— Я тебе не верю. И если ты хочешь попробовать заново… вряд ли нам стоит начинать отношения с обмана. Так что ты задумал, Кит?

Черт! Она слишком хорошо меня знает. Не стоило и пытаться! Вот же… Улыбаюсь, как идиот. Потому что она… меня… знает! Как облупленного. И любит. Наверняка…

— Ты же не думаешь, что я это так оставлю, правда? — смягчаю улыбкой жестокую правду слов.

— Так я и думала! Ты хочешь отомстить за смерть отца… Господи, ну, зачем? Ты понимаешь, какие люди в этом замешаны? Да и он… он же не просил тебя в это лезть!

— Тш… — вновь обнимаю Еву и притягиваю к себе одной рукой. — Все будет хорошо. Просто верь мне. Я уже взрослый мальчик и знаю, что делаю.

— Ты уверен? Клянусь, если и с тобой что-то случится, я…

— Ну, что? Договаривай!

— Я этого не переживу, Кит. Второй раз расставания с тобой я не переживу.

— Почему? — голос садится, эмоции вибрируют внутри, жужжат, и сердце колотится в такт, задавая темп звучащей внутри мелодии.

— Ты знаешь… — голос Евы дрожит, ломается.

— А ты скажи, — подбадриваю ее я.

— Потому что я люблю тебя. Да что там… я жить без тебя не могу. Больше…

Молчу. Меня так плющит от ее слов, что ответ просто гибнет в горле. И все, что я могу, вжавшись лбом в ее лоб, кричать ей о своей любви взглядом. Дерьмо. Еще немного, и я заплачу.

— Который сейчас час? — неожиданно интересуется Ева. Моргаю и подношу к её глазам запястье, на котором надеты часы.

— Женька раньше семи не проснется… — зачем-то шепчет она. И поначалу я отношу эту информацию в разряд общей. Ну, понимаете, той, что, по мнению Евы, мне следует знать о сыне. И лишь когда она в ответ на мое молчание недоуменно вздергивает бровь, понимаю, к чему Ева клонит на самом деле. Облизываюсь, хотя полтора имеющихся у нас часа в жизни не удовлетворят моего голода. Но это, как ни крути, лучше, чем ничего. Отхожу на шаг, протягиваю руку и веду ее прочь из кухни в свою комнату. Нашу…

— Если Женька проснется, то через балкон ты можешь попасть в спортзал.

— Очень предусмотрительно, — Ева одаривает меня сексуальной улыбкой и одним плавным движением стаскивает с себя ночную рубашку, под которой… больше ничего нет. Наступаю на эту бесстыдницу. Опрокидываю на кровать и устраиваюсь на коленях между ее широко разведенных ног.

— Я еще в прошлый раз хотел это сделать, — шепчу, обжигая дыханием нежную розовую плоть. Раздвигаю пальцами мягкие складочки с первыми капельками влаги, растираю ту по губам. И накрываю ртом напряженный бугорок. Ева всхлипывает, обхватывает мою голову, царапает ноготками шею и, словно боясь не успеть, подкидывает свои бедра в ответ на каждое движение языка. Не отрываясь от своего занятия, веду по ее крутым бедрам, вверх по подтянутому животу, налившимся холмикам груди, придавливаю пальцами вытянувшиеся напряженные соски и легонько их сжимаю.

Как это все отличается от того, что было раньше! Все не то, все не так… Контроль исчезает, как исчезают и собственные потребности. И лишь одно желание выходит на первый план — сделать ей хорошо. Так хорошо, как это вообще возможно. Возношу ее выше и выше, легонько прикусываю, дую, трусь носом о мягкие волоски и снова ритмично надавливаю. Ноги Евы у меня на плечах дрожат, и, понимая, что она близка, я резко меняю позицию и с силой в неё погружаюсь. Плечо обжигает боль — так Ева гасит свои крики.

— Дикая кошка, — хриплю я, не прекращая работать бедрами. Оргазм так близко, что свет перед глазами меркнет, и чтобы как-то отвлечься, я опускаю голову и принимаюсь играть с ее сосками губами, зубами… ртом. Покусывая ее и пощипывая. Заставляя жалобно всхлипывать и еще резвее подкидывать бедра.

— Ки-и-ит, — утробно стонет она и начинает сжиматься и пульсировать вокруг моего члена, — Ки-и-ит…

Это музыка для моих ушей. Просто музыка. Но я не могу ее дослушать. Не хочу, чтобы у этого концерта появились ненужные слушатели. Накрываю искусанные губы ладонью, в последний раз ударяю бедрами, понимая, что все… это конец, и подаюсь назад, чтобы выйти из нее, прежде чем кончу. Но Ева отчаянно трясет головой и молит меня обезумевшим взглядом: «Не уходи! Будь со мной…». И я остаюсь с ней до конца. Даже когда свет перед глазами меркнет, я остаюсь с ней.

Эпилог

Ева. Год спустя.

— Ну, как тебе?

— Дерьмово!

Незаметно потираю ноющую поясницу и оборачиваюсь к Юле за объяснениями:

— Это еще почему?

— Да на деньги, которые ушли только на организацию этого, с позволения сказать, благотворительного аукциона, можно было год содержать наш фонд! Скажи, разве они не могли обойтись без шампанского по двести баксов за бутылку? Я уж молчу про эти… это что вообще? Устрицы?

Юлька поддевает салатной вилкой содержимое ракушки и брезгливо поджимает губы. Не знаю, может быть, моя идея сходить сюда, чтобы перенять опыт сбора пожертвований, и впрямь не самая удачная. Уж Юлька точно не станет вбухивать столько деньжищ в организацию мероприятия. Сопровождающий нас Самир прыскает в бокал с тем самым шампанским, но вслух ничего не говорит. А я окидываю рассеянным взглядом народ, собравшийся на аукционе, и задумчиво постукиваю пальцами по табличке с номером нашего столика. От блеска бриллиантов начинают слезиться глаза. Или… это кое-что другое подпирает? Нет… Ну, точно не высижу! Встаю.

— Эй, ты куда?

— В туалет, — шепчу Юльке на ухо.

— Ты же только оттуда!

Развожу руками, демонстрируя свой живот. Он не слишком большой, как для девятого месяца. И, может быть, поэтому нашей маленькой принцессе просто негде больше разместиться, кроме как на моем бедном мочевом пузыре. Семеню к дамской комнате, то и дело натыкаясь на кого-нибудь из знакомых. С тех пор, как мы с Китом поженились — я стала желанной гостьей на любом светском мероприятии. Мы начинали с «никому не скажем», а пришли к «скажем абсолютно всем». Каждый… каждый в этом зале, во всей нашей стране и далеко за ее пределами теперь знает — мы вместе, мы любим, так было и так будет всегда.

В дамской комнате — практически никого. Облегчившись, я подхожу к умывальникам, чтобы вымыть руки.

Поправляю пальцем чуть поплывшую помаду и натыкаюсь взглядом на пристальный взгляд.

— Привет, Евангелина.

— Привет, Лера. Хорошо выглядишь.

— Спасибо. А ты выглядишь…

— Очень большой, — смеюсь.

— Да нет… что ты. Я была намного-намного больше!

Поворачиваюсь к ней лицом. Повисает неловкая пауза. Говорить нам не о чем. Мы никогда не были с ней подругами, но Лера одна из немногих, кто во времена нашей юности относился ко мне… нормально. Она не сделала мне ничего плохого. Да и потом, жизнь все расставила по своим местам.

— Хорошо, что мы не слоны. Девять месяцев это еще как-то можно вытерпеть, — пожимаю плечами и тянусь за полотенцем, чтобы вытереть руки.

— Недавно виделись с Китом.

— Правда?

— Да, в Праге.

Чего она ждет? Зачем говорит мне это? Думает, я буду ревновать? Это вряд ли. Отбрасываю использованное полотенце в корзину и, никак не комментируя полученную информацию, поправляю чуть сползший лиф. Похоже, что со времен покупки этого платья моя грудь еще больше выросла. Хотя, казалось, куда уж?

— Он выглядел очень счастливым. Я рада, что вы вместе, несмотря ни на что.

Оглядываюсь. Во рту почему-то пересыхает. Из-за беременности я гораздо более чувствительна, чем обычно.

— Спасибо.

Отступаю на шаг и легонько сжимаю руку Леры своей. И как раз в этот момент входная дверь распахивается.

— Кит?

— Я приехал! Тебя не было целую вечность… Юля сказала, что ты в туалете, и я уж начал волноваться…

Кит переводит пылающий взгляд с меня на Леру и недоуменно хмурится.

— И поэтому ты пошел за мной в туалет? В туалет, Кит, ты серьезно?

Смеюсь. Хотя мне не смешно. В этом весь Кит. Он пропустил мою первую беременность и ко второй относится уж слишком трепетно. Настолько трепетно, что я уже не могу дождаться, когда это все закончится. Правда… Сил моих нет.

— Что она от тебя хотела?

Оглядываюсь на дверь уборной, за которой осталась Лера, беспечно пожимаю плечами, так что платье вновь немного съезжает, перетягивая внимание Кита на себя.

— Лера? Да ничего. Поболтать.

Поясница тянет все сильней. Я останавливаюсь у колонны, чтобы перевести дух.

— Что? Что такое? Началось?

Тугая боль стискивает низ живота, превращая мое короткое «нет» в протяжное утверждение. Кит бледнеет. Озирается по сторонам. Тащит меня к гардеробу.

— Погоди! Надо Юльке и Самиру сказать, что мы уходим.

— Позвонишь из машины, — протестует Кит. Забирает наши пальто и помогает мне одеться.

— И Женьке надо позвонить. Чтобы не волновался! Или нет… Если это не сильно затянется, то лучше ему сообщить по факту. Как думаешь?

Оборачиваюсь к мужу и понимаю, что он вообще ни о чем не думает! Он в панике.

— Эй! Ну, ты что? Все хорошо, Кит. Все хорошо, слышишь? — обхватываю любимое родное лицо ладонями, заставляя его смотреть мне прямо в глаза. — Дыши!

Кое-как Кит приходит в себя. Трясет головой, хватает меня на руки и несет к выходу и дальше вниз по ступенькам. А я протестую изо всех сил, потому что, видит бог, вешу я сейчас чуть меньше самки бегемота, но кто меня слышит? Я рада, что этим вечером Кит садится за руль не сам. Изредка, как правило, вот на такие выходы, он пользуется услугами шофера. Кит усаживает меня на заднее сиденье, усаживается рядом и снова впивается в меня тем самым полубезумным взглядом. Закатываю глаза. Настроение почему-то — лучше некуда, и я прошу нашего водителя включить радио. Но вместо музыки мы натыкаемся на очередной выпуск новостей.

— Переключить?

— Нет. Пусть будет.

Я делаю несколько глубоких вдохов, переживая схватку, но глаз от мужа не отвожу. Если верить диктору, после ряда уличающих публикаций в СМИ и сообщений в следственные органы, против ушедшего в отставку несколькими днями ранее министра обороны, наконец, возбуждено уголовное дело. Мне не нужно спрашивать, кто к этому приложил руку.

Я и так знаю, что без Кита здесь не обошлось. Он хотел отомстить за смерть отца, и он сделал это. Тихо, осторожно и не спеша.

— Он бы тобой гордился, — шепчу я и сжимаю руку мужа сильнее. Кит неуверенно кивает. Притягивает меня за плечи и осторожно целует в лоб.

— Не думал, что его уход ударит по мне так сильно.

— А он и не ушел… Он в тебе, в Женьке, в… Ой-йой…

— Что? Что такое?

— Воды отошли… Дим Саныч, давайте-ка прибавим газу. Похоже, у нас тут торопыга…

И правда. Дальше все происходит очень быстро. К тому моменту, как Кит, съездив за Женькой, возвращается в роддом, нас с дочкой уже переводят в палату. Поначалу он даже не понимает, что опоздал. Что все уже позади, а вот этот крохотный розовый сверток — и есть его дочь. Это так удивительно — наблюдать за тем, как к нему приходит осознание. Как туманится нежностью взгляд и от волнения подкашиваются ноги.

Женька отмирает первым. Пересекает палату и, опустившись на колени, принимается внимательно разглядывать сестру. И только Кит медлит. Сует дрожащие руки в карманы, но пару секунд спустя все же заставляет себя подойти.

По тому, как дергается его кадык, я понимаю, чего ему стоит держаться. Кит то и дело сглатывает собравшийся в горле ком, но, похоже, тот с каждой минутой становится только больше.

— Дыши, — шепчу я в который раз за этот безумный вечер. Кит всхлипывает, качает головой и, улыбаясь сквозь слезы, садится рядом.

— Я тут подумал, что если буду называть тебя Китом, Яська не допрет, что ты ее отец, — вдруг замечает Женька будто бы между делом. И мы с Китом замираем, понимая, что за этим должно последовать.

— И? — не выдерживает Никита, глядя сыну в глаза.

— И я подумал, что, если ты не против, я буду тоже называть тебя папой… — Он даже не успевает договорить, потому что Кит перебивает его чуть более громким, чем следует:

— Я не против! Вообще-то я только за… Я…

Потревоженная громкими звуками, Яська куксится. Крохотное личико кривится, а с губок-бантиков срывается тихий писк. Кит замолкает. Смотрит то на нее, то на меня, то на Женьку… Опускается рядом с ним на колени и обнимает сразу нас всех.

Конец