– Я не понимаю свою дочь. Вы создали ей голос. Она хочет быть женщиной, это и привлекает ее, и пугает.

– Но ведь она женщина, – уверяет Артур.

– Моя дочь сама не знает, кто она. Иногда я задумываюсь, есть ли она еще среди живых.

* * *

Артур везде опаздывает. Он оказывается перед дверью своего кабинета, читает табличку, как пациент, как чужой: Сибилла Франк и Артур Летуаль, фониатры. Он усаживается в приемной. Впервые за много лет он внимательно разглядывает картину Магритта «Ключ от снов». Яйцо, окрещенное «акация», туфелька по имени «луна», шляпа-котелок под названием «снег», свеча-потолок, стакан-апельсин, молоток-пустыня. Он закрывает глаза. От этих слов и картинок хочется пить. Он открывает дверцу холодильника. Дверца тяжелая, чтобы открыть ее, он напрягает мышцы. На белой пластиковой полке – конверт с его именем. Он узнает почерк Протягивает руку – конверт холодный. В нем приглашение на выставку. На обратной стороне – фраза: «Что-то порвалось между нами, и вы сделали все, чтобы разбить это навсегда».

Прибор ЕВА остался на его письменном столе. Он включает его, зажигается красный глаз. Артур громко произносит свое имя. На экране появляется сообщение обошибке. Доступ для него запрещен.

* * *

Эта встреча станет последней в их жизни. Шквальные порывы ветра сотрясают небо. Ветер завывает. По тротуарам ходят смерчи. День близится к вечеру, в косом апрельском свете – этом новом пронзительном свете, который после зимней темноты предательски режет глаза. Она предупредила его, что осталось уладить некоторые детали. Часовня Сальпетриер. Клер любезна, спокойна, неприступна. Между ними не осталось никакого контакта, даже слова их не соприкасаются. Артур обманулся в своих опасениях. Ни безразличного согласия, ни яростных возражений. Только задумчивый, обезоруживающий взгляд словно издалека. Она надела свой перстень на другую руку. Он на правом указательном пальце. Ей больше не нужна защита. Это знак того, что она перешла к действиям.

Никогда такая женщина не будет с ним рядом. Он хочет коснуться ее щеки, но рука не повинуется ему и опускается. Она поднимает на его глаза. Серые ирисы, черные дыры зрачков, устремлены вдаль. Что они ищут, глядя сквозь него?

Накрыт стол для фуршета. Стоящий рядом с ней человек что-то берет со стола, он в майке, хотя и прохладно. На плече у него родинка. Артур замечает взгляд Клер, направленный на родинку. Это случайность. Ее левая рука всего в нескольких сантиметрах от этой родинки. Она снова смотрит. В живот Артура погружается несказанно длинный нож.

В часовне выставка работ одного фотографа. Под сводами зала Артур замечает монументальный черно-белый снимок дома, распиленного надвое. Подпись: «Дом в разводе». Под ним – лежащая скульптура. Артур вздрагивает. Он узнал тело, лицо. «Это я», – прошептал он. Вдруг Клер оказывается рядом и кивает головой. Это неслышное «да» пробегает по всему телу Летуаля, как дрожь. Это «да», которое значит «нет». «Алену очень понравился мой муляж с вас, он попросил его у меня на время, вы ведь не возражаете», – тихо говорит она. Кто такой Ален? Фотограф, конечно. Артур опускается на корточки перед своим стеклянистым телом, мелко исписанным какими-то словами. Пытается расшифровать. Везде – на груди, на щеках, на ногах, на бедрах – написано: «Да, да, да» – без конца. Он продолжает осмотр. Во втором зале – портреты. Мертвецы Клер. У них цветущий вид. Под каждым снимком – дата бальзамирования. Последний снимок расплывчатый. Это увеличенный поляроид. Артур, спящий под красной шалью. И дата, когда была сделана фотография.


Она надела шлем, пора расставаться. Он хочет взять ее руку в свои. Клер предпочитает рассмотреть повнимательнее три шрама вокруг его глаза. «Между нами, – говорит она, – будет дружба. И ничего другого. Теперь я могу расшифровать ваши три царапины. Это знак «три вороны».

– Что он означает?

– Что дурные вести летят как на крыльях. Она оседлала свой «Триумф» и сразу скрылась из виду.


Три часа ночи, он звонит ей, пять гудков, он страшится заслона службы сообщений. Она отвечает, соединение плохое, разговор прерывается, он слышит шум падающей в ванну воды.

– Это я.

– …не открою вам больше.

Когда любовь рушится, формулировки выворачиваются наизнанку. Артур ходит по квартире, паркет трещит.

– Перестаньте… расхаживать туда-сюда, пожалуйста.

– Я не расхаживаю. Я сижу.

– Врете. Я слышу… как трещит паркет.

– Это не паркет, это мои кости. Без тебя они крошатся.

– Да… Поиграйте еще словами… позже.

* * *

Ночи Артура бессонны, дни все мрачнее. Ему встречаются женщины, которые искрой случайного сходства вновь зажигают образ Клер. Он уязвлен. У него распух глаз и растет ячмень. Он занимает только квартиру номер два. Квартира номер один необитаема. Строительные работы над перегородкой заброшены. Он завесил зияющую дыру занавеской, которую никогда не отодвигает. Уже поздно, он направился к постели, волоча ноги, наткнулся на неровность паркета, чуть не упал. Наклонился, провел рукой по полу, почувствовал что-то гладкое, не имеющее фактуры дерева. Это засохший потек пластмассы. Он отскребает его ключом от забот.

Обычно Артур звонит своей матери два раза в год, с интервалом в неделю, на рождество и в ее день рождения. Она благодарит его с оттенком упрека: так она жалуется на бегущее время, на преследующий ее страх старости. В это утро, 15 мая, он проснулся, не выспавшись, – ему привиделись хлопья снега порхающие перед окном; нет, это не снежное облако и не дерево, сеющее пыльцу, это разорванная подушка.

Он за рулем, хочет позвонить матери, но никак не может припомнить номер, который вообще-то знает наизусть. Он листает записную книжку. На экране мелькают имена; мать под буквой М, родственники – Р. Здесь записано только одно имя, один номер. Она отвечает после первого же гудка. Она удивлена. Она не любит сюрпризов, ни хороших, ни плохих. Не теряя времени, он задает вопрос, который вертится у него на языке уже много часов, много лет.

– Почему ты не научила меня любить?

– Что с тобой? Мой день рождения, напоминаю тебе, первого января. Ты потерял голову.

– Да.

Он нажимает отбой. Он и правда потерял голову, он резко сворачивает и врезается в светофор, красный свет которого от удара не гаснет. Резкая боль в шее. Теперь он не просто потерял голову. После этого случая он лишит себя слова, он восстановит связь с тем ребенком из мира молчания.

Глава 11

Клер,

Я все еще одержим твоим голосом. Твое отсутствие жестоко. Я согласен на все, что ты захочешь. Ты можешь закончить муляж моего тела. После моих отказов тебе, наверное, сложно будет в это поверить. Отказ был вызван страхом, и мой страх ранил тебя. За эти отказы плачу и я. Ты сумела разбить панцирь, и теперь я готов. Но ты уже не хочешь.

Индейцы племени хопи говорят, что после путешествия душе нужно несколько дней, чтобы возвратиться обратно в тело. После путешествия с тобой мое тело осталось одно. В моей памяти хранятся под замком твоиласки, твои слова, твой смех. Если бы ты умерла то перед похоронами я бы занялся с тобой любовью в последний раз. Ты помнишь свою фразу: «Артур, я начинаю чувствовать благотворное влияние нашего романа»? Я разрушен нашей разлукой. Я не могу выносить это страдание. Но я дорожу нанесенными мне ранами, ведь ничего больше у меня не остается. Твое отсутствие меня лепит, оно просачивается повсюду, оно давит на меня. Оно теснит меня. Чтобы дать место тебе.

Артур.

Двенадцать дней. Такой срок истек до получения ответа. Открытка с репродукцией «Восхода луны» Поля Клее, торопливый наклонный почерк.

Я начала писать письмо, но потеряла его. Снова судьба решила по-своему, и к лучшему. Вот Вам несколько строк, и довольно с Вас. Ваши слова переходят все границы. Вы портите то, чего больше нет. Вы смакуете прошлое, как стервятник падаль. Вы бередите мои самые мелкие тревоги. Я же живу в настоящем. В сиюминутном и эфемерном. Я не понимаю, чего вы ожидаете. Той, которую вы вписали, больше нет. Пожалуй, на этом я остановлюсь. До случайной встречи, возможно.

К.

Это письмо было как вода на оголенный электрический провод. Ответ Артура стал высоковольтным разрядом.

Мадемуазель,

Как поучительно читать Вас в свете этого настоящего, которое Вы столь цените. Новое освещение освобождает меня от эмоций. Благодарю Вас за это.

Когда я встретил Вас, Вы не были подвержены мелким тревогам. Вы не знали, где Вы, кто Вы. Женщина? Мужчина? Ни то, ни другое? Существо, модифицированное медикаментами. А сейчас Вы гарцуете на коне своих иллюзий. Как мужчина может возжелать жить рядом с канатной плясуньей, которая падает сама и сталкивает вниз других? Я должен был написать «с калекой». Мой член, «моя палка», послужил Вам костылем. Я вернул Вам голос. Теперь же, без меня, те, кто слышат Вас, возможно, снова называют Вас «месье». Я был неправ, когда исправил Вам голос? Вы затаили на меня обиду за сделанное мной добро. Вы навязали мне худшие из отношений: разрыв без разрыва. Вы в последний раз взглянули на меня, чтобы изучить шрамы вокруг глаза. И наконец – молчание. Что за эмоциональное мародерство!

Вы цепляетесь за настоящее. Вы вычеркиваете прошлое и все, чем Вы ему обязаны. Это прошлое угрожает тем, кто подсел на настоящее. К инвалидам любви, а Вы ведь из них, упрямо возвращается прошлое. Оно проникает в Вашу игру с мужчинами. Каждый в свой черед, они платят по счету, который Вы не хотите оплачивать сами. Вы мучаете, но Вам не хватает мастерства. Ваше единственное достоинство – гордыня. На мое излишне пылкое письмо Вы ответили холодностью, злопамятством и презрением. Вы предпочли принять этот жест любви за попытку обольщения, которым Вы всегда пользуетесь так некстати Вы прочли в письме не то, что я написал, а то, что сами в нем искали. Инстинкт, предупреждающий Вас об опасности, верен, слишком верен. Он зажигает страдание. Огонь, который никого не может согреть.

Вы опошлили то, что жило в нас. Я похороню Ваше молчание. Оставляю Вас наедине со страхом любить. Ваш. роман с этим страхом бесконечен. Оставляю Вас с распотрошенными трупами. В тот вечер, когда я снова увидел Вас, Ваша кожа была все также лучезарна, но это был уже не тот свет. Этот свет был продажным. Воздух разредится вокруг Вас.

Воцифер.

Артур сам стал первой жертвой этого последнего послания. От ударов, сотрясающих его душу и наносимых по компьютерным клавишам, чтобы почерк от руки не мог его выдать, содрогаются его руки, плечи, весь скелет, словно ствол дерева от ударов топора. Он сидит на пустоте. Его спина напряженно выпрямлена. После автокатастрофы он носит на шее ортопедический поддерживающий аппарат. Он работает над статьей – первое слово в ней было написано более девяти месяцев назад, за неделю до его встречи с Данжерозой. Написана двадцать одна строка. Статья начинается словами: «Статуя голоса». Он не читает, а пробегает глазами. Слова не проникают в его мозг, они застаиваются, как тела, плавающие в жидкости внутри хрусталика. Он заблудился в дебрях букв. Напечатанный шрифт распадается на гирлянды точек Он моргает глазами, но все напрасно. На сероватом прямоугольнике он видит лишь пылинки, зажженные косыми лучами солнца. Тыльной стороной руки он пытается смахнуть этих солнечных паразитов. Солнце прячется, отблеск гаснет, и вновь появляются буквы. Он сидит на пустоте, разделяющей атомы его кресла. Сейчас он освободит еще немного места. Он начинает чистить клавиатуру. Он отсоединяет клавиши одну за другой, складывает буквы сбоку. Клавиатура обнажена. Он убирает накопившиеся загрязнения – волоски, ресницы, отмершую кожу. Освобожденное от этих материальных и человеческих остатков пластмассовое дно вновь обретает свой ровный бежевый цвет. Он устанавливает клавиши наугад, набирает слова, строки. При каждом ударе по клавишам он чувствует боль в затылке, заключенном в ярмо ортопедического аппарата. Перечитывая, он обнаруживает на многих страницах следующее: Луор. лтв0 1тывоппь. о6б8. Он приклеивает на экран записку: «Прошу восстановить порядок букв. Спасибо. Артур». Затем встает, преодолевает воздух, который не пуст, следует за танцем частиц. Он осматривает комнату. Порядок на первый взгляд безупречен, уборку здесь делают каждое утро до его прихода. С новой проницательностью он находит повсюду другие частицы, загрязняющие поверхности. Никогда еще он не тратил столько времени на исследование пыли.

Глава 12

Он взял отпуск. В первый свободный день – понедельник, день Луны – он замолчал. Во вторник – день Марса – слова и молчание уже боролись внутри его черепа. В среду, день Меркурия, бога воров, битва распространилась на конечности: слова ушли у него изо рта. В четверг, день Юпитера, отца богов, в четверг, по-немецки Donnerstag, по-английски Thursday, день божественного грома, малейший шум отдается в нем с силой грозы. С этого четверга он обосновался на троне молчания. Если «да», которое значит «нет» – скипетр К, молчание стало теперь скипетром Артура. В пятницу, день Венеры, – рецидив. Дрожа от желания всем пылающим, как факел, телом, он бьет ладонью свой член. Он лишен слова, ему остаются только жесты, только наполнение и опустошение. Он много ест, много пьет, касается участков своей кожи, органов, которые следовало бы оставить в покое. В субботу, Saturday, день Сатурна, бога Времени, уже два дня, как он не говорит. Он испуган, опасается рецидива детского аутизма, и в воскресенье, Sunday, день Солнца, он набирает наугад номера телефонов, ищет света, выходит на улицу, обращается к первому встречному Но все напрасно – попытки становятся реже, неумолимо возвращение молчания из детства. Он избегает выходить из комнаты, заказывает по Интернету, принимает посыльных, не обмениваясь с ними ни словом. Современные средства коммуникации – непревзойденные помощники в поддержании дистанции. В понедельник, день Луны, он высовывается в окно, внимательно разглядывает небо, замечает ворону на кирпичной трубе. Это предвестник Чего, он не знает. Во вторник, день Марса, ранним утром, он отсылает на работу, Сибилле, электронное письмо, в котором сообщает, что не готов возобновить прием пациентов.