Юлия Резник - Никому не скажем

— Там свободный стол, — кивает куда-то вглубь зала.

— Да нормально. Нас и здесь неплохо кормят.

— Кит!

— Ник!

— Ну, смотри, как знаешь, — фыркает Бестужев и уходит.

Ева. Настоящее.

Это правда смешно. Знаю, потом придут совершенно другие чувства… Может быть, очень скоро придут, но… пока мне весело. Я и смеюсь, как уже давно не смеялась.

— Я сказал что-то смешное? — цедит Кит. И от этого мой смех обрывается, но еще некоторое время звенит под потолком.

— Очень.

Качаю головой и, несмотря на то, что отчаянно трушу, стараюсь держаться уверенно. Не зря же я столько работала над собой.

Никита отставляет чашку и встает со своего стула. А у меня приподнимаются тонкие волоски на теле. Он — магнит.

Чертов магнит, который притягивает их… и меня. И ведь ничего… абсолютно ничего не меняется, сколько бы ни прошло времени. Он — болезнь, которой я болею уже очень долго. Неизлечимая, изматывающая душу болезнь.

— Помнится, раньше я вызывал у тебя совсем другие чувства.

— Раньше… Тут ты действительно прав.

Отхожу от него ровно в тот миг, как он протягивает руку, чтобы меня коснуться. К счастью, мое движение выглядит естественно. И это хорошо. Не хочу, чтобы он подумал, будто имеет какую-то власть над моими чувствами.

— Ты же знаешь, что мне достаточно двух минут, чтобы показать тебе, как ты ошибаешься.

Мое дыхание прерывается. Потому что Кит прав. Он столько раз мне это доказывал… Чувствую, как жаркий румянец заливает щеки, и радуюсь тому, что из-за смуглого цвета кожи могу об этом не волноваться. Тело меня не выдаст.

— Давай лучше вернемся к цели твоего визита, — говорю я и наклоняюсь, чтобы достать из бара припрятанную бутылку вина. Мне определенно нужно выпить. Но сначала не мешало бы избавиться от Никиты.

— Передумала?

— Нет. То, что ты выкупил у банка право требования — ничего не означает.

— Выплата кредита просрочена на три месяца, Ева. Счета отца арестованы. Да и нет на них ничего. И у тебя… ничего нет. Смирись и не упрямься.

Новость о том, что мы просрочили выплату по закладной — становится для меня неприятным сюрпризом. Но не потому, что мне нечем платить. Тут Никиту, очевидно, ждет большой неприятный сюрприз. Да только плевать мне. Я давно уже не та девочка, которая в поисках помощи и участия готова продать себя. Жизнь научила меня ни от кого не зависеть и всегда иметь запасной план.

— Я не упрямлюсь, Никита. Я просто отказываюсь от твоего предложения. Оно мне не интересно. Совсем.

Одним стремительным движением Кит вскакивает со своего места и, схватив меня за руку, оттесняет к стене.

— У… отца… ничего… не осталось! Думаешь, я поверю, что он заложил бы дом, если бы у него была припрятана пара-тройка миллионов?!

— А кто тебе сказал, что он что-то припрятал?! Или что я хоть как-то от него завишу? Кто?! — выхожу из себя и двумя руками, что есть сил, толкаю его в грудь. Вот так всегда. Стоит нам оказаться вместе. Страсти вспыхивают, эмоции вырываются на поверхность, натянутые струнами нервы безжалостно рассекают плоть… И когда все заканчивается, я каждый раз, истекая кровью своей любви, собираю себя по ошметкам.

Мне мучительно больно. Мне мучительно больно за ту девочку, которая однажды любила. Которая на все, что угодно, была готова ради этой любви. Которая отдавала всю себя. Бескорыстно ему отдавала. А взамен… не получила вообще ничего. Кит делился со мной своими мечтами, выворачивал наизнанку душу, но его никогда… никогда не интересовало то, что творилось в душе у меня. Самоуверенный и обласканный судьбой, он думал, что такие, как я, не мечтают…

Кит отступает под моим бешеным напором, а из меня будто вынимают батарейку.

— Проваливай отсюда! — шиплю я.

— Я имею такое же право на этот дом, как и ты.

— Вот и вступай в права наследования. Разделим с тобой долги! Хочешь?!

— Этот дом по факту и так уже мой.

— В лучшем случае — наполовину, — отрезаю я, давая понять, что кое-что соображаю в делах наследования, а сама делаю себе пометку не забыть поинтересоваться, о какой сумме долга вообще идет речь. Не сомневаюсь, что смогу его погасить. Вот только… насколько мне это нужно? Свои деньги я могу потратить с гораздо большей пользой.

Единственное, что меня держит — Женька. Этот дом принадлежит моему сыну по праву.

— Смотрю, ты уже подготовилась.

— Не сомневайся.

Лгу. К такому жизнь меня не готовила. Хотя это именно Саша сделал все, чтобы мои деньги остались при мне. Думаю, он чувствовал, что из него хотят сделать козла отпущения. И ограждал меня от возможных последствий, как мог. Мы даже официально развелись два года назад. Он настоял. И тем самым защитил меня. Даже в этой, казалось бы, безвыходной ситуации.

Никита обжигает меня ненавидящим взглядом и неторопливо шагает к выходу. Но не успеваю я с облегчением вздохнуть, как он оборачивается.

— И как оно, знать, до чего его довела?

— Довела? — непонимающе переспрашиваю я.

— А почему же еще он проворовался? Я вижу только одну причину. Твои непомерные аппетиты. Ну, скажи, Евангелина… Чего тебе не хватало? Цацок? Дизайнерских шмоток? Машин… путешествий?! Чего тебе, мать его, не хватало?!

Сглатываю собравшийся в горле ком. Мои обида и боль такие сильные, что это становится невыносимо. Кит всегда был ко мне несправедлив. Но сейчас вообще перешел все границы.

— Ты можешь думать все, что угодно. — Отворачиваюсь, сжимая в кулаки дрожащие руки. У меня больше нет сил, и если он не уйдет, я… Дверь хлопает, и я сгибаюсь пополам, с жадностью, с хрипом вдыхаю воздух. Меня колотит мелкой дрожью, и это длится долго, мучительно долго… В себя меня приводит звук торопливых шагов на лестнице.

Опираюсь на руку и поднимаюсь. Убеждаю себя, что сейчас мне нужно быть сильной, как никогда.

— Мам? Тебе нехорошо, мама?! — в голосе Женьки звучит паника. Я стряхиваю ладонями слёзы с щек (оказывается, я плакала!) и осторожно раскрываю объятия для сына. Знаю, что в последнее время ему не по душе эти нежности, но мне очень надо. Просто обнять его и почувствовать тепло живого… родного человека. Женька покорно делает шаг, и в ответ прижимает меня к себе.

— Все нормально, Жень, — шепчу в его темные волосы. — Я просто немного…

— Скучаешь по папе?

— Да, — выдыхаю я и не вру. Я действительно очень, очень скучаю. Рядом с Сашей я чувствовала себя такой защищенной… Может быть, я и не любила его так, как он того заслуживал, но старалась сделать его счастливым. А он делал счастливой меня…

— Я тоже по нему скучаю.

— Я знаю, сынок. Я знаю…

Стоим некоторое время вот так. Посреди кухни. В которой еще каких-то два дня назад рядом с нами был он, и покачиваемся из стороны в сторону. Только сейчас до меня доходит необратимость того, что случилось. Только сейчас я по-настоящему понимаю, что никогда больше не увижу его, не приду за советом, не засмеюсь в ответ на редкую скупую шутку, и меня… накрывает. Знаю, что нужно держаться, но не могу. Мое тело сотрясают рыдания.

Некоторое время спустя, когда я, чуть отдышавшись, берусь за приготовление ужина, у меня звонит телефон. Он вообще звонит у меня очень часто. Такова моя жизнь… Но в этот раз в его звуке мне слышится что-то зловещее. Я откладываю овощечистку, обтираю руки и принимаю вызов.

— Добрый вечер, Михаил Иванович, — приветствую лучшего друга и наставника мужа, с которым мы расстались всего несколькими часами ранее.

— Если бы так…

У меня пересыхает во рту. Я сжимаю трубку чуть крепче.

— Что-то случилось?

— Да. Ты должна знать. Я тут перетер с экспертами… В общем, похоже, что все произошло не случайно, Ев. Саша, он…

— Что он?

— Есть вероятность, что он покончил с собой.

— То есть к-как п-покончил? Это же авария, мне сказали, что это авария… — шепчу, с трудом преодолевая сопротивление связок.

— Его машина врезалась в отбойник на полной скорости. Дорога была пустой, погодные условия хорошими…

— Нет-нет! Такого не может быть. Какой смысл?! Он же договорился со следствием. Я знаю точно, что договорился!

— Его кинули, Ева. У них был ордер на его арест, и… В общем, я думаю, Саша знал об этом. Прости… Но лучше ты от меня об этом узнаешь, чем из новостей.

— Да-да, конечно… Спасибо.

Я отбиваю вызов и медленно опускаю руку. Женька куда-то убежал. И слава богу, что он не слышит наш разговор с его крестным. Не хочу, чтобы он узнал о том, что случилось. Не хочу…

Каким-то чудом мне удается продержаться до конца вечера. Накормить сына ужином, убрать со стола и проследить, чтобы он улегся пораньше. Своей истерике я даю выход лишь поздно ночью. Закрывшись в гардеробе, среди развешанных вещей мужа, которые до сих пор хранят его запах.

Наша история с ним началась плохо. И плохо закончилась…

Как жаль. Как безумно жаль…

Иду в опустевшую спальню, ложусь в кровать и лежу до утра, не в силах уснуть и не думать. Приведением брожу по комнатам и понимаю, что не смогу здесь оставаться. Не смогу… Может быть, Саша понимал это лучше меня, потому что года четыре назад, когда я начала зарабатывать первые серьезные деньги, настоял на покупке квартиры в городе.

Поближе к Женькиной школе. И я согласилась, ведь в тот момент я как раз искала новое место для съемки роликов для своего ютьюб-канала. Купила довольно просторную трешку, сделала ремонт… Сейчас та квартира больше походит на студию, но если постараться, все можно довольно быстро исправить.

Утро проникает в окно серым безрадостным светом. Зря я надеялась, что смогу сегодня поработать. Последствия слез и бессонной ночи невозможно спрятать даже под толстым слоем грима. Поэтому, махнув на дела рукой — подписчики подождут, я принимаюсь неторопливо готовить завтрак. Женька спускается вниз, когда уже практически все готово.

Мы едим без особенного аппетита, вяло обсуждаем последние новости, и в какой-то момент я не выдерживаю.

— Жень, я хотела с тобой поговорить.

— Говори, раз хотела, — хмурит темные брови сын.

— Как ты смотришь на то, чтобы переехать?

— Куда? Когда? Навсегда? — возбужденно сверкает глазами Женька.

— В город. Понимаешь, здесь все напоминает о папе, а без него… — не могу договорить. Я просто не знаю, как объяснить девятилетнему мальчику, сколько противоречивых воспоминаний связаны для меня с этим домом. Хороших ли, или плохих, тех, о которых я стараюсь вообще не думать, но которые упрямыми блохами лезут в каждую щель.

Куда бы я ни пошла, чтобы ни делала, эти стены — темница памяти, из которой, наверное, мне пришла пора вырваться.

— А кто же будет жить здесь? Кит?

Отвлекаюсь от тарелки и вновь впиваюсь взглядом в озадаченное лицо сына.

— Кит? — облизываю губы.

— Никита. Папа мне много о нем рассказывал.

— Я не знала… — трусливо отвожу взгляд и начинаю суетиться вокруг приготовления чая. Я все еще не могу забыть, как вчера впервые увидела их вместе. Это… слишком. Слишком для меня.

— Да. Знаешь, всякие смешные истории.

Улыбаюсь онемевшими губами. Киваю головой. Никита — явно не та тема, которую я хотела бы обсуждать с Женькой.

Но ему-то откуда об этом знать?

— Тебе не кажется странным, что он к нам никогда не приезжал?

Да что ж такое? Этот день решил меня доконать?

— Наверное, у него были на это причины.

— Может быть, он расскажет о них. Папа говорил, что вы были с Китом самыми лучшими друзьями. Как мы с Ильей.

С губ срывается испуганный смешок. Как мы с Ильей… Нет! Нет, все было намного хуже. Это была не дружба, сынок.

Не дружба! Невольно злюсь. Потому что мне трудно понять, какого черта Саша вообще говорил с Женькой об этом.

Вряд ли нашему сыну стоит знать, кем для меня был Кит. Это… совсем не та история, которой я хотела бы с ним поделиться.

— Так, что ты скажешь по поводу нашего переезда?

— Не знаю. В городе я смогу чаще видеться с друзьями.

Наверное, для Женьки это большой плюс. Радуюсь, что у детей все обстоит намного проще, чем у нас, взрослых.

Бодро хлопаю ладонями по столу и говорю:

— Что ж! Тогда нам придется потрудиться! Собрать вещи на первое время и все такое…

Я думаю, сборы отвлекут меня от невеселых воспоминаний, но когда я захожу в комнату сына, они обрушиваются на меня лавиной…

Ева. Двенадцать лет назад.

Я влюбляюсь в него сразу же. С разбегу. Как только он находит в себе силы оторвать свой бесцеремонный взгляд от моей груди и поднять его чуточку выше. Красивый и беззаботный… Уверенный в собственной неотразимости. В общем, моя полная противоположность. Рядом с ним с моим телом начинает происходить что-то странное. Дыхание сбивается, ноги слабеют, а низ живота наполняет неведомое раньше томление. Собственная реакция так сильно меня пугает, что я делаю шаг назад, прежде чем понимаю всю бесперспективность этой затеи. Мы зажаты в вагоне со всех сторон, как шпроты в банке. И пользуясь этим, он вдавливается в меня сильней. Наверняка специально. Провоцируя…