Воспитывали… Теперь я одна. Мне больше не с кем разделить заботы о сыне. Руки снова дрожат, и зеленый узор на печенье-елочке выходит совсем никудышным. Заставляю себя собраться.

— Лен, ты звони ему, звони, пока не дозвонишься!

Но съемка заканчивается, а Женьки все нет…

— На, вот. Возьми сладкий чай. Выпей. На тебе лица нет.

Трясу головой, забираю чашку из рук помощницы и замираю, потому что дверь, наконец, распахивается. Резким движением отставляю от себя посудину и несусь навстречу сыну.

— Мам… смотри, кого я привел!

Нелепо замираю посреди комнаты. Не верю… просто не верю своим глазам. На пороге моей квартиры стоят мой сын и Кит. Растерянно оборачиваюсь, будто ища помощи и поддержки в лице заинтересованно поглядывающих на нас ассистентов.

— Привет, Ева.

— Привет, — хмурюсь я. Не знаю, как это возможно, но даже спустя столько лет я реагирую на него. Я откликаюсь…

Тут же. Мгновенно. Безоговорочно. Преодолевая странное желание склонить перед Китом голову, заставлю себя смотреть на него прямо.

Он… возмужал. И стал еще более притягательным. На нем шикарный черный костюм, поверх которого накинуто стильное пальто цвета сепии. Ботинки ручной работы… Дорогущие часы на запястье. И если бы не жесткая линия подбородка и плотно сжатые губы, его прямо сейчас можно было бы фотографировать на обложку GQ.

Знаете, Кит своим внешним видом рушит все стереотипы о программистах. Он… другой. Парень из высшей лиги. И всегда таким был. Это глупо. Так глупо, господи! Но я до сих пор чуть-чуть горжусь им. Несмотря ни на что.

Сглатываю. Стараясь, чтобы мой голос не дрожал, обращаюсь к сыну:

— Я не могла до тебя дозвониться. И очень волновалась.

Женька хлопает себя по лбу, стаскивает с плеча рюкзак и под моим удивленным взглядом плюхается на пол, прежде чем вывалить его содержимое.

— Может, ты сначала разуешься? — пожевав губу, спрашиваю я. А Женька, отмахнувшись от моих слов, таки находит среди вываленного барахла свой айфон и, покачав головой из стороны в сторону, будто и сам не мог поверить, что такое случилось, корчит полную раскаяния моську:

— Прости, мам! Я после школы забыл включить звук.

— Постарайся не забывать, я… правда места себе не находила.

Женька кивает головой и оглядывается на Кита. А тот, не отрываясь, смотрит на меня.

— Ну, мы, наверное, пойдем уже, — спасает ситуацию Лена. Я, радуясь возможности отвлечься, киваю помощнице, провожу короткий инструктаж по поводу завтрашнего дня и подаю куртку сначала ей, а потом и Лёшке. Пропуская их к двери, Кит отступает. И я понимаю, как сглупила, до сих пор не пригласив его войти. Или хотя бы разуться… Он так и стоит обутый и в пальто. Снежинки в его темных волосах тают, и от этой влаги его идеально подстриженные волосы начинают чуть виться. Запоздало вспоминаю об обязанностях хозяйки дома.

— Это моя помощница Лена, фотограф Алексей, а это… Никита.

Я не хочу представлять Кита полным именем. Хотя по отвисшим челюстям ребят понимаю, что они его и так узнали.

Еще бы… Никита Кошелев — личность популярная. Хотя он ведет довольно закрытый образ жизни. Не то, что я за ним слежу… Нет. Просто иногда натыкаюсь на интервью Кита в новостях или вижу его фото в журналах. Это все действительно происходит случайно. Специально я его не ищу…

— Очень приятно, — заикается Леночка и бочком крадется к выходу. Да… Мне понятно ее смущение. Я и сама-то, будучи взрослой и самодостаточной женщиной, едва держусь.

— Взаимно, — кивает Кит и, так и не дождавшись моего предложения, стягивает ботинки.

Входная дверь хлопает, и мы остаемся с Китом одни. Даже Женька, предатель, ретировался в свою комнату. Наверное, все еще опасаясь взбучки.

— Так я войду?

Пожимаю плечами и взмахом руки приглашаю Кита в комнату. Она довольно большая. Гостиная, совмещенная одновременно с кухонной и столовой зоной. Еще пару лет назад Женька катался здесь на самокате.

— Выпьешь?

— Я за рулем.

— Ах да. И как вы встретились с Женькой?

— Я заехал… домой. А он был там.

Наклоняюсь к бару и достаю початую бутылку каберне. В последнее время я не могу уснуть, не выпив пару бокалов.

Нехорошая традиция, учитывая мою наследственность, но… Наливаю себе приличную порцию и веду плечами:

— Угу. Он говорил, что ему нужны какие-то диски. А ты, собственно, зачем нас искал?

Делаю большой глоток и жмурюсь от удовольствия. Ноги гудят, потому что даже дома я работаю в туфлях на высокой шпильке. В кадре мне нужно выглядеть на все сто, а каблук делает мою осанку идеальной. Со стоном опускаюсь на стул. Стаскиваю осточертевшие лодочки и, закрыв глаза, тяну носочки до легкой боли в мышцах. И… давлюсь воздухом, когда наши с Китом взгляды вновь встречаются. В его глазах — бездонная прорва. Он будто одержим…

— Нам нужно поговорить.

— Мы ведь уже поговорили, нет? Разве ты не сказал мне все, что хотел? — мой голос немного дрожит. Ненавижу себя за это и делаю еще один жадный глоток. Чтобы не расклеиться в сопли, возвращаюсь на годы назад. Методично срываю замки с тайников памяти и позволяю вырваться наружу запертой там боли. Чувствую легкий приход, как наркоман после дозы. Опять опускаю ресницы. Просто потому, что… не могу, не могу на него смотреть.

Знаете, может быть, это и хорошо, что в моем сердце океаны невыплаканных слез. При случае они затушат любой пожар в моем теле. Очень удобная опция. Очень…

— Я, наверное, должен извиниться.

— Да ладно… — недоверчиво тяну я. Кит хмыкает. Вольготно откидывается на спинку кресла и чуть сгибает одну ногу в колене. Его пиджак застегнут на одну пуговицу, и разъехавшиеся полы открывают отличный вид на впечатляющую выпуклость между ног, обтянутую тонкими брюками. Во рту пересыхает. И в этой реакции тоже нет ничего хорошего. Я совершенно ей не горжусь.

— Я тебя недооценил, да, Ева? — кривит губы Кит.

— Нет, — совершенно серьезно отвечаю я. — Ты просто не знал меня. Вообще. В принципе.

— А он знал, выходит?

Вижу, что мой ответ пробивает брешь в его маске невозмутимости. Кит даже дергается, будто хочет встать, но в последний момент тормозит себя усилием воли.

— Он знал, Никита. Он… знал.

Кит может играть в супер-мачо, сколько угодно. Но я не обязана ему подыгрывать. Поэтому встаю со стула, наливаю себе еще и отхожу к окну. Может быть, пришла пора высказаться? Я не знаю. Если он ничего не понял тогда, что толку говорить об этом сейчас? Спустя… почти одиннадцать лет. Подумать только, как бежит время.

— Я любил тебя больше жизни.

— Это была не любовь, Кит… Не любовь, понимаешь?

— Ты ни черта обо мне не знаешь! — рычит он. А я оборачиваюсь. Губы дрожат. От чего? Не знаю. От какой-то вселенской несправедливости, к которой я должна бы была привыкнуть.

— Может быть, я не знаю тебя сейчас. Но о том, прошлом Никите Кошелеве, я знала все… Я собакой побитой тебя ждала, Кит. Растеряв к себе все уважение, я ждала, когда ты нагуляешься со своими друзьями-мажорами, телками, которые тебе подходили по статусу, и снизойдешь до меня. Своего маленького грязного секрета… Никому не скажем?

Помнишь? Именно эта фраза стала девизом наших с тобой отношений…

Кит дергает галстук, как будто тот его душит и отводит в сторону шею. Его лицо темнеет. Но, по крайней мере, он не пытается отрицать очевидного. И на том спасибо.

— Ты поэтому спуталась с отцом? Из мести?

— Мести? — перекатываю слово на языке.

— А чего же еще? Может быть поначалу все и было, как ты говоришь… но потом! Разве я не тебе предложение сделал, перед тем как уехать в гребаный Сандхерст?! Я отцу сказал, что мы поженимся! Я даже ему сказал…

Отвожу взгляд.

— Глупый разговор, — говорю я.

— Тебе нужно было подождать. Просто подождать меня… Каких-то сраных девять месяцев! Это все, что от тебя требовалось… Но ты же нашла вариант получше, да? По крайней мере, думала, что нашла… — Он обжигает меня взглядом, полным ненависти. И я лишь убеждаюсь в мысли, что зря вообще начала этот разговор.

Девять месяцев… вроде короткий срок. Но не тогда, когда ты без него, как без воздуха, подыхаешь. Я не жила это время. Я умирала от смертельной разъедающей душу тоски. Меня не хватило на девять месяцев, тут он прав. Но не потому, что я нашла мужчину получше. А потому что, все бросив, спустя полгода помчалась к нему через весь мир. У Кита как раз были небольшие каникулы между семестрами, и я так хотела его порадовать… У меня не было ни достаточных денег, ни визы, ни банальной возможности вырваться, но разве это могло меня остановить? Нет.

Как это ни странно, помог мне Саша. Хотя я знала, что он совсем не в восторге от наших отношений с его сыном. Я потом часто думала о том, почему он согласился… Наверное, я являла жалкое зрелище, когда, вывалив перед ним на стол все деньги, которые мне удалось собрать путем жесткой, сейчас я бы даже сказала экстремальной экономии, попросила помочь мне с документами. А может, наоборот, он увидел в этом что-то свое… То, что изменило его обо мне представление. Не знаю. И не узнаю теперь никогда…

Да и не суть. Факт в том, что когда мы приехали, оказалось, что Кит не очень-то по мне скучал. Невозможно ведь скучать по своей девушке, трахая другую?

Трясу головой, отгоняя зависшую перед глазами картинку. Сглатываю собравшуюся во рту соль.

— Почему ты молчишь? Сказать нечего?

— Нет. Просто не понимаю, зачем вообще этот разговор. Все в прошлом, Кит… Все уже давно в прошлом.

Кит криво улыбается, качает головой каким-то своим мыслям и уверенно шагает ко мне.

— Что ты делаешь? — нервно сглотнув, отступаю, вжимаясь телом в прохладное оконное стекло.

— Показываю тебе, как ты ошибаешься.

Глава 8

Кит. Двенадцать лет назад.

Жара, не дающая покоя днем, ночью отступает. Температура падает, как в гребаной пустыне. Не минус, конечно, но изо рта вырываются облака пара и тут же рассеиваются, подхваченные усиливающимся ветром. Могу только представить, как Еве холодно в тонкой порванной рубашке. А потому, недолго думая, закидываю руку ей на плечо и прижимаю к своему боку. И в тот же момент получаю тычок по ребрам.

— Отвали, Кит!

— Да я же просто хотел согреть тебя! — возмущаюсь, потирая место ушиба. Дикая она какая-то. Может, поэтому меня на ней и заклинило? С другими как-то просто все. Стоит только поманить. А с ней, как на войне.

— Обойдусь. Держи свои руки при себе. Я серьезно.

— Не могу! Рад бы — да не могу совершенно… — игнорируя просьбы Евы, вновь ее обнимаю и, приблизив свои губы вплотную к ее виску, дурашливо интересуюсь: — А ты?

— Что я?

Мой вопрос сбивает ее с толку. Она теряется настолько, что забывает меня оттолкнуть, и мы замираем на обочине заваленной за ночь опавшей листвой улицы.

— Не знаешь, почему я в тебя такой влюбленный?

Линия ее плотно сжатых губ смягчается, взгляд теплеет, но прежде, чем я успеваю обрадоваться этой небольшой, в общем-то, перемене, Ева берет себя в руки.

— Пить меньше надо, — закатывает глаза она и возобновляет движение.

Наверное, расчет на то, что я её отпущу, но у меня другие планы. Плетусь за Евой как привязанный и мало того, что не убираю руку, так еще и время от времени касаюсь носом ее волос. Потому что только так за навязчивыми, пряными ароматами осени — палой листвы, астр и дыма костров, я могу ощутить тонкий едва уловимый аромат ее тела. Он тоже какой-то осенний. Уютный и… домашний. Евангелина Гонсалес пахнет корицей, антоновкой и имбирем…

— А я, между прочим, не пил, — замечаю хрипло.

— Удивительно.

— Почему же? Ты совершенно меня не знаешь, а уже навесила ярлыки.

— Это свойственно всем людям. Ты, наверное, тоже думаешь, что все про меня понял.

— Да ни хрена. С чего ты это взяла? Нам сюда.

Ввожу код на двери, толкаю калитку и ору в направлении строжки:

— Это я!

— Ты же сказал, что никого нет! — возмущенно шипит Ева на ухо.

— Ты спрашивала о родителях. А это всего лишь охрана.

— Всего лишь, — тихонько фыркает она и спотыкается, прежде чем я успеваю предупредить её быть осторожной.

— Тут ступеньки, — запоздало поясняю я и беру ее за руку. Несмотря на то, что Ева наверняка продрогла, ее ладонь удивительно горячая.

— Не надо мне было идти с тобой, — вздыхает она.

— Да брось. Сейчас я дам тебе вещи переодеться, согреешься у камина и пойдешь…

— У вас есть камин? — в голосе Евы впервые слышится живейший интерес.

— Угу. Если задержишься — растоплю. Это быстро.