Юлия Резник - Никому не скажем

— Потому что ей нужна была помощь. И кроме тебя, я так понимаю, обратиться ей было не к кому.

— Помощь? — вскакиваю. — Что-то случилось?

— Ну, как сказать? Еве стало плохо на работе. Она потеряла сознание. В общем, я туда съездил, забрал ее и отвез домой.

Опять оседаю на кресло. Веду рукой, смахивая упавшую на глаза челку. Что тут скажешь? Предчувствие меня не подвело. Я действительно налажал. И мне даже думать не хочется о том, что было бы, если бы не отец. Тревога костлявой рукой сжимает мое запнувшееся сердце.

— Она точно в порядке? — сглатываю я.

— Говорит, что ничего страшного. Ссылается на усталость. И я надеюсь, что это правда, потому что вряд ли ты готов стать отцом.

Несколько секунд тупо пялюсь на старика, в попытке понять странный ход его мыслей.

— Она не беременна.

— Ты так в этом уверен?

— Да. Если только с нами не случилось чудо непорочного зачатия. А вообще, спасибо, за помощь… Признаться, не ожидал после всего, что ты мне наговорил в вашу первую встречу.

Отец усмехается, отпивает из бокала и равнодушно замечает:

— Я навел о Еве справки и изменил свое первоначальное о ней мнение.

— Ладно…

Что тут еще скажешь? Отец — такой отец. Навел он справки… Качаю головой и бреду прочь из гостиной.

— Кит, ты уверен, что готов в это все ввязаться? Потому что, если для тебя это все несерьезно — лучше не начинай.

Ей и без тебя проблем в жизни хватает.

Ну, все удивительнее и удивительнее! Оборачиваюсь:

— Я уверен, отец. Спокойной ночи.

Я — дебил! Натуральный дебил. Стопроцентный. Забыл поставить будильник, и, как результат — опять три пропущенных от Евы. Лимит у нее, что ли, на эти звонки? Каждый раз три…

Вскакиваю с постели, одной рукой пытаюсь натянуть штаны, второй — прикладываю трубку к уху. Ну, что ж… Теперь моя очередь слушать гудки. Натягиваю свитер, несусь вниз. С грохотом открываю шкаф, хватаю первую же попавшуюся куртку и выбегаю из дома. Мы с Евой встречаемся уже два месяца, но никогда до этого я еще не был у нее. Наверное, нехорошо являться вот так — с пустыми руками, но я даже кошелек забыл взять. Останавливаюсь у замызганной овощной палатки, хлопаю по карманам. К счастью, в куртке находятся забытые, наверное, еще с того года купюры. Хватает на пару килограмм мандарин.

Дверь в подъезд открыта. Никаких тебе домофонов. В нос ударяет тошнотворный запах кошачьей мочи и ветхости.

Сглатываю, прячу нос с воротник куртки и поднимаюсь наверх. Стучу. Дверь открывает сухонькая маленькая старушка.

— Добрый день. Я к Еве. А вы, должно быть, ее бабушка?

— Катерина Павловна, — кивает головой старушка, стискивает на плоской груди полы древнего вельветового халата и отступает в сторону. — Евангелина вышла в магазин… Но вы, наверное, можете подождать ее.

Переступаю порог. Оглядываюсь по сторонам. Черт, это даже хуже, чем я мог представить. Нерешительно протягиваю бабушке Евы пакет с мандаринами и гашу в себе трусливое желание сбежать. И не видеть этого, и не касаться… В воздухе витает плотный запах хлорки, лекарств и… какой-то загнивающей обреченности. И я дышу им вполсилы, словно боюсь заразиться этим дерьмом. Я знал, что все плохо, да. Но не понимал, насколько.

Пока я мнусь у порога, за спиной открывается дверь. В комнату вплывают сначала пакеты, а следом за ними — хрупкая фигура Евы. Кажется, она шокирована не меньше меня. А я, чтобы скрыть свои чувства, суетливо выхватываю из ее рук сумки.

— С ума сошла — такие тяжести таскать?!

— У нас продукты закончились… — шепчет Ева.

Не знаю, что на это сказать. Наступаю на задники и таки стаскиваю с ног ботинки. Ева с трудом берет себя в руки, мы проходим в тесную кухню. Бестолково натыкаемся друг на друга в попытке разойтись. Смеемся, чтобы спрятать неловкость. В конце концов, я сажусь на колченогий табурет, втиснутый в нишу между древним холодильником и кухонным столом, а Ева ставит на плиту закопченный чайник.

— Некому почистить. Я круглые сутки, как белка в колесе, а бабушка слабая — не помощник.

Мне стыдно. За себя. За то, что злился на Еву и обижался на невнимание. Наверняка она бы тоже предпочла проводить время со мной, а не гнуть спину на работе. И хоть я и раньше об этом догадывался, только сейчас по-настоящему понял, насколько же все запущено. Ее спасать нужно. Спасать! От этой бедности, как от раковой опухоли. Она же скоро ее сожрет.

— Переезжай ко мне! — выпаливаю прежде, чем успеваю все обдумать. Не успев ни о здоровье поинтересоваться, ни извиниться за то, что не отвечал. А она оборачивается ко мне. И улыбается грустно и так… понимающе, что у меня просто зубы сводит. И тошно становится. От самого себя тошно.

— У нас чай самый обычный, в пакетиках. Будешь?

Она меняет тему, избавляя меня от необходимости убеждать её и настаивать. Будто нисколько не сомневаясь, что я сказал это скорее для галочки. Наверное, так оно и прозвучало. Необдуманно и в запале… Не по-мужски. Словом, да, я слишком поспешил и все испортил. А она тут же списала меня со счетов, не оставляя шанса все исправить.

— Буду. И, Ев…

— М-м-м?

— Давай сегодня сходим куда-нибудь. Я не знаю… куда ты хочешь?

— Ты что? Я же работаю. Забыл?

— С ума сошла? Ты вчера потеряла сознание! И опять на работу?!

— Мне уже намного лучше, Кит. Да и выхода особенно нет.

— Я дам тебе денег! Сколько ты сегодня сможешь заработать? Я все компенсирую! Только, пожалуйста, отлежись по-человечески, а?

Ее взгляд леденеет. И даже улыбка на лице будто покрывается коркой льда.

— А я сделаю вид, что этого не слышала. У меня до смены есть еще пара часов. Если хочешь, мы можем провести их вместе. А нет — ты всегда найдешь, с кем развлечься.

— Ты сейчас меня обвиняешь в том, что я пошел в клуб, а не остался ждать тебя дома? Ты думаешь, я так должен поступать? Это, по-твоему, честно?

Ева задумчиво кусает губы и медленно качает головой из стороны в сторону.

— Нет, конечно. Извини. Я не требую, чтобы ты забил на свою жизнь из-за того, что я не могу стать ее… полноценной частью. — Она даже подходит ко мне и обхватывает руками за пояс. — Прости, я правда ляпнула что-то не то.

— Проехали, — вздыхаю я, зарываясь носом в ее пахнущие сдобой волосы. — Мне тебя ужасно не хватает, Ева… Я хочу большего. Понимаешь?

Она не успевает ответить — я затыкаю ей рот поцелуем. А потом мы переходим к более простым темам. В четыре руки готовим обед, смеемся, подкалываем друг друга и опять целуемся… И все вроде бы хорошо, но когда Ева меня выпроваживает, сославшись на то, что еще немного, и она опоздает на работу, первым делом я звоню Бестужеву.

Зачем? Наверное, чтобы убедиться, что никакие вирусы меня не коснулись… Что я все тот же Кит Кошелев.

Удачливый сукин сын.

Ева. Настоящее.

Не могу сказать, что чувствую, когда, как воришка, тайком ухожу от Кита. Ныряю в остывший салон машины, опускаю гудящую голову на руль и сижу так некоторое время, пялясь в темные Китовы окна, убеждая себя, что должна уехать, каким бы ни было желание вернуться к нему обратно под одеяло. Мое тело вибрирует от эмоций. Между ног саднит, а низ живота тянет — мы явно перестарались. Но если бы прямо сейчас Кит предложил мне повторить, я бы не отказалась. Мне мало того, что было. Невозможно мало! А ведь я надеялась на обратный эффект.

Прикусываю изнутри щеку так, что становится больно, и плавно трогаюсь с места. А потом, приехав домой, целый час лежу в ванной. И почему-то плачу. Никогда еще я не чувствовала себя такой запутавшейся. Что я наделала? Как с этим жить? Почему я вообще решила, что это поможет? Не думать о нем. Не любить? Не хотеть его так сильно, ведь… все уже давно в прошлом, которое не вернуть.

Выбираюсь из ванны, надеваю теплый халат, потому что мне ужасно зябко, и, как старушка, шаркая ногами, бреду по притихшей квартире в спальню. Заставляю себя проверить телефон, обновления, ответить хоть на какие-нибудь комментарии… Раньше это все доставляло мне удовольствие, но сейчас я будто досадную повинность отбываю. А что, если так будет теперь всегда? Меня охватывает озноб. Я выхожу из приложения, откидываю в сторону одеяло и, нырнув в кровать, укрываюсь им с головой. А потом зачем-то вновь тянусь к телефону. И найдя нашу фотографию с мужем в галерее, осторожно касаюсь ледяными пальцами его лица.

— Я не сделала тебя счастливым, да? Не смогла? Ты поэтому ушел? Или… Почему ты ушел, Саш?! Зачем? Видишь, сколько дров я без тебя наломала? Ты… осуждаешь меня? Или тебе все равно там… на небе? Я так по тебе скучаю, Саш…

Я реву белугой и не могу успокоиться. Образовавшаяся в душе пустота пугает меня просто до чертиков. Я старалась быть хорошей женой и, надеюсь, была ей. Но вот вдова из меня вышла никудышная… И, наверное, я должна испытывать вину по этому поводу, но я не чувствую. Напротив, в голове кружит навязчивая мысль, что я не мужу своему изменила. Напротив! Я изменяла с ним… все это время я с ним изменяла тому, кого на самом деле любила.

Любила больше, чем друга, отца или соратника. Любила страстно. Всей своей разодранной в клочья душой.

Утром, так и не сумев уснуть, еду в офис. Торчу там до упора, разгребая текучку, а потом отправляюсь на производство. К счастью, в цеху всегда есть чем заняться. Я переодеваюсь, прячу волосы под шапочкой и приступаю к украшению огромного пятиярусного торта. Это то, что действует на меня успокаивающе. Это то, что я люблю.

Я пытаюсь себя не грызть, но ничего не выходит. Мне кажется, я всех предала: себя, Сашу… И даже то чистое, светлое, что еще оставалось между мной и Китом. Сейчас я даже себе не могу объяснить логику своих поступков. Я словно в затяжном ненормальном аффекте. Мне бы выдохнуть. Остановиться и все обдумать. Но поздно. Тормоза отказали. Я спрыгнула в пропасть, забыв, что у меня нет крыльев. Их больше нет, да… Ничто не может остановить это падение.

— Мам, ты не заболела?

— Что? Нет, сынок. Все хорошо. Собирайся. А то опоздаем в школу.

— Я и на метро могу.

— Я отвезу тебя. Мне нетрудно. Только поторопись.

Допиваю свой кофе, отправляю кружку в посудомойку и бреду одеваться. У зеркала застываю — это действительно я?

Неудивительно, что Лена столько провозилась с моим макияжем перед вчерашней съемкой.

— Готов?

— Угу.

— Тебя точно больше не обижали?

— Ну, я же уже сто раз говорил, что нет.

— Ладно. Извини. Я просто волнуюсь, — заставляю себя улыбнуться, обнимаю Женьку, целую в макушку, и вместе мы выходим из дома.

Я как раз высаживаю сына у школы, когда у меня звонит телефон. Юлька!

— Привет. Ну, рассказывай, что случилось на этот раз?

— А что, я тебе звоню только, когда что-то случается?

— Ты не поверишь, но именно так, — улыбаюсь впервые за несколько дней. — Так что случилось? — повторяю вопрос.

— Что-что, — бурчит Юлька. — Нам на Ахматову привезли холодильник. Прямо сейчас привезли, представляешь? А ведь я им четко дала понять — мы готовы принять его не раньше полудня!

Перевожу вызов на громкую связь и, включив левый поворотник, утюжу снежную кашу под колесами.

— И? Это какая-то проблема?

— Еще какая! Лифт-то не работает. Кто мне его занесет? Ее-ев.

— М-м-м… — копирую заискивающие нотки в голосе Юльки.

— Скажи, что ты мне можешь выделить пару грузчиков! Всего на полчасика, Ев!

Бросаю взгляд на часы и понимаю, что сейчас в цеху как раз пересменка. Да и до Ахматовой от нас, как до Луны. По пробкам попробуй, доберись. Сама я гораздо ближе. Вот только, боюсь, вряд ли мне по плечу холодильник.

— Может, мы как-то с твоими постояльцами его допрем? Я здесь неподалеку.

— Смеешься? У меня тут сейчас кормящая мать, две беременных и бабулька, которая еще царя, наверное, видела.

«У меня» — это в Юлькином центре помощи людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Я хмурюсь, прикидывая в уме, как бы разрулить эту ситуации, но, прерывая ход моих мыслей, у меня пищит телефон, сообщая о параллельном вызове. Тянусь к трубке, чтобы посмотреть, кто звонит, и… сердце ухает в пятки. Кит! Который не давал о себе знать шесть бесконечно долгих дней.

— Юль, прости, тут срочный по второй линии. Я перезвоню, — тараторю в трубку, делаю глубокий вдох и уже совсем другим голосом говорю: — Алло.

— Привет, Ева.

Голос Кита звучит так же ровно, как, я надеюсь, звучит и мой.

— Привет, Кит. У тебя что-то срочное? Мне не очень удобно разговаривать.

— Срочное? Да. Наверное. Я бы хотел встретиться.