Марина Туровская - Ниночка

На Алле красовалась только шелковая ночнушка, практически не прикрывающая ни плоскую грудь, ни худые длинные ноги. Алла никогда не была во вкусе Вани и эротических эмоций не вызывала. Сейчас она была ему необходима как источник информации и как жилетка, чтобы поплакаться.

– Почему одна, без Вадика? – не понял он, передавая Алле пакет с едой. – Поругались, что ли?

– Вань, ну ты вообще самый наивный человек, которого я видела. – Алла недобро рассмеялась. – Вадька мой жениться надумал. У него программа такая – заработать к тридцати годам первые сто тысяч евро и жениться.

– Слегка догадываюсь, что женится он не на тебе, – все еще не понимая, о чем идет речь, посочувствовал Ваня и прошел в комнату.

Квартира Аллы была типичным жилищем женщины, за которую платят мужчины. Евроремонт, лучшая сантехника и современная мебель.

Распаковывая продукты и тут же сервируя стол, нарезая закуску в красивые тарелки, Алла прищелкивала языком и покачивала головой, всем видом показывая, насколько Ваня еще ребенок.

– В упор ничего не видишь. Нет, он не на мне, он на твоей Надьке женится! Они уже три месяца любовники.

– То есть как? – Ваня сел на стул, и его руки опустились. – Какие любовники? Мы же так хорошо жили.

– Это ты с нею хорошо жил. – Алла достала из пакета бутылку коньяка и с хрустом свернула крышку. – А ей с тобой было скучно. Она считала тебя перевалочным пунктом, запасным аэродромом. Зато мой рациональный Вадик ее полностью устроил.

Коричневая ароматная жидкость лилась в рюмки, Иван смотрел на нее, затем поднял взгляд на Аллу.

– Аэродромом? Запасным? Но я же хороший специалист… – растерялся Ваня. – Ко мне теперь пациенты записываются.

– Поразительно! – Алла уперла руки-веточки в бока. В правой руке сверкал нож с нашлепками дорогого сыра в плесени. – Ты обыкновенный стоматолог, Ваня! А у Вадика автосалон, автосервис и автомойка!

Алла кричала, потрясая ножом. Небольшие груди тряслись под шелком, глаза были злыми. Ваня нахмурился и тихо сказал:

– Не по-человечески это, – и потянулся к наполненной рюмке. – А может, они еще не того?

– Того, того, – уверила успокоившаяся Алла, залпом выпивая коньяк. – Она уже переехала к нему, завтра заявление подадут… – В глазах Аллы неожиданно показались слезы. – Как трахаться с утра до вечера или подложить под нужного человека – так я, а как жениться – так правильная Надечка, которая, оказывается, хорошая хозяйка. А то, что я Вадику ни разу по своему желанию не изменила, так это не считается, я все равно б…, а Надя святая. Вань, ну почему так?

Алла пьяно разрыдалась и снова разлила коньяк. Ваня выпил залпом. Желание напиться росло с каждой рюмкой.

Второй бутылкой стала литровая водка, за которой Ваня спустился на первый этаж в круглосуточный магазин.

Употребив коньяк на голодный желудок и будучи человеком малопьющим, он долго не мог сориентироваться, какую выбрать марку водки.

Правильно оценив и «теплое» состояние единственного в три часа ночи покупателя, и его финансовые возможности, продавщица втюхала Ване самую дорогую в магазине водку – литровую «Премиум Платинум».

Эту бутылку они допили до половины. И когда Алла стала приставать к Ване, он уже не сопротивлялся.

В пьяном угаре прошло два дня. И Ваня, и Алла сильно отравились и мучились похмельем.

– Знаешь что? – лежа в кровати, Алла лениво курила. – Я начинаю новую жизнь. Сейчас похмелимся и разбегаемся, – она села в кровати, прикрыв одеялом грудь, вернее, почти полное ее отсутствие. – Меня приглашают в адвокатскую контору по прямой специальности. Буду богатых сволочей за деньги от тюрьмы отмазывать. Хватит в любовь играть, надо зарабатывать реальные деньги и строить карьеру. Как говорят американцы, хочешь отомстить – стань богаче. И тебе, Ванька, пора уже Иваном становиться.

Ивана тошнило, болела голова, сердце билось в горле, дрожали руки. В общем, типичное русское тяжелое похмелье. Думать о новом образе жизни не хотелось. Хотелось заснуть и проснуться здоровым, чтобы сама собой перестала трещать голова и исчезла тошнота.

– Все, Ванька, – Алла, не морщась, выпила рюмку водки, – подъем. Сейчас сделаю генеральную уборку, завтра напрошусь на прием к своему бывшему однокурснику, Петру, оттрахаю его и начну трудовую деятельность.

– Я не могу встать, – заканючил Ваня. – Мне плохо.

– Всем плохо, – Алла встала, не стесняясь наготы. Фигура у нее была неплохая, но, на вкус Вани, слишком худая. – Я тебя жалеть не собираюсь. Хватит, нажалелась вас, мужиков. Тебе тоже пора за ум браться. Будешь водки?

– Нет! – испугался он. – Я уж лучше на сухую перемучаюсь. Господи, как же мне плохо-то.

Ваню опять потянуло в туалет. Там его тяжко вырвало, но стало легче.

Он не решился вернуться в квартиру, из которой ушла Надя, и сразу поехал к матери с бабушкой. Два дня Ваня болел, и бабушка капала ему корвалол, а мать тайком уговаривала попить винишка, коробки с которым стояли у стеночки на кухне и в ее комнате. От самого слова «винишко» Ваню выворачивало наизнанку.

Эти два дня оказались поворотными в жизни Вани. Он перестал быть Ванечкой. И все, включая маму и бабушку, стали звать его Иваном. Немного успокоившись, он расплатился за съемную квартиру, собрал вещи. Их оказалось не много и не мало. Освободив шкафы в комнате и шкафчики на кухне и в ванной, Иван, у которого тогда еще не было автомобиля, половину вещей сгреб в пакеты и выбросил на ближайшую помойку.

Через неделю он сам для себя написал план жизни на ближайшие десять лет. В него входил карьерный рост, приобретение квартиры и вложение денег в собственный бизнес, то есть в клинику, где он работал стоматологом. Женитьба тоже входила в план, но через десять лет.

Его жена будет из обеспеченной семьи, с прекрасным образованием, хорошо зарабатывающая. Естественно, она не должна ни пить, ни курить, потому что еще через три года они родят сначала одного ребенка, а через два года другого.

На работе стал пропадать сутками, зарабатывая больше всех.

Владелица клиники, Эльза Евсеевна, не могла нарадоваться на Ивана. Она смело повышала цены на его услуги. Иван, специальностью которого была эстетическая стоматология, мог принять пациента с острой болью или подменить хирурга, избавляющего рот от гнилого безнадежного зуба или выросшей на челюсти кисты.

Вопрос возникающего иногда сексуального голода он решил просто – завел роман с медсестрой Ларисой, своей ассистенткой.

Тридцатилетняя Лариса мечтала выйти замуж за москвича. Ивана она считала потенциальным женихом – зарабатывает много, есть квартира. Еще он весьма продвинут в сексе, хотя сам не яркий красавец, что очень устраивало ревнивую Ларису. По сторонам глазами не особо стреляет.

Иван о планах Ларисы знал, но они не состыковывались с его планами. Девушка была из Рязани, воспитана матерью-одиночкой и без высшего образования. И по статусу, и по материальным требованиям такая кандидатура, естественно, ему в невесты не подходила.

Нина поступила в медицинское училище и училась хорошо. Ее не пугали кровь, раны и язвы. Даже практика в морге прошла без особых потрясений.

Каждые каникулы она приезжала домой, в Кашниково. В нормальную погоду копалась на огороде, в плохую и зимой находились дела по дому.

Бабкиного наказа о сохранении девственности держалась все два года учебы.

Соскучившись по родному дому, все лето после училища крутилась между огородом и лесом, очень любила собирать ягоды и грибы. Они с матерью заготовили почти триста банок овощей, грибов, компотов и варений. Уезжать из деревни не хотелось, но Нина на собственном опыте знала то, о чем всегда говорят в деревнях, – с местными зарплатами ей здесь делать нечего.

Нина поехала сначала в Новгород, в областную больницу, но ее туда не взяли, аргументируя отказ отсутствием опыта работы. Пришлось пытать счастья в районной Боровичской больнице, где в подвале, на техническом этаже, предоставлялись комнаты тем, кто был согласен работать в две смены да еще не отказывался выходить сверхурочно.

Условия оказались непростыми. После деревни с ее просторами, после дома-пятистенка, где из окна открывался вид на поля и дальние перелески, на речку в кудрявых ивах, на смешанный, из елей, берез и орешника, лес, сидеть в комнатушке без окон, с двухъярусными кроватями на шесть человек, было элементарно душно.

Иногда Нина оставалась ночевать в своем отделении, на диванчике склада АХО, где пахло стиранным постельным бельем и из окна были видны окна соседних зданий.

Вот именно там через полгода работы, когда она, полуживая от усталости, вышла на внеочередное дежурство, с нею и случилось «это».

Так если бы хоть врач или студент медицинского института, а то достался ей пациент лет сорока с совершенно средними внешними данными. За полтора месяца своего пребывания в неврологическом отделении он осчастливил Нину шоколадкой и двумя апельсинами.

Лежал он с ишиасом и, как только его отпустило, затащил Нину в комнату сестры-хозяйки и на стопах свежевыстиранных простыней, не особо потратившись на ласки, лишил девственности.

Нина, отвалив от себя тяжелое тело, одернула полы юбки и халата и, теребя в руках трусики, заплакала. Простыня под нею была в мелких пятнах крови.

– Чего, не понравилось? – удивился ишиасник.

Хлюпнув повлажневшим от слез носом, Нина закашлялась и отвернулась от сразу же ставшего неприятным в своей полунаготе мужчины.

– Нет, я думала, что это как-то по-другому будет, в первый раз-то.

– Что?

Пациент готов был возмутиться и объявить любимый лозунг сомневающихся в себе мужиков, что все женщины шлюхи и что она притворяется. Но, наблюдая за Ниной почти каждый день, он знал, что она из тех людей, что никогда не врут.

– Что же ты почти до тридцати лет в девках сидишь?

– Мне двадцать лет. – Нина достала из пачки простыней верхнюю и задумалась, как незаметно отнести ее в баки с грязным бельем. – Просто я крупная. Вы идите в палату, я никому не скажу.

Мужчина встал, стыдливо поправляя на себе пижамные штаны. Только теперь, вглядевшись в наивное Нинкино широкое лицо, он осознал, что случилось.

Лежа на больничной кровати спиной кверху, он видел Нинкину фигуру только от кроссовок до пояса и, разглядывая красивые полные ноги и аппетитный круглый задок, решил, конечно, что все это принадлежит опытной женщине. А на самом деле медсестричка-то совсем еще молоденькая.

Засунув трусики в карман халата, Нина стояла с запачканной простыней в руках и ждала, когда пациент выйдет.

– Извини, – сказал мужчина и тихо закрыл за собой дверь кладовки.

На следующий день он выписался из больницы, сославшись на неприятности в семье.

Нина уволилась через месяц. Видеть она не могла эту больницу. Наверно, проработай она еще немного, и у нее завелись бы подруги из числа девочек из подвальной комнатушки и старших медсестер, ценящих ее за способность работать много, быстро и на совесть. Но некрасивый случай с потерей девственности закомплексовал Нину, и она, виня себя в дурости, стыдливо уходила от предложений попить вместе чаю или пойти на день рождения. Да и сил никогда не было: после двух подряд смен работы хотелось только спать.

Приехала Нина в деревню зимой. Зима была снежной и очень для нее тошнотной.

Устроилась участковой медсестрой и заведовала единственной на три деревни аптекой.

Деревенский врач, Елена Петровна, жила в соседней деревне. Решили, что Елена Петровна будет обслуживать два ближайших к себе населенных пункта и как врач, и как медсестра, не стесняясь не только сложный диагноз поставить, но и палец перевязать, банки поставить или клизму. А Нина, в свою очередь, не станет лишний раз вызывать врача, если пришла эпидемия гриппа или нужно вправить грыжу.

Анна поняла, что дочка беременна, только когда ей об этом сказала свекровь, баба Полина. Нина по доброте душевной зашла к ней перед Новым годом.

У бабки Полины гульбанили три подружки, каждой из которых было за семьдесят. Телевизор их раздражал молодежным истеризмом, и они веселились под радио «Маяк».

На столе было все, чего не пожалели для бабулек их правнучки и правнуки. Салаты, куры, нарезка дорогой рыбы, сыры, икра… То есть всего по чуть-чуть, а праздничный стол оказался самым богатым в деревне.

Нина пришла в бабкину деревню тоже не с пустыми руками: преподнесла торт «Наполеон» домашнего изготовления и десять свежих яиц. Бабка Полина в последний год кур не держала, с утра до вечера смотрела сериалы и жаловалась на здоровье.

Нина посидела у бабушки с полчасика. Перед ее уходом баба Поля вышла в сени.

– Ты не бойся, теперь за безмужних детей стекла не бьют, все привыкшие, – сказала она тихо и добавила: – Мальчик будет.

– Я знаю, – так же тихо ответила Нина.

– Ну и с богом, – старуха поцеловала Нину в лоб. Они были примерно одного роста, только внучка в два раза крупнее.

Бывшая подружка Валентина к тому времени вышла-таки замуж за Пашку. Счастливая своей удавшейся супружеской жизнью, она не простила Нину за отказ помочь приворожить любимого и разговаривала с нею насмешливо. Родив в законном браке, она, как и большинство односельчан, со злобным осуждением косилась на растущий живот Нины.