Анита Лус - Но женятся джентльмены на брюнетках

Когда они пришли туда, их встретила пожилая смотрительница туалетов, державшая в руке какой-то документ. Мистер Голдмарк довольно скоро догадался, что войти в туалеты он сможет только через ее труп. Немедленно послали за юристами и переводчиками, и выяснилось следующее.

Пожилую даму звали мадемуазель Дюпон, и двадцать пять лет назад у нее была безумная любовь с одним французом. Но продолжалось это недолго, потому что французу пришлось послушаться родителей и жениться на своей невесте. А мадемуазель Дюпон, возраст которой уже начинал давать себя знать, поняла, что ей необходимо обзавестись профессией. Чтобы быть уверенным в том, что она никогда не будет испытывать нужду, француз в качестве прощального подарка купил ей лицензию на этот туалет сроком на двадцать пять лет. Мадемуазель Дюпон отработала только пятнадцать лет из двадцати пяти и имела право еще на десять.

Мистер Голдмарк достал чековую книжку и ручку и спросил, сколько она хочет. Но мадемуазель Дюпон гордо заявила, что ее лицензия не продается. Мистер Голдмарк решил, что она просто набивает цену, и предложил больше. Но она отказалась. Тогда он предложил ей столько, сколько она не заработала бы за всю свою жизнь. Однако оказалось, что мистер Голдмарк повстречал наконец существо себе подобное. Дело в том, что мадемуазель Дюпон не только любила свою профессию, но была привязана к месту – ведь это был подарок ее возлюбленного. Так что продавать лицензию она не соглашалась ни за какие деньги.

Тогда-то мистер Голдмарк узнал, что в Париже есть и такие французы, которых нельзя купить. Это и есть те настоящие, честные и порядочные люди, о которых мы, американцы, столько слышали, но почти никогда не видели. А мы встречаем миллионы других французов и после этого еще заявляем, что отлично знаем эту нацию.

Когда мистер Голдмарк услышал последнее слово мадемуазель Дюпон, силы окончательно его покинули. Он все еще раз обдумал, но не мог заставить себя устроить американский кинотеатр с доисторическими парижскими туалетами. Потому что в своих мечтах он видел два туалета: мужской и женский, с вентиляцией и ватерклозетами, как в Америке. И ни на что другое он согласиться не мог. Так что мадемуазель Дюпон оказалась последней каплей, переполнившей чашу. Мистер Голдмарк сдался и все забросил. В Париже он выжидал теперь, когда в Америке про него перестанут вспоминать, а его друзья-магнаты забудут, как он клялся, что покажет французам, каким должен быть настоящий кинотеатр.

Вот так Дороти, слушая рассказы мистера Голдмарка и вставляя изредка замечания насчет Французской Республики, тратила понапрасну время и возможности, пока наконец французский судья не посмотрел на Лестера и не выдал ей свидетельство о разводе. И Дороти, наконец свободная, отбыла на благословенную родину.

Муж Дороти опустился окончательно и уплыл с Клодом обратно в Нью-Йорк, где они и следовали по линии наименьшего сопротивления. Дороти же говорит, что наименьшее сопротивление они обнаружили на 45-й улице, где обитали какие-то художники-декораторы.

Все свое свободное время Лестер тратил на то, чтобы попасть на прием к мистеру Абель-су – он хотел выяснить, почему семейство Бринов прекратило выплачивать ему пособие, а ведь он бы мог здорово испортить им жизнь и порассказать многое, что бы свидетельствовало против них. Но мистер Абельс был слишком известным адвокатом и не желал тратить свое время на таких, как Лестер, а Лестер и его приятели во всех общественных местах только и делали, что порочили Бринов, поэтому в конце концов он согласился выслушать Лестера.

Клод умолял Лестера, чтобы тот взял его с собой, потому что мистер Абельс был человеком очень влиятельным, а Клод в глубине души был неутомимым охотником.

Лестер в конце концов сдался и позволил Клоду пойти с ним Когда они пришли в обставленный мебелью красного дерева кабинет мистера Абельса, Клод вел себя донельзя почтительно и уважительно – он считал, что такая тактика обязательно принесет плоды. Им предложили сесть, и Клод заговорил первый:

– Мистер Абельс! Мы счастливы здесь оказаться. Долгими вечерами мы с Лестером сидим дома и зачитываемся вашими речами – для самообразования.

Но тут Лестер довольно грубо его оборвал:

– Ты, ничтожество! Да когда это ты сидишь дома и читаешь?

Клод очень расстроился и сказал.

– Зачем ты так! Ну что про нас подумает мистер Абельс?

Тут они начали выяснять отношения и чуть не разругались Но мистеру Абельсу их перепалка скоро надоела, и он попросил «вернуться к нашим баранам».

Тут снова заговорил Клод, который заявил:

– Нам ничего не нужно, мы просто хотим добиться справедливости.

А Лестер сказал:

– Да заткнись ты!

И выяснилось, что Лестеру как раз нужно десять тысяч долларов, иначе он расскажет эту скандальную историю всем бульварным газетенкам.

Мистер Абельс сказал, что ему нужно посоветоваться со своими клиентами. И когда он с ними посоветовался, Брины ужасно запаниковали Потому что еще со времен Революции они были образцовым семейством, и что бы они ни делали, наружу это никогда не выходило.

Но мистер Абельс им объяснил, что, если они не хотят запятнать честное имя Бринов, они должны дать ему карт-бланш и не жалеть денег. Естественно, при условии, что их не будет волновать судьба мужа Дороти. А они, поскольку чуть не спятили от беспокойства, на это согласились.

Тогда мистер Абельс призвал на помощь своего тайного партнера по имени Джерри, который был видной фигурой бруклинского полусвета. Другими словами, этот Джерри возглавлял банду гангстеров, которые перед лицом закона притворялись бутлегерами, а на самом деле занимались делами посерьезнее, например, убийствами.

Через пару дней Джерри свел знакомство с Клодом и Лестером и пригласил их на вечеринку, которую устраивали на последнем этаже одного многоэтажного дома в Бруклине. В банде Джерри было полным-полно бывших торговцев льдом, которых похолодание климата оставило без работы, и этим торговцам льдом жутко не понравился Клод. Они решили, что в сравнении с ним Лестер намного лучше, и если бы выбор был за ними, они бы оставили в живых именно его. Но Джерри им сказал: «Какого черта! Кто здесь заказывает музыку?» Они вынуждены были признать, что Джерри. Джерри сказал: «Тогда соблюдайте правила. И кого столкнуть – не перепутайте!» Лестер по ходу вечера становился все противнее, так что они на условия согласились.

Часов в пять утра, когда все пребывали в прекраснейшем расположении духа, Джерри зашел в альков и, выглянув из окна, обернулся и позвал Лестера: «Парень, иди-ка сюда. Ты глянь, какой восход роскошный!» Лестер заглянул в альков, но тут он, наверное, поскользнулся, потому что выпал из окна. Суд признал это самоубийством.

Похороны бывшего мужа Дороти были необычные. Клод устроил все в квартире одного авангардиста-декоратора. Оказалось, что у Клода имеется собственная философия вроде «Новой мысли»[7], и все было очень-очень красиво.

Народу на похоронах было много, потому что Клод позвал всех своих приятелей и целую ватагу певчих из хора. А еще Клод отыскал где-то удивительную греческую вазу – для праха, всю в обнаженных танцующих юношах. Оказывается, Клод продумал целую церемонию с прахом и этой вазой, красивую и романтичную.

Но сначала Клод произнес прекрасную речь и сказал, что «это» – не что иное, как увлекательное путешествие. А еще Клод сказал, что Лестеру хотелось бы, чтобы все именно так это и восприняли, и надо делать так, как «он» бы этого хотел.

Поэтому никто не рыдал, все держались стойко, а потом Клод достал бутылку какого-то очень редкого старого вина и сказал, что все должны выпить – в память об ушедшем.

Все выпили, а затем следовало спеть, только не поминальные песни, а что-нибудь, что любил «он», например, «Путь далек».

Все спели, а потом выпили еще немного вина. Но вина всем не хватало, поэтому его перелили в кувшин и добавили джина.

Тут Клод опять завел беседу о философии.

Но пока он разглагольствовал, пришел один танцор по имени Осмер с бутылкой абсента, который решили тоже вылить в кувшин и выпить. Абсент выпили, и Клод хотел продолжить свою речь. Но тут некоторым гостям стало казаться, что Клод слишком уж щеголяет своей философией, будто больше ни у кого философии нет Поэтому гости разобиделись и принялись рассказывать каждый про свою, отчего получилась полная неразбериха, потому что кто-то был за «Новую мысль», кто-то за оккультизм, кто-то за кришнаитов. И разговора не получалось.

Тут Клод ненадолго исчез и вернулся, облаченный, как греческий танцор, босой и с повязкой на голове, – он собрался начать церемонию погружения праха в прекрасную вазу, достойную ее содержимого. Он пытался призвать гостей к порядку, но все уже давно занялись своими делами, поэтому Клод сказал довольно иронично: «Что ж, если никто не возражает, продолжим похороны».

Оказалось, что гости все еще обижены на Клода, и один из гостей хлебнул для храбрости и заявил: «Меня от тебя, просто тошнит!»

От такой наглости все притихли. Но Клод взял себя в руки и сказал: «Что ты имеешь в виду? Как это – тошнит?»

Тут этот гость хлебнул еще и выложил ему все, что он на самом деле думал о покойном. Все, кроме Осмера, потеряли дар речи. Оказалось, что Осмер весь вечер ждал такого поворота событий. И он сказал. «Ты совершенно прав. Он был низкий тип, и ничего, кроме презрения, не заслуживает!»

Несколько мгновений Клод просто не верил собственным ушам, а когда наконец обрел дар речи, сказал: «Я это отрицаю!» Вместе с ним это начали отрицать еще несколько человек, и дело приняло опасный оборот.

Но тот, кто заварил всю эту кашу, спросил ехидно: «А как насчет того случая, когда он тебя стукнул щеткой для волос?»

На что Клод ответил: «Это была не щетка для волос, а зеркало. И оно, увы, разбилось».

Но тот не унимался: «А-а, значит, семь лет жди одних несчастий!»

Клоду пришлось признать, что с зеркалом так действительно обращаться нельзя, тем более разбивать его о человека суеверного.

Тут вмешался Осмер и сказал: «А помнишь, как тебе пришлось от него запереться во избежание телесных повреждений? А он еще обложил дверь соломой и поджег?»

А потом еще один подлил масла в огонь и говорит: «А когда он в ресторане Чайлда обзывал тебя последними словами так, что все это слышали?»

Клоду ничего не оставалось, как признать, что так оно и было. Одно неприятное воспоминание влекло за собой другое, и в конце концов эта тема всем надоела, и никто не захотел даже взять себе что-нибудь на память, потому что кому захочется вспоминать такого человека. Тут все ринулись искать эти сувениры, и Клод босой ногой наступил на вазу с прахом. Это оказалось последней каплей, ведь у Клода нервы и так были на пределе. Он заорал: «Да будь он проклят!» – и высыпал пепел в раковину, на чем похороны Лестера и завершились.

Кругосветное путешествие оказалось для Чарли Брина очень познавательным, потому что именно в нем он приобрел обширные знания о саке, мескале, водке и гаоляне. Но в конце концов напитки всех стран и народов стали на нем сказываться, и он оказался в больнице в Шанхае. Но даже во время лечения от белой горячки, когда всем другим мерещатся всякие экзотические животные, Чарли мерещилась Дороти. И сопровождающий сообщал матери Чарли очень неутешительные новости.

Но Чарли с сопровождающим добрались наконец до Сан-Франциско, и миссис Брин отправилась в Калифорнию их встречать, все-таки лелея надежду, что Чарли излечился. Собственно говоря, белая горячка ее мало пугала, она опасалась только Дороти. Потому что она как-никак была матерью и испытывала материнскую любовь, а если бы ее единственный сын женился на девушке по своему выбору, он вполне мог бы на веки вечные оказаться за пределами их круга.

Когда миссис Брин услышала от своего агента всю правду, она чуть не обезумела от отчаяния, потому что Дороти уже вернулась в Нью-Йорк и была вольна выходить замуж за кого угодно. Вечером она позвонила из отеля «Святой Франциск» в Нью-Йорк мистеру Абельсу и велела ему непременно сделать что-нибудь с Дороти, пока Чарли туда не приехал.

Мистер Абельс позвонил еще одному тайному партнеру, специалисту по критическим ситуациям, и передал дело в его руки. Этот партнер решил, что лучше всего будет подбросить Дороти в сумочку наркотики, тогда полиция за их хранение Дороти арестует. И это докажет Чарли Брину, что на роль матери своих детей он выбрал совершенно неподходящую особу. Одна дама-сыщик подложила наркотики в сумочку Дороти в дамской комнате клуба «Довер», и все прошло по плану.

Полицейские отвели Дороти в участок, где ей пришлось сидеть в камере с девушками с улицы, а рядом с Дороти сидела цветная. Звали ее Лулу, и она была очень дружелюбно настроена. Она сказала Дороти: «Привет, лапуля!», и Дороти ответила: «Привет!» А Лулу спросила: «Тебя за что сцапали?»