– Ирен, Ирен!

Обладательница голоса стоит к нему спиной, обернувшись к лестнице, и зовет невидимую Ирен. Она поворачивается к нему с сердитым видом. Она атлетического сложения, в высоких сапогах и камзоле морковного цвета, волосы собраны в пучок, ресницы накрашены тушью, живая цитата канонов красоты шестидесятых, – стоя за спиной Артура, она строго разглядывает его отражение.

– Вы не понимаете, как вам повезло, – с горечью бросает она. Поворачивается на каблуках и уходит.

Вернувшись в зал, Артур не нашел своей мотовсадницы. На диване, на том месте, где они только что сидели, одна женщина обнимает другую, похожую на нее настолько, что они напоминают близняшек, и говорит с ней так что ее губы в нескольких сантиметрах от губ той, которая слушает ее с таким восхищением, что Артур, не слыша ни слова из того, что она говорит, чувствует притягательность речи. Говорящая отворачивается от слушающей, чтобы пригубить шампанского из высокого бокала. В этом движении она оказывается лицом к лицу с Артуром, смотрит чистыми светлыми глазами в его глаза. Потом вновь поворачивается к слушающей, на губах ее расцветает улыбка ангельского блаженства. Артур делает глубокий вздох, отрывается от зрелища, наконец замечает Клер, поодаль, в глубоком кресле перед окном. Она сбросила туфли и, скрестив лодыжки, закинула ноги на ручку кресла напротив. Ее ноги вдруг напомнили два черных крыла стрижа. Он угадывает каждую жилку под вуалью чулка. Она молча курит сигару, окутывая голову дымом. Артур наблюдает за ее руками, пальцами, которые держат гаванскую сигару, – они похожи на когти представителя животного царства, но при этом такие хрупкие. Ее силуэт – обещание, опровергаемое угрозой пальцев и тайной рта. В кресле напротив устроилась госпожа президент, держа карликового йоркширского терьера Яго на согнутом локте. Клер рассеянно машет ему рукой. Артур, незаметно заткнувший тампоном из туалетной бумаги ноздрю, подходит к ним.

– Ну как, вам лучше? – бросает ему госпожа президент.

Она сует ему бутылку с рукописной надписью на наклейке: «Польская 70°».

– Помогает от всего, даже от мужских слабостей.

Госпожа президент наливает ему, он пьет, испытывая как раз такое ощущение ожога, какого ожидал. Он вновь берется за сигару, затягивается, но тщетно – сигара уже погасла.

– Дайте-ка мне.

Она чиркает спичкой и дует на сигару вместо затяжки. Показывается голубой уголек, тлеют огненные точки.

– Когда зажигаешь сигару, она как сено. Затем ее тело отдает свой аромат, это божественно. И наконец – навоз. Дойдя до навоза, следует вернуться к свежести.

– Она протягивает сигару Артуру.

– Ну? Так-то лучше?

– Почти такая же нежность, как при первой затяжке.

– Почти такое же богатство вкуса, как при божественной затяжке, без тусклости сена, – поправляет его госпожа президент. – Второе дыхание сигары. Эфемерность.

Артур повторяет:

– Божественная затяжка, второе дыхание, эфемерность… И все это в табаке?

– Дорогой мой, сигара – это земля, лес, огонь, дыхание. Подумайте об этом на досуге.

Госпожа президент, поднявшись, подходит к трем вновь прибывшим пожилым седовласым дамам в каракулевых шубках и маленьких шляпках с перьями по моде «безумных годов».

– Вторая затяжка, вторая жизнь, – иронизирует Артур и глубоко затягивается сигарой.

– Проживем сначала первую, а?

Он давится, из глаз бегут слезы, кашляя, произносит несколько слов.

– Но я не умею ничего, что умеете вы.

– Опять? Это прямо-таки идея-фикс, доктор. Здесь не место для таких разговоров. – Это сказано сухо.

Она наклоняется к его уху:

– И здесь не время заполнять ваши карточки. Вместо того чтобы интересоваться тем, что я делаю, пользуйтесь тем, что я из себя представляю.

Артур замечает любезную, слишком любезную улыбку президентши, присевшей у стойки бара.

– Прошу смотреть на меня, когда я с вами разговариваю.

Борясь с головокружением, Артур повинуется просьбе.

– Заметили? Невозможно смотреть человеку в глаза с близкого расстояния. Надо выбирать правую или левую сторону или чередовать. По-моему, этот выбор глаза весьма многозначителен. Вот вы, например, часто смотрите в левый глаз.

– Неужели?

Слегка опьянев от водки, Артур сосредоточился на песенке, витающей вокруг.

Тебя целовать – всегда целовать,

Тебя обнимать – всегда обнимать,

О нет, от тебя никогда не устать.

Алкоголь и песенка делают свое дело, придавая ему смелости.

– В языке аборигенов Огненной Земли есть слово, очень многозначительное: мами… нет, начну снова. Мамиблапинатапеи.

Она сразу же повторяет это слово за ним, без ошибки и запинки; интересуется его смыслом. Артур делает паузу, в которую вмещается, как торнадо в наперсток, звук всех ведущихся вокруг разговоров, и произносит:

– Двое смотрят друг другу в глаза, надеясь, что другой рискнет сделать то, чего оба желают, но на что ни один не отваживается.

Она сухо приказывает ему, словно он перешел некие границы:

– Ступайте домой и ложитесь спать.

Он не отводит от нее глаз, допивает свою водку, кланяется, целует ей руку и не может отказать себе в финальной дурацкой шутке.

– Будет исполнено, месье.

И уходит, твердо ступая. Вот он уже на улице. Он жадно вдыхает воздух. У него над головой название клуба – кроваво-красные буквы на фоне ночи: Кибер-Ева. Алкоголь, замедляющий работу мозга, побуждает цепляться за мелочи. Он не отводит взгляда от трех болтов, которые видны под новенькой светящейся вывеской, прикрепленной к алюминиевым кронштейнам. Вместо того чтобы вывинтить эти три ржавых болта, тот, кто прикреплял вывеску, только отделил их выступающую часть.

* * *

Он лег, но его тело отказывается сдаться на милость усталости. Переворачиваясь на живот, на спину, на правый бок, на левый бок, обнаженный и безоружный, он пытается уснуть. Сон не пожелал взять его в плен. Снотворные он не принимает, большой палец не сосет уже тридцать лет. Итак, он исчерпал все ресурсы. Он расшифровывает тени на потолке, выделяет одну, изучает ее, закинув голову, так что трещат шейные позвонки. Он видит женскую щелку – две мясистые половинки, разделенные нежно-серым промежутком, и это очаровывает его и огорчает. Нагло звонит телефон. В такой поздний час мало кого можно заподозрить в ночном вторжении. Он встряхивается. Некое имя возникает у него в голове и распространяется по всему телу.

– Вы были неправы.

Это она, ее голос, он еще ниже в этот час ночи. Ни «добрый вечер», ни многоточия, которое бы смягчило фразу. Протрезвев, он отворачивается от потолочных теней.

– Уже поздно, не так ли?

– Я вешаю трубку?

Он ставит на кон все, рискнув промолчать. Молчание. Раз позвонила она, то говорить тоже будет она.

– Вы ничего не понимаете. Вы были неправы, что меня послушались.

– Вы велели мне уйти, и я ушел. Странное место. Там женщины, которые предпочитают женщин?

– Не доверяйте внешнему впечатлению.

– Это бы меня не шокировало. Бывали случаи, когда я легче привлекал внимание представителей моего пола, чем противоположного.

– Вы этим пользовались?

– Никогда. Это внимание было мимолетной случайностью.

– Считайте случайностью и меня.

– Все важное и увлекательное в моей жизни происходило случайно.

– Вы назвали меня «месье». Вы не находите меня женственной?

Женственной? По правде? Я не знаю ничего обольстительнее, чем твой мужской голос в женском теле – голос, который я переделаю, оставив в нем мужские отзвуки.

– Вы и представить себе не можете, насколько женственной я вас считаю.

Снова начинается головокружение. Чтобы обрести равновесие, ему нужны зрительные образы – он включает телевизор без звука. Яркость кадров режет глаза. Трупы на земле, женщины в слезах, взрывающиеся корабли, лица и руки, забрызганные кровью. На трибунах аплодирует публика, камера проходит по рядам зрителей, выставляющих себя напоказ.

– Артур? Вы здесь?

– Да.

– Не запишете ли мой номер телефона?

– В такой-то час? Нет, лучше сами позвоните. Если у меня будет ваш номер, вы этого не сделаете.

– Да нет, я позвоню!

– Врунья.

– Я никогда не вру.

– Врунья.

– Только когда это не имеет значения. Вы правда не хотите? Ну что же, уже поздно, а завтра вас ждут пациентки. Я вас оставляю.

Пауза.

– Артур? Я хочу, чтобы ты знал. Я даю тебе все права.

Глава 4

Я сновидящая включает минуты и секунды – голубоватые цифры в сумерках. Она говорит, и в певучем голосе слышится контрапункт двух языков – французского и родного восточноевропейского.

– Ну, что нового?

– Ее зовут Клер, я подарил ей компас.

– Компас. Эта женщина заблудилась, компас ей понравился, точно тебе говорю!

Гадалка переворачивает две карты, накрывает их двумя другими.

– Вижу. Она воюет сама с собой. Мужественная женщина. Отрезает себя от женского корня. Ее отец не француз. Он игнорирует дочь. Когда-то он поднял на нее руку.

Она постукивает по карте ногтем.

– С материнской стороны есть наследственная тайна. Клер сомневается в своем поле. Она работает?

– Да. Но где и кем, я не знаю.

– Я чую спрятанные деньги или же она получает деньги не от живых. Наследство? Я вижу вокруг нее лица, но лица молчат, глаза их закрыты. Я уже говорила тебе, она работает с мертвыми.

– Да нет, конечно! Она даже говорить о них не любит. Но как-то она пригласила меня в музей на выставку масок.

– Возможно, она покупает и продает маски. Может быть, она их делает. Она борется с собой, чтобы не подходить к тебе. Когда ты рядом с ней, она хочет свободы. Когда она получает свободу, ей хочется, чтобы ты был рядом. Она хочет саму себя положить на лопатки. У нее старая душа. Надо дать ей время. Еще не закончится этот год, как вы станете жить под одной крышей. Послушай меня: чтобы избавиться от дурного влияния, пересеките воды. И снова слушай: между вами не должно быть ничего красного. Это важно. Сними карту.

Он снимает. Она переворачивает и улыбается.

– Опять тростник Что мне добавить? Самые чудесные лезвия в колоде. Твой меч. Тростник живет в воде, пьет воду, пьет воздух, кланяется ветру, гнется низко, но не ломается. И ты, я вижу, держишь оружие, которое для тебя благотворно.

– Оружие?

Черные глаза сверкают так же ярко, как голубые цифры часов.

– Да. У тебя оружие света. Ты взрежешь ее горло. Крови не будет. Это чисто. Чистый голос. Скоро. Очень скоро. Готовься. Пожалуйста, готовься. Еще что-нибудь?

– Нет, ничего. Хотя… Она живет в квартире подруги. Фамилия подруги означает «Опасно».

– Есть такая пословица: «Надо уметь жить опасно». Знаешь ее? – Указательным пальцем ясновидящая останавливает часы.

– Тридцать одна минута. Дай мне сто. Два билета по пятьдесят.

* * *

Клер пришла в кабинет Артура Летуаля вечером, как всегда.

– Ах.

Она произнесла это без наивного удивления, со спокойствием старой подруги. Он только что подтвердил ей необходимость оперативного вмешательства. Она поинтересовалась, он ли будет делать операцию. Он колеблется. Их отношения носят уже не только медицинский характер.

– Разве нет?

– Нет. Но я предпочитаю, чтобы ваш голос оказался в моих руках, а не в чужих. Предупреждаю, придется молчать. Я дам вам кое-какие подсказки. В детстве я молчал годами.

– Годами?!

– Ну да. Мне было нечего сказать, все меня устраивало, все было лучше некуда. Надо уметь терпеть. Прежде чем установится естественный тембр, ваш голос будет иногда срываться. Мы будем упражняться. И в итоге он станет гораздо лучше, чем теперь.

– И каким же он станет?

– Послушайте.

Он включил магнитофон. Раздался голос Клаудии Кардинале, говорящей по-итальянски под звуки вальса. Клер спросила, о чем говорит актриса. Артур ушел от вопроса. Важно не это. Важно прислушаться к тембру, решить, нравится ли он. Она колеблется – актриса говорит слишком быстро. Он перематывает и повторяет этот диалог с Бертом Ланкастером. Клер, кажется, с трудом подбирает слова.

– Это голос другой женщины, он не мой.

– Когда вы придадите ему форму, как скульптуре, он станет вашим.

– Когда это будет?

– Скоро.

* * *

Он вошел бесшумно. Клер лежит, последствия анестезии еще не прошли. На шее у нее желтый платок На полу ваза с лилиями. Стебли высокие; венчики, открытые, как морские звезды, заслоняют окно белыми купами. Солнце просвечивает сквозь полупрозрачные лепестки. Клер поворачивает голову к Артуру, делает гримасу, подносит руку к шее. Он подносит палец к губам, призывая ее к молчанию. Садится Она не должна двигать головой. Не должна поднимать подбородок Никаких резких движений. Не надо растягивать ткани шеи Пробуждение всегда несколько неприятно. Снимки задней стенки гортани превосходны. Судя по изображениям, операция прошла вполне успешно. Звук будет зависеть от нее. «Я настроил инструмент. Солисткой будете вы». Он молчит. Она жестами просит карандаш и бумагу. Он вынимает блокнот, открывает на чистой странице, протягивает ей. Она пишет одну фразу, вырывает лист, складывает его, нацарапывает еще несколько слов и отдает ему. Артур читает: «Прочесть позже». Он покорно кладет в карман листок, не разворачивая.