Марина Туровская - Ниночка

Иван молчал, пьяно оценивая напрашивающуюся к нему в постель Милу. Нина аж взвилась от ярости.

– С чего ты взяла, что у меня такие деньги? Да, я работаю в дорогой клинике, но всего лишь медсестрой! – Нине самой была неприятна собственная небольшая ложь, но сейчас, после трудного обряда, когда голова кружилась от потери энергии, Милка была ей неприятна. Особенно тем, что бесстыдно заигрывала с Иваном. В общем, Нину прорвало. – Ты, Мила, сама себе профессию выбрала. И я, и ты, и Ольга – все в одной деревне родились. Только пошли по разным путям! Ты ж все больше на мужиков надеялась. И крышу тебе стелили, и огород копали. Мне вон с мамкой никто за бесплатно никакой работы ни разу не сделал.

От приятного полусна очнулась Ольга.

– Хорош орать, Нинка. С какого перепуга ты перед нею, б… поселковой, оправдываешься? А ты, Милка, не подначивай, не заводи никого. – Ольга сделала большой глоток из бокала с темно-вишневым вином. – А вот наливочка у тебя замечательная.

– Мне тоже нравится. – Иван выше поднял бокал с густой, маслянистой жидкостью.

– Не будем ругаться! – в пьяном кураже засмеялась Мила и привстала, наливая в бокал Нины домашнего вина из литровой бутылки. – У всех проблемы. У кого-то радость – картофель крупный, у кого-то горе – жемчуг мелковат. Нинка, не побрезгуй. Наливочка – самый цвет. Пять лет выстаивалась. Леша, ты будешь?

Разлепив глаза, Леша серьезно посмотрел на Милу, на Нину, на Ольгу.

– Буду. А где я?

– У меня в гостях, – устало объяснила Нина и взяла бокал, до краев наполненный вишневой наливкой. – Ну, Ольга, опять же за тебя. И за тебя, Ваня.

Сразу после головной боли – темнота… Темнота сгустилась, запульсировала… И опять головная боль.

Иван повернул голову к источнику света. Ему показалось, что вдалеке, низко, висит квадратная луна. И больше ничего… Он поморгал, приподнял руку. Вместо руки увидел горб белой ткани. Он испуганно дернул рукой, второй схватился за железный стол, на котором лежал.

Иван сел. Маленькое окошко, закрашенное белой краской, перестало казаться луной. Бледный синеватый свет, просачивавшийся через него, свидетельствовал о том, что сейчас ночь.

С трудом спустившись с металлического высокого стола, он ощутил холод белого кафельного пола. Посмотрев на свои босые ноги, Иван сообразил, что он голый. На правой ноге болтался привязанный к щиколотке номерок.

В глубине темной комнаты белели еще несколько простыней на неуклюжих столах.

Он подошел к ближайшему, приподнял простыню… Женские ноги с номерком на веревочке. Он совсем сдернул простыню…

– Черт!..

На него, моргая, смотрела Нина. Шепотом, дрожащим голосом она заговорила, сначала медленно, а потом убыстряя темп.

– Ва-аня, я думала, что умерла… теперь лежу и жду, что же дальше. У меня так голова болит, знаешь, мне холодно очень, и голова чужая. Голова, Ваня, не моя и болит.

Иван послушал ее немного и несильно ударил по лицу. Нина ойкнула и села. Согнув ногу, она рассмотрела номерок.

– Это что же, нас в морг засунули?

Иван поморщился.

– Ну не в «Палас-отель» точно. Запах здесь…

– Формалин, типичный запах. – Нина дрожала, растирая руками тело. – Холодно как. Удачно, что нас пока не препарировали. Слава бесхозяйственности. Ой, а там в углу? – Она протянула руку, рука тряслась. – Еще трупы?

Иван боялся туда подходить и умно рассуждал, стоя на месте и оборачивая бедра простыней.

– Мы с тобой тоже только что трупами были… Надо подойти к ним и пощекотать. Ты ведь медсестра! – вспомнил он. – Ты их не должна бояться.

– Не должна… но боюсь. Ты двигай сам, а я рядом постою. Дай руку.

Иван помог ей слезть со стола и почувствовал, какая Нина теплая в окружающем мертвенном холоде. Он хотел постоять, согреваясь об нее, ведь она ровно в два раза толще его и мягче, но Нина сделала шаг к другим простыням, и потянула ближайшую за угол.

Под ней оказался Алексей. Поспешно прикрыв срамное место, он спросил:

– Вы не знаете, где моя одежда?

Иван выдохнул и перекрестился.

– Господи, прости мою душу грешную… Где твоя жена, лучше бы спросил.

Алексей трясущимися руками обернул простыню, как и Иван, вокруг пояса, попытался встать, но его качнуло. Иван поддержал его, и они, не сговариваясь, отправились к оставшимся столам. Один стол стоял пустой, а на соседнем лежала Оля и признаков жизни не подавала.

Мужчины смотрели на Ольгу с испугом. Нина решительно подошла, повернула Олю на бок и сильно шлепнула ее по попе. Звук получился… необычно громкий в гулкой комнате.

Оля сказала:

– Ой.

– Золотые у тебя руки, – оценил Иван. – Слушай, а головную боль ты снимать можешь?

– Ваня, – Нина зябко куталась в тонкую простыню, – я могу свести бородавку, заставить волосы расти быстрее и гуще, могу заживить рану. Но снимать похмелье и лечить наложением рук серьезные болезни не могу. Так что придется маяться.

Алексей обнял Ольгу, посадил к себе на колени, согревая.

Ольга засопела носом, принюхалась, чихнула, прижалась к мужу.

– А что так холодно? Это что – эротические развлекалки?

Грех смеяться в таком месте, но Иван не выдержал и улыбнулся, Нина тоже фыркнула. Иван, поджимая то одну ногу, то другую, грел их друг об дружку. Садиться на холодный стол ему не хотелось:

– Иван, ты чем нас вчера поил? Что за наливка была?

Алексей крепче обнял жену, поправляя на ее плечах простыню.

Ивану тоже хотелось обнять Нину, но он стеснялся.

– Какая наливка? Я закупал только водку и самогон. Вчера Анна и Нина поляну накрывали. Или когда это было?

Алексей, отодвинув Ольгу, спрыгнул со стола.

– Подожди, а как же та красная, вишневая? Ты еще сказал, что она твоя любимая. Блин, как голова болит.

– Я ее не покупал. – Иван растерянно обернулся.

Нина поймала его взгляд.

– Подождите… Я вспомнила! Я когда из бани от Валентины пришла, вы были вусмерть пьяные и пили Милкину настойку.

– Вишневую, пятилетней выдержки. – Иван что-то подсчитал в уме. – А если ей не пять, а все семь лет, и она с косточками, то вырабатывается синильная кислота…

– Ягоды были с косточками. – Нина растирала голову, стараясь унять боль. – И сама Мила ее не пила, только вам наливала. И мне.

– Никогда не думала, что она настолько идиотка, – поразилась Ольга. – И с чего нас до смерти травить? Она же сядет.

– Разберемся, – невозмутимо пообещал Алексей.

Иван все-таки обнял Нину, и ей стало гораздо лучше. Вернее, им обоим стало лучше.

Сторож Семен Дмитриевич сидел в комнате между прозекторской и моргом. Сидел, как положено – за столом, с закуской. Бутылку только начал. Маленький телевизор перед ним показывал американский боевик. Сторож не всегда понимал, кто в кого стреляет и зачем, но зрелище ему нравилось.

Митрич налил в стакан дозу для ясности восприятия. На треть… Услышав какой-то стук, протянул руку и сделал звук тише. Прислушался, пригляделся.

Дверь прозекторской сотрясалась… изнутри. Женский дрожащий голос кричал:

– Откройте, пожалуйста!

Митрич, пошарив под казенной курткой, нащупал нательный крест, вытянул его наружу, поцеловал и перекрестился.

Стук из прозекторской повторился, голос умолял:

– Выпустите нас, пожалуйста, тут очень холодно.

Митрич выпил водку. Решительно выдвинул нижний ящик стола и достал большой деревянный крест.

– Опять нехристей привезли.

Привстав, он задержался, налил в стакан до половины, выпил, закусил помидором и подошел к дверям.

Начав медленно крестить дверь, он загундел:

– Во имя Отца, Сына и Святаго Духа…

С другой стороны двери молитве не вняли, и очень земной мужской голос заорал:

– Твою мать, б…! Открой, замерзаем! Яиц уже не чувствую!

Митрич задумался. Вроде покойникам яйца ни к чему.

– И много вас там?

– Четверо. Две женщины и два мужика.

Женский голос добавил:

– Отмороженных. Митрич, это я, Нина Морозова! Я у вас тут работала, в хирургии, медсестрой.

– Много вас, Морозовых. Не помню, не крути мне мозги!

Митрич метнулся к столу. По списку в прозекторской четверо, и, действительно, двое из них бабы. От двери неслось:

– Слышь, дежурный! Ты открывай, мы тебе денег дадим!

Митрич вернулся к дверям. Подумал, почесал крестом голову.

– А среди вас крещеные есть?

Иван пощупал шею – ни цепочки, ни креста не было. Алексей тоже трогал шею. Нина развела руками и шепотом сказала, что не знает, крещеная ли она, мама с папой, например, в этом не уверены. Ею в детстве больше занималась бабка Полина, чем родители. А та запросто могла соврать насчет крещения.

Алексей вернулся к своему железному столу, пошарил по нему для верности рукой.

– Слышь, начальник, у меня был крест золотой. Ваши, небось, сперли.

Ольга потрогала свою небольшую грудь и нащупала в ложбинке серебряный крестик на шнурке.

– У меня есть!

Митрич, внимательно слушавший разговор, сказал строго:

– Киньте под дверь.

Оля, одной рукой придерживая простыню, другой сняла с шеи крестик и просунула под дверь.

Митрич нагнулся, поднял крест, рассмотрел… Он был православный, самый обыкновенный.

– Сейчас открою.

Женский голос из-за двери опять заканючил.

– Дяденька, у вас таблеточки нет? Очень голова болит.

– В нашем отделении, детка, из препаратов только спирт и формалин, остальные без надобности.

Через полчаса около стола Митрича стояли врач, два санитара и охранник больницы. Пострадавшие маялись рядом, у стеночки, по-патрициански завернувшись в простыни.

Врач, выдернутый из дома в пять утра, сонно ругался с санитарами. Санитары, подхалтуривающие сегодня ночью в больничном корпусе, вели себя нагло, поскольку были хмельны и мало в детстве биты. Они валили все на врача и, может статься, были правы. Врач нервничал, понимая, что здорово лопухнулся с ожившими покойничками, и визгливо выговаривал санитарам:

– Шо я? Шо я? Вы же их на труповозе привезли, прямком сюда, с диагнозом.

Санитары смотрели в грязный пол.

– Мы их сдали теплыми.

– Так на улице ж пэкло, зараз уси теплые, – совсем расстроенно взвизгнул врач.

Нина подняла глаза к потолку, размечталась: «Жара».

Ивану надоел больничный балаган. Он постучал по столу узкой ладонью и категорично потребовал:

– Кончайте базар. Выпускайте нас, мы живые. Просто сильное отравление. Пошли, ребята.

«Покойнички» согласно кивнули головами и мелкими шагами засеменили к выходу.

Врач схватился за грудь, сделал знак санитарам, и два бугая встали наперерез.

– Шо такэ «зараз пийдэмо», без расписки?

Алексей не очень хорошо себя ощущал в этом медицинском учреждении и теперь стал заводиться.

– Я сейчас тебе лично расписку напишу. Я такую расписку напишу! Вы, может быть, до сих пор не заметили, что мы не мертвые ни хрена?

Он шагнул вперед, и врач резко сел на стул.

Санитары оживились, они не привыкли, что больные и покойники так вольно себя ведут. Одинаковой комплекции и с одинаковым выражением морд, санитары отличались только цветом волос. Тот, что потемнее, уперся ладонью Алексею в грудь.

– Шо? Куды? А отчетность?

– Сейчас у тебя на морде будет отчетность. Вы куда мой крест с цепью дели, а? У меня цепочка на штуку евро была и крест на столько же. За такие бабки голову сворачивают. Мне крест в Новгородском соборе святили, козлы поганые!

Алексей разозлился и дал санитару в морду так, что тот отлетел к стене с разбитыми губами. Второй санитар с рыжими, как ржавчина, волосами раздумывал над перспективностью драки, но у Ивана тоже чесались руки, и он вдарил ему по почкам. Оба санитара присели у противоположной стены. Врач и Митрич с завидным спокойствием взирали на разворачивающуюся перед ними сцену.

– Да, а потмонет ваш, Иван Иванович, у меня лежит, для пущей сохранности. – Митрич пошарил в ящике стола и достал кожаный кошелек. – Вот. В нем все на месте. Я только после похорон со сродственниками делюсь.

Ольга увидела кровь и испугалась.

– А мне сейчас плохо будет.

Врач слабо показал рукой.

– То-о тут от, налево, в у-унитаз.

Нина тоже ощутила подступающую муторность.

– И мне… налево.

К Нине подскочил Иван, похлопал ее по лицу и спине, приводя в чувство.

– Ой, Ваня, как мне плохо-то. Надо скандал закатить, я ведь здесь всех знаю, а сил нету.

– Не надо скандалов, решим по-тихому. Значит так, доктор. Нас тут не было. Давайте сюда разнарядку на нашу компанию трупов. Разорвем и забудем. – Он повернулся к санитарам и ласково добавил: – Цепочку нужно вернуть. И крестик с бриллиантами. Леха, пообщайся.

Алексей сделал шаг к санитарам, сказал: «Ну» и протянул руку. Рыжий санитар достал цепочку, темноволосый отдал крест. Иван тут же проверил наличие денег.

Отведя доктора под локоток в сторону, Иван передал ему несколько купюр. Митрич заволновался.