокала, купленные у русских возле вокзала.

– Давай выпьем, – предложила я, наливая шампанское, – я начинаю жизнь сначала.

И разревелась.

Я ЗНАЛА С САМОГО НАЧАЛА

Так закончилась моя большая любовь. Зрелая. Та, которой не страшны никакие повороты, потому что она предусмотрительна.

Тося, оказывается, не предполагала, что у нее мать – идиотка. Я расплакалась. Уля сказала, что пора бы перестать вести себя как ребенок, – я расплакалась. Моя мама позвонила и спросила, как дела, – я расплакалась. Она была потрясена. Позвонил мой отец и спросил, почему мать потрясена, но я не могла ему ответить, потому что плакала. Он был в шоке.

Адам ничего не сказал, потому что не позвонил.

Я лежала возле Бориса и плакала. Как он мог оказаться такой свиньей? И даже не позвонить? Он меня вовсе не любил. Я знала с самого начала.

Вошла Тося, посмотрела на меня. Сказала сурово:

– Ты не развеселишь пса, поигрывая его хвостом.

Не поняла.

Я видела сегодня его машину возле дома Ули. Потом Уля сказала мне, что хотела бы со мной поговорить, но я ответила, что если об Адаме, то не может быть и речи. И расплакалась.

У меня бессонница. Есть тоже не хочется. Я всегда худею, когда меня кто-нибудь предает. Еще никто никогда мне не причинял такой боли, как Адам. Черт с ним, если читал мои файлы, но мог бы по крайней мере покаяться. А теперь стало ясно – он искал лишь предлог, чтобы уйти. Испугался, что будет связан. За день до переезда. Как по статистике!

Ненавижу мужиков.

Я ворочалась до двух часов ночи. В два встала, сделала себе бутерброд. Невкусно. Покормила Бориса. Не могла читать. Включила компьютер, поиграла в такую игру, где надо отбивать мячики. Отличная игра, как раз для моего душевного состояния. В три часа на всякий случай вышла в сеть. «Получено семь сообщений. Непрочитанных сообщений: семь».

Господи, что я наделала?

Сообщение первое – Голубой:

Мне действительно необходимо с Вами встретиться. Очень Вас прошу, ответьте.

Сообщение второе – Голубой:

Пани Юдита, я не хотел бы злоупотреблять Вашим терпением, но для нас обоих будет лучше, если мы все-таки встретимся.

Ох, Голубой, с тобой мир выглядел бы иначе. Ты со своей паранойей на тему жены по крайней мере был честен. Сообщение третье – Голубой:

Я познакомился с необыкновенной женщиной. Могу ли я с Вами этим поделиться? Если нет, ответьте, пожалуйста.

Сообщение четвертое – Голубой:

Я познакомился с необыкновенной женщиной. Ее зовут Юдита.

О, так же, как и меня…

Что мне делать, чтобы ее не потерять?

Сообщение пятое – Голубой:

Юдка, не понимаю, почему ты не хочешь со мной поговорить, не хочу, чтобы между нами были недомолвки. Может быть, так будет проще. Это я написал те письма об измене.

Идиот. Я и так знаю, что не я писала, а ты, Голубой. Параноик!

Я проводил социологические исследования, каково, например, отношение людей к измене. Я отослал письма в тридцать две редакции. От имени обманутого мужа и обманутой жены. Результат превзошел все мои ожидания. Ты ответила от имени редакции на письмо мужчины и женщины совершенно по-разному. Кстати, это очень интересно, как, в зависимости от пола, мы реагируем на различные поступки.

Твои письма мне понравились. Ужасно захотелось с тобой познакомиться. Если бы я стал корреспондентом в твоей газете, у меня, к сожалению, не было бы такой возможности. Я пытался выйти на тебя, наконец мне удалось получить кое-какую работу по договору в твоей редакции – меня рекомендовал приятель-психолог, который у вас дает консультации читателям.

Я приложил массу усилий. Понимаешь теперь, как важно мне было тебя найти? Не возьму только в толк, почему каждый раз, когда я хочу рассказать тебе об этом, ты обрываешь меня. Я надеюсь, что мы с тобой подружимся. На самом деле я вовсе не такой ужасный. Даже моя бывшая жена могла бы это подтвердить. Ты, по-видимому, чувствуешь себя неловко из-за этого отправленного мне по ошибке письма. Но это было супер! Я почувствовал себя женщиной. Наверное, тогда я в тебя и влюбился. Но не как женщина.