Когда-то она хорошо готовила. Теперь готовила только для детей, она и Гаэ питались на скорую руку: пюре, палочки из трески.
На столе всегда одно и то же. Не хватает только этого. Чтобы понять, что нет никакою спасения. Вместо привкуса приятных воспоминаний остается только привкус скуки.
Старик с соседнего столика попросил счет. Щелкнул пальцами в воздухе, точно кастаньетами.
На какой-то миг Делии привиделся отец. Иногда ей кажется, что она видит его, когда, не включая даже свет в коридоре, снимает пальто в полутьме.
Он умер от инфаркта в портовом баре Амальфи. Делия быстро покончила с организацией похорон. Космо только что родился, ей было ни до чего.
Однажды она начала со злостью думать о прошлом. Ей казалось неправильным, что отец никогда не видел ее такой, какая она сейчас, — матерью двоих детей. Ей не хватало его. Как будто дверь открывается и дедушка Никола надевает на Космо и на маленького Нико зимние куртки, берет их с собой прогуляться на руины римского Форума или в планетарий. Отец ведь чего только не знал! Гаэтано же был таким молодым, таким бесшабашным. Делия любила его, но теперь ей недоставало той спокойной фигуры, отдалившейся от ее жизни без всякого предупреждения. Она думала об этом по вечерам, когда чувствовала себя смертельно усталой, когда Космо не спал и царапал пальцем стену с тихим, но противным скрежетом.
Для нее это было синонимом одиночества… царапать тишину.
«Успокойся, миленький».
Однажды она остановилась, поняла, что катится под гору. Делает вид, будто двигается вперед, растит детей, стоя на ленте транспортера, увозящего ее назад.
В Делии сочетались несколько разных женщин. И Гаэ нравились они все. Слой на слое, лед и пламя, все цвета чувств. Ощущение, что ветер разнесет ее на части и ты должен удержать ее, чтобы она не распалась. Ему безумно нравилось разговаривать с ней, видеть, как она меняется, смотреть на все ее разные выражения лица, все ее движения, которые она высвобождала. Скачущий табун в глубине глаз индианки. Она вся была — раздолье. Антискука.
А потом ее суетливость стала действовать ему на нервы. Какая женщина придет домой сегодня вечером? Усталый диетолог или психопатка, жаждущая любви?
«…Это наши лучшие годы, а мне они кажутся худшими…»
«Мы просто живем, мне кажется…»
«Тебе так кажется?»
С юности она нарезала яблоко на мелкие кусочки, все мельче и мельче. Теперь этим яблоком стал он. На голове легендарного героя Вильгельма Телля. Стрела за стрелой. Каждый вечер — по выстрелу.
И как-то вечером, когда чувствуешь себя совершенно раздавленным, Делия произносит:
«Мне до ужаса не хватает отца… а ты этого так и не понял».
Гаэтано хотел бы услышать: «Мне не хватает тебя».
Ему очень не хватает ее. Не хватает их «всех».
Но он старается быть мужчиной, утешить ее.
Делия затягивает старую песню о концлагере, о глобальной грусти ее отца, о его смерти, которая не что иное, как самоубийство, «форма самоубийства»…
На что хочется ей ответить: «Ты спятила? Что ты, на хрен, несешь? Он умер от инфаркта, покатался на яхте типа "Swan-45" со своим другом-стоматологом, с охренительным парусом, с тиковой палубой, выпил аперитивчика на своей тайной вечере. И сдох от инфаркта, держа мартини со льдом в руках. Повезло!»
А тут — вранье на вранье, поддакивать, дать ей выговориться. А потом она произносит: «Ты не слушаешь, витаешь где-то, ты перестал понимать меня, отдалился…»
Еще минуту назад ты хотел трахаться (даже если она опять ссохлась, как раньше, только лицо стало еще более костистым, а тело — еще жестче). Сейчас ты хочешь умереть от инфаркта прямо перед ней, как ее отец, чтобы тебя хоть немного полюбили. Ты подходишь к бутылкам, наливаешь себе что-нибудь покрепче. Умереть со стаканом в руке. Ты чувствуешь, что это единственный способ быть замеченным в этой хреновой семье, которая богаче и умнее, чувственнее и поганее, чем твоя.
С какой-то поры Гаэ стал казаться ей глупым. Его сокровенный загадочный взгляд, его глубоко посаженные глаза превратились для нее в две блестящие пуговицы — без какой-либо глубины. Она стала замечать его обезьяньи гримасы. Слышать, как он чавкает. С детства он питался бутербродами и кока-колой. Таким он и остался, любителем фастфуда, только взрослым. Манящая быстрая еда, раскрашенная цветными соусами.
Даже его смех теперь раздражал ее. Вначале его жизнерадостность и легкий юмор казались ей искренними. Когда тебе поднимают настроение, в шутку кидаясь маленькими пончиками. Теперь она видела в нем балабола из реалити-шоу. Особенно когда он встречался с каким-нибудь дружком с телевидения и ржал как жеребец над всякой ерундой. Потом возвращался домой и разваливался на диване, мрачнея:
«Я всем нравлюсь, кроме тебя. Одну тебя тошнит от меня».
«Они не знают, что ты собой представляешь на самом деле».
С ней он играл другую музыку — басовые ноты, неврозы, вросшие, как ногти, которые Гаэ обкусывал до крови.
Все произошло удивительно быстро. А казалось таким прочным. Об этом Гаэтано хотел бы рассказать каждой проходящей мимо паре, если ему вообще хотелось принести кому-то добро, дать кому-то совет. Не верьте себе, не обольщайтесь, что вы что-то построили.
То, что еще день назад казалось тебе немыслимым, сейчас — вот оно, пожалуйста. Твоя жена, похоже, осатанела, да ты и сам отнюдь не выглядишь героем. Ни с того ни с сего злишься на детей. Потому что они бегают, потому что они живые. Потом подлизываешься, лежа на их подушках.
В кого я превратился? — слышится внутриутробный голос. Да нет, это голос жены: «В кого ты превратился?»
И ты осознаешь, что стал копией своего отца. Пока прикидывался, будто убегаешь со всех ног, подальше от того, кто произвел тебя на свет. Повторяешь его слова: «В этом доме я ни хрена не значу». Наконец-то ты стал самим собой, даже хуже себя самого. Теща начинает бесить тебя не на шутку — приходит в твой дом, чтобы молча укорять тебя, смотрит на твой кавардак, гладит по худой спине твою маленькую скво. Настрой против тебя сближает их. Сплетение кишок индейского племени сиу, воскресших только для того, чтобы поиметь тебя. Вернулся исчезнувший смертоносный язык первородной семьи.
Первый смех Нико. Достаточно было бы только его.
В пиццерии на море, за городом, куда они приехали на день. А вечером пришли сюда, все обгоревшие. Нико сидит в коляске, Космо подходит к брату, подает ему кусок пиццы, и они растягивают моцареллу из одного рта в другой… Ему кажется эта игра самой лучшей на свете. Космо строит ему смешную рожицу, и Нико начинает смеяться, вначале издавая какие-то нелепые звуки, а потом уже смеется по-настоящему. Хохочет до упаду, и они сами хохочут в экстазе, и вокруг них люди смеются, потому что такой маленький ребенок закатывается от смеха… И Космо за ним следом — и теперь оба-два брата хохочут без остановки.
Тот смех. Когда закончился тот смех в их жизни? Казалось, он должен был спасти их, сломать раз и навсегда все препоны к счастью. Вправду казалось, что Нико спасет их своей радостью, легкой, как его характер. Ее зубы были изуродованы, но она и не вспомнила о них. Почему они не остановились тогда? Разинутые рты, застывший смех — как в финале американской комедии.
Гаэ заполняет чек, ставит цифру. Когда он подписывает, у Делии чуть перехватывает дыхание. Все эти подписи они ставили вместе на листках супружеской жизни. Она знает, как он выводит «Г», ввинчиваясь в нее, словно штопором.
— Ты уверен, что у тебя есть такие деньги?
Отвечает «да», потом смеется.
— Я их заработал.
Волшебные слова. Он вполне доволен.
Он дал ей больше денег, чем мог себе позволить, оторвал этот чек, сразив ее наповал. Хочет содержать детей. Хочет быть отцом во что бы то ни стало. Он был так счастлив, когда ему заплатили. Положил деньги на счет, улыбаясь, зашел в шлюзовую кабину банка. Произошла маленькая техническая неисправность: на несколько секунд заблокировалась дверь. Ему показалось, он может поприветствовать мир изнутри бронированного стеклянного шара, в кармане у него лежали деньги для детей — отличный день, когда можно позволить себе передохнуть.
Делия смотрит на чек. Это что-то. Значит, вечер прошел не зря. Но она уверена, что больше ничего не получит несколько месяцев.
— Лучше, если бы ты перечислял на мой счет понемногу, но каждый месяц. Так я буду знать, на что могу рассчитывать.
— Пока рассчитывай на это — здесь куча денег…
Смотрит на нее, выдыхает со звуком…
— Не знаю, как я умудряюсь держаться… не знаю…
— Я тоже. Не знаю, как я умудрилась родить двух детей от тебя.
— Сука. Сука, сука, сука, сука…
Неизвестно сколько раз он повторил ей это.
Делия смотрит на него, улыбаясь и кивая ему в этот момент истины и неутешительной красоты.
Наконец-то они смотрят друг другу в глаза.
— …Сука сука сука…
Узнают неповторимый привкус взаимного поражения, зла, которое они друг другу причинили. Жажда, которая, быть может, так и не пройдет никогда. Мы пока еще здесь, сука.
Даже когда занимались любовью, она подстрекала его на непристойные выражения. Молчаливая, пассивная, до смерти уступчивая.
— Ты мне всю жизнь испортил…
— А ты мне.
— Ты ничего не добился в жизни.
— Я знаю, и мне, на хрен, плевать.
Гаэтано смеется — смехом, который уродует его: капля слюны попадает на зубы, слишком мелкие для мужчины.
— Я переживаю за детей, только за детей…
— Оставь хоть их в покое.
— Они не заслуживают такого отца.
— А ты кем себя возомнила?
— Я не могу позволить себе твои выходки. Я делаю то, что могу… все, что могу, чтобы защитить их.
Ей хочется заплакать, но она решила, что не прольет больше перед ним ни слезинки. Не отдаст больше ему эту жидкую часть себя.
— Защитить от кого? От меня?
Делия роется в сумке, ищет что-то, бумажные платочки «Kleenex», сумка летит на землю. Не вытаскивая руки изнутри, она подхватывает ее. Встречается взглядом со старым мужчиной за соседним столиком, который, кажется, улыбается ей.
— Я не хочу, чтобы они походили на нас… хочу, чтобы они были лучше… Но боюсь, все закончится тем, что они будут похожи на нас…
— Я люблю их больше тебя.
— Ты неуравновешенный человек. Сам знаешь.
— А ты… ты злая женщина…
Сейчас у Делии возникает ощущение, будто он разговаривает со своей матерью. Как в прошлый раз, когда она присутствовала при их ссоре и он кричал матери: «Злая!» — точно обиженный ребенок. Никогда нельзя влезать в душу других людей и пытаться понять, откуда проистекают их эмоции. Потому что все смешивается в нескончаемом урагане разочаровании и чувства смерти. Их брак научил ее, что близость — дверь, раскрывшаяся перед двумя людьми, рано или поздно омоется злобой.
Если бы она не узнала, не полюбила, не разложила по полочкам, не возненавидела каждую частичку бывшего мужа, она не считала бы сегодня и в данную минуту его взгляд таким бесполезным. Даже наоборот, возможно, ей этот взгляд показался бы светящимся, способным осветить что-нибудь в ней самой.
Она не хочет больше никакого взаимного доверия. Не хочет разделять ничьи разочарования — любовь ушла именно из-за этого. В один прекрасный день терпение кончается и ты просто не можешь терпеть себя запущенной, уродкой, нервной немилосердной медсестрой, нетерпеливо закрепляющей капельницу.
— Я тебя тысячу раз вытаскивала, Гаэтано.
— А я? Я никогда ничего не делал для тебя?
— Делал, но своим способом.
— Раньше тебе нравился такой способ.
Делия кивнула, он прав, и она, можно сказать, с облегчением подумала, что он оказался прав хотя бы раз. Она так устала быть вечно правой, как все дураки.
Он смотрит на нее и, вероятно, вспоминает самое начало, как все было легко тогда. Его выражение лица изменилось. Стало таким, с каким он тогда рыскал по всему дому в надежде найти шоколад.
— Поначалу мы тоже ссорились.
Да, это так. Он помнит больше ее. Они ссорились, как дети, которые не хотят уступать. С трудом прилаживались друг к другу — их настолько переполняла энергия, что они попросту не могли избежать конфликтов.
— Нам ужасно нравилось ссориться…
— Нет, мне никогда не нравилось.
— Зато тебе ужасно нравилось мириться…
«…Заниматься любовью», хочет он сказать. Но боится. Стыдится вспомнить что-то, что несет в душу запах, образ, до того их, до того мертвый! До того родной, что можно умереть. Переплетенные ноги, волоски, все остальное. То, что «после». Она стоит у окна. Ее силуэт. Живот тогдашний: сын вот-вот должен родиться. Лавина воспоминаний, наваливающихся разом, которую невозможно остановить. Полная жизнь. И вдруг: раз — и ты уже рядом со смертью. За три наносекунды. Когда они пытались заняться любовью и у них не получалось, они смеялись, подшучивая над собой, подшучивая над своей болью. Разыгрывали из себя друзей, одноклассников на школьной экскурсии.
"Никто не выживет в одиночку" отзывы
Отзывы читателей о книге "Никто не выживет в одиночку". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Никто не выживет в одиночку" друзьям в соцсетях.