— Но вас все это мало интересует, не так ли?

Луси даже вздрогнула от подобной проницательности.

— Почему вы так думаете?

— В вас чувствуется особая одухотворенность. Мне кажется, что вы не слишком интересуетесь прозаическими материями.

Луси опустила глаза, обескураженная его проницательностью. Интересно, что еще он мог бы сказать о ней? Неужели он может с такой же легкостью заглянуть к ней в сознание и прочесть все грешные мысли, имеющие к нему самое непосредственное отношение?

Она крепко сплела пальцы и стиснула их что было сил.

— Вы правы. Я художник, профессионально занимаюсь живописью.

— Вот оно что... Действительно, вас легко представить у мольберта... пишущей обнаженную натуру! Но только женскую, потому что на натурщиков-мужчин вы производили бы слишком сильное впечатление, — усмехнулся Маккинли.

Луси покраснела, пораженная откровенностью его комментария. Кроме того, в голосе графа прозвучали непонятные интонации. Его словно задевало то, что он находит Луси привлекательной.

Возможно, потому, что она помолвлена? Интересно, как бы он отнесся к ней, если бы она была свободна и могла бы принять... принять... что?

Некое романтическое предложение, касающееся ее короткого пребывания в Уэндейл-холле?

Одна только мысль об этом показалась Луси чрезвычайно заманчивой. Ей потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить о своем решении не давать волю воображению. Судя по всему, граф Уэндейлский ведет ничего не значащую светскую беседу, желая скоротать время. Его замечания, относящиеся к собеседнице, несомненно, порождены скукой. Последнее соображение произвело на Луси отрезвляющий эффект.

— На этот раз вы ошиблись, — сухо произнесла она. — Я пишу в основном пейзажи и натюрморты.

Он задумчиво посмотрел на нее.

— Скажите, сколько вам лет? Конечно, если это не тайна.

— Двадцать три года.

Услыхав ответ, граф одобрительно кивнул.

Тем временем «мерседес» свернул с магистрали и направился вниз мимо вереницы стоявшихс одной стороны дороги автомобилей. Затем он нырнул в еще более узкий переулок, по бокам которого выстроились красивые особняки, утопающие в зелени.

— Должно быть, это очень дорогой район, — заметила Луси, глядя в окошко.

— Весьма. К примеру, этот дом достался мне в наследство после смерти отца. А до этого им владел дед. По всем правилам этот особняк должен был унаследовать старший сын, но мне кажется, что отец желал уберечь часть семейной недвижимости от Энтони, отличавшегося безумной расточительностью. Впрочем, я не должен был рассказывать вам все это, — нахмурился вдруг Маккинли. В его голосе прозвучало раздражение по поводу собственной болтливости. Затем он потянулся вперед и тронул шофера за плечо.

— Сид, высади нас здесь, у двери.

«Мерседес» остановился у крыльца, ступени которого вели к внушительных размеров дубовой двери с сияющим на солнце медным кольцом. По бокам от входа пестрели в подвесных корзинах герани и петунии.

— Дай мне ключ, Сид,— попросил Маккинли. — Я достану из багажника веши мисс Крептон. Нет-нет, не спорь со мной, — прервал он возражения шофера. — Я знаю, что у тебя болит нога. Если бы ты послушался меня, то сейчас находился бы в постели. Я с самого начала сам собирался утром вести машину... Оставь «мерседес» здесь и иди в дом завтракать. В офис мы поедем не ранее чем через час.

Сид тяжело вздохнул.

— Скоро вы меня совсем избалуете, милорд. Ваш брат не стал бы...

— Твоим хозяином сейчас являюсь я, а не мой брат.

Властным, но справедливым хозяином, добавила про себя Луси. Сейчас ее привлекала уже не только внешность Маккинли, но и его характер. И особенно способность сострадания другому человеку.

— Погодите, сейчас я помогу вам выйти, — обратился Маккинли к Луси.

Но Луси не стала ждать, когда он откроет ей дверцу. Это было не в ее стиле. К тому времени, когда он вытащил из багажника ее чемодан, она уже стояла у автомобиля.

Маккинли улыбнулся ей, но в выражении его глаз сквозил упрек.

— Кажется, вы сказали, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят? — напомнил он.

Луси пожала плечами.

— Это так, но чужой устав бывает нелегко соблюдать.

Патрик несколько мгновений смотрел на нее, потом покачал головой.

— Сомневаюсь я, Луси, что вам бывает нелегко. Вернее, нелегко бывает всем, но мне кажется, что вы с честью выходите из любой трудной ситуации. Как большинство американцев, вы отбросили старомодные, с вашей точки зрения, традиции, сочтя их глупыми. Но подождите! Вам еще предстоит встретиться с нашим Робертом.


4


— А кто такой Роберт? — спросила Луси.

— Мой камердинер. В свое время он был дворецким в Уэндейл-холле, но, когда старику исполнилось семьдесят лет, мой брат отправил его на пенсию: велел собрать вещи и перебраться в сторожку у ворот. — Судя по раздраженному тону, Маккинли явно был недоволен действиями старшего брата. — Здоровье вполне позволяло Роберту продолжать службу, он лишь слегка страдал от подагры, но в его услугах никто не нуждался. Старик непременно умер бы от тоски и ощущения заброшенности, поэтому я привез его сюда, в Глазго, сказав, что нуждаюсь в его обществе. Еще я добавил, что мне необходим человек, который мог бы упорядочить мое безалаберное существование.

— А ваша жизнь действительно так безалаберна? — поинтересовалась Луси, необычайно тронутая рассказом Маккинли о том, какую заботу он проявил по отношению к старому слуге.

— Разумеется, нет! В присмотре нуждался не кто иной, как сам Роберт. Но вскоре я уже жалел, что произнес роковую фразу о безалаберной жизни. Роберт поймал меня на слове и принялся всячески опекать и наставлять на путь истинный. — При воспоминании об этом Маккинли мученически поднял взгляд к небу.

— В чем же это выражалось? — спросила Луси. Ее все больше интриговал его рассказ.

— А вы не догадываетесь?

— Нет. Расскажите мне, пожалуйста. Я сгораю от любопытства!

Маккинли усмехнулся.

— Знаете, с вами очень легко разговаривать. Мне кажется, что я мог бы рассказать вам что угодно.

— Насколько я помню, кто-то уже говорил мне об этом. Во всяком случае со мной часто заговаривают посторонние люди. Как правило, это происходит в общественном транспорте или магазинах, а в роли собеседниц выступают пожилые дамы. Может быть, они просто страдают от одиночества и пользуются любой возможностью поговорить с кем-нибудь. Я только одного не понимаю: почему они всегда выбирают именно меня?

— Из-за ваших глаз. — Маккинли посмотрел прямо в лицо Луси. — У вас очень понимающий взгляд.

Она слегка порозовела и от комплимента, и от выражения, промелькнувшего в голубых глазах собеседника.

— И чем же Роберт занимается в вашем доме?

— Лучше спросите, чем он не занимается! — хмыкнул Маккинли, потянувшись рукой к кнопке дверного звонка. — Во-первых, он превратил мою библиотеку в гимнастический зал и пристально следит за тем, чтобы я занимался там каждое утро. Поверьте, что поначалу для меня, еще совсем недавно из всех спортивных игр признававшего лишь шахматы, подобные упражнения были настоящей пыткой. Поначалу я чувствовал себя совершенно разбитым. Мне казалось, что в моем теле не осталось ни одной мышцы, которая бы не болела и не ныла. Я ощущал себя полной развалиной.

— Глядя на вас, этого не скажешь, — улыбнулась Луси. — Вы очень подтянуты и имеете спортивный вид.

— Если бы вы знали, чего мне это стоило!

— Вас должно утешать то, что ваши усилия не пропали даром. А чем еще занимается Роберт, кроме того что следит за вашим физическим состоянием?

— Он заменил мое привычное меню какой-то пресной диетой, включающей лишь низкокалорийные продукты, которые к тому же не содержат соли. Я больше не могу наслаждаться вкусом пиши, за исключением тех редких случаев, когда тайком выбираюсь в ресторан и заказываю самые питательные, сочащиеся жиром блюда, какие только мне могут предложить!

Луси весело расхохоталась, а Маккинли состроил кислую гримасу.

— Но самым большим достижением Роберта явилось то, что он заставил меня бросить курить. Я до сих пор не понимаю, как ему это удалось!

— Но это же замечательно! — воскликнула Луси.

На его лице наконец-то появилась более добродушная улыбка.

— Роберт вообще замечательный человек, — кивнул он. — Сейчас я уже совершенно не могу обходиться без него. И прежде всего потому, что он превосходно играет в шахматы. Правда, передвигается он все-таки медленно. — Патрик бросил хмурый взгляд на все еще запертую дверь. — Но тут уж ничего не поделаешь. Годы все же дают себя знать...

Тут дверь распахнулась, и на пороге появился Роберт, одетый в утреннюю униформу дворецкого, состоявшую из серых брюк, черного пиджака, белой рубашки и светло-серого галстука. Луси отметила про себя, что на руках Роберта даже были белые перчатки, а его черные туфли начищены до такого блеска, какого может добиться лишь человек, обладающий большим опытом в вопросах ухода за обувью.

Роберт был высок, а его лицо до сих пор сохранило следы былой красоты. Но спина пожилого камердинера уже не была такой прямой, как в молодые годы, и серебристые волосы потеряли густоту, словно сдвинувшись назад и обнажив высокий лоб. Однако, несмотря ни на что, Роберт выглядел гораздо моложе своих лет.

Внимательные серые глаза мгновенно обежали Луси с ног до головы, но, хотя Роберт, несомненно, успел составить мнение о прибывшей в дом гостье, на его лице не отразилось ровным счетом ничего. Во всем облике камердинера чувствовалась старая школа. Через секунду он перевел бесстрастный взгляд на хозяина.

— Самолет приземлился вовремя, милорд? — несколько напыщенно поинтересовался Роберт.

— Даже чуть раньше. Познакомься, пожалуйста, с мисс Луси Крептон.

Камердинер сдержанно поклонился, стараясь не делать лишних движений. Видимо, он боялся болезненных проявлений ревматизма.

— Здравствуйте, мисс Крептон.

— Луси настаивает на том, чтобы ее называли по имени, — заметил Маккинли, жестом приглашая гостью в холл и ставя ее чемодан у порога.

— Понятно. Очень хорошо. Как поживаете, мисс Луси? Добро пожаловать в Глазго, — снова склонил голову Роберт. Затем он перевел взгляд на Патрика. — Ваш кофе ждет вас, милорд. А для — молодой леди я приготовил сытный завтрак. Надеюсь, мисс Луси, вы не ограничиваетесь по утрам лишь чашечкой кофе? — Интонации старого камердинера были таковы, что невозможно было не догадаться, в чей адрес был направлен завуалированный упрек. Очевидно, Роберту не нравилось, как питается по утрам его молодой хозяин.

Луси с трудом сдержала улыбку. Несмотря на чрезвычайно старомодные манеры, Роберт показался ей очень милым.

— Там, откуда я прибыла, принято завтракать плотно, — сообщила она.

— Как хорошо! — любезно улыбнулся камердинер.

Слова Луси как будто доставили ему большое облегчение. Затем он с неожиданной легкостью подхватил ее чемодан и направился вперед, показывая путь.

Они прошли обширный холл, пол которого был выстлан белой мраморной плиткой, а на стенах висели канделябры. Впереди находилась великолепная лестница, покрытая мягкой ковровой дорожкой, идти по которой было сплошным удовольствием. У Луси создавалось впечатление, что она ступает по бархату босыми ногами. Вот, значит, в каких домах живут графы, пронеслось в ее голове, пока она с интересом оглядывалась по сторонам.

Стены на две трети были отделаны деревянными шпалерами, а выше были оклеены обоями, украшенными золотым орнаментом. Бронзовые настенные лампы сверкали хрусталем.

— Я приготовил для мисс Луси розовую комнату, милорд, — произнес Роберт, когда все трое поднимались по лестнице.

— Очень хорошо. Кстати, я едва не забыл сказать тебе, что нужно покормить Сида. С нами есть он, конечно, откажется, поэтому проводи его на кухню. И проследи, пожалуйста, чтобы он не забыл принять лекарство. У него болит нога.

— Прослежу, милорд. Завтрак будет подан через пятнадцать минут. Мисс Луси пока может освежиться после утомительной дороги.

— Я бы с удовольствием сделала это, Роберт, — кивнула Луси.

И тут же улыбнулась, сообразив, что машинально начала разговаривать в той же манере, что и оба ее собеседника.

— Что вас так рассмешило? — мимоходом поинтересовался Маккинли, идя рядом с Луси позади камердинера.

— Я сама, — ответила она. — Кажется, я понемногу начинаю привыкать к чужому монастырскому уставу.

— Не может быть, мисс Луси, — легонько поддел ее Патрик.

— И тем не менее это так! Скоро я привыкну пить чай в пять часов вечера и полюблю сандвичи со свежими помидорами, в которых нет холестерина.