— Что вы сказали?

— Я сказал, что вы недоумок.

Вир нанес ему удар в лицо с такой силой, что едва не сломал себе руку. Дуглас завопил от боли.

— Вы уж извините, — сказал Вир и улыбнулся, заметив, как отпрянул и съежился Дуглас. — Но я всегда так поступаю с теми, кто называет меня недоумком.

— Я бы хотел удостовериться, что понял вас правильно, лорд Вир. Вы были в Дартмуте в пабе. Этот джентльмен сел рядом и купил вам выпивку. После этой выпивки вы почувствовали, что вам морс по колено, и легко согласились поехать с ним в Эксетер посмотреть на какую-то замечательную недвижимость. Потом вы проснулись на полу в пустом доме, поняли, что вас похитили, схватили своего похитителя, когда он принес вам хлеб и воду, и привезли в полицию. Все так? — спросил детектив Невинсон, который появился в полицейском участке после телеграммы, отправленной Виром из Пейнтона.

Проклятая бесконечная роль. Вир всей душой стремился домой. Его жена не должна была оставаться одна.

— Да, — сказал он, — но ведь похищают всегда наследниц. А я не наследница. Наследница — это женщина, а я — мужчина.

— Вы очень богатый мужчина, — вздохнул Невинсон, закатив глаза.

— Ну да, и, будучи богатым мужчиной, я знаю, когда от меня хотят получить деньги. Этот ублюдок, уж извините меня, джентльмены, за грубость, этот правонарушитель имел наглость заявить, что будет держать меня в том доме, чтобы моя жена постоянно передавала ему тысячи фунтов. Вы представляете? Он даже не знает, как правильно требовать выкуп. О, спасибо, сэр, вы очень любезны. — Лорд Вир улыбнулся главному инспектору городской полиции Эксетера, который подал ему чашку черного переваренного чая. — Хороший чай. Почти как цейлонский, который так нравится моей супруге.

Невинсон помотал головой:

— Вы знаете, сэр, кого вы нам сдали?

— Конечно, нет. Говорю же вам, что в жизни его раньше не видел.

— Его зовут Эдмунд Дуглас. Знакомое имя?

— Боже мой! Я сдал полиции своего портного?

— Нет! — завопил Невинсон. Он сделал глубокий вдох и залпом выпил полчашки обжигающе горячего чая. — Этот человек — дядя вашей супруги.

— Невозможно. Дядя моей жены в тюрьме.

— Он сбежал оттуда.

— Правда?

— Поэтому ему были нужны вы. Не потому, что из вас можно бесконечно тянуть деньги, а потому, что вы его родственник.

— Тогда почему он не представился?

Невинсон принялся яростно вгрызаться в черствый бисквит.

— В любом случае, милорд, вы привезли его нам, избавив полицию от многих трудностей.

— Полагаю, по этому случаю можно выпить и чего-нибудь покрепче чая. Немного виски, инспектор?

— Да, пожалуй, — кивнул Невинсон.

В кабинет главного инспектора ворвался полицейский сержант:

— Извините за беспокойство, сэр, но человек, которого привез его светлость, мертв.

Невинсон разинул рот. Вир вскочил, опрокинув стул:

— Я не убивал его.

— Конечно, не убивали, — отмахнулся Невинсон. — Что произошло, сержант?

— Не знаю, сэр. Он был в полном порядке. Потом он попросил воды. Констебль Браун принес ему воду. Когда он через пять минут вернулся, чтобы забрать кружку, он лежал на койке мертвый.

Все побежали в камеру Дугласа. Тот лежал на койке и, казалось, спал. Но пульса у него не было.

— Как это случилось? — воскликнул Вир. — Он что, просто взял и умер?

— Похоже на цианид или стрихнин, — сказал Невинсон и потрогал тело Дугласа. — Но при нем нет ничего, кроме небольшой суммы денег и часов.

— Вы думаете, он хранил яд в часах? — округлил глаза Вир.

— Это не... — Невинсон замолчал. Он снял с мертвеца часы и принялся их рассматривать. Уже в следующее мгновение он, поднял циферблат, под которым оказался тайник. — Вы правы. Здесь есть еще пилюли. Их достаточно, чтобы отравить трех человек. Если, конечно, это цианид.

Вир похолодел. Возможно, Дуглас собирался отравить жену и себя. Или все они были предназначены для миссис Дуглас — этакая долгая изощренная месть.

А может быть, их хватило бы и для Элиссанды. При этой мысли у Вира кровь застыла в жилах, хотя он отлично понимал, что опасность далеко позади.

— Полагаю, он знал, что на этот раз не сможет сбежать, — Сказал Невинсон. — Доказательств у нас более чем достаточно. Он бы отправился на виселицу.

Человек, считавший себя хозяином своей судьбы и не гнушавшийся никакими средствами, не мог допустить, чтобы за него что-то решили, пусть даже речь шла о смерти. Что ж, по крайней мере, он больше никогда не причинит боль ни Элиссанде, ни ее матери.

Мысль не принесла облегчения. Для человека, сделавшего в своей бесполезной жизни так много зла, это была слишком легкая смерть.

— Посмотрите, — Невинсон положил часы на стол, — здесь есть еще два маленьких алмаза. Вот, оказывается, как он подкупил тюремную стражу.

Пока детектив и полицейский инспектор осматривали алмазы, Вир взял часы и принялся вроде бы машинально крутить их в руке. Он почти сразу обнаружил второй тайник, в котором лежал крошечный ключик.

Незаметно спрятав ключ в карман, маркиз отдал часы Невинсону.

— Ему вовсе незачем было себя убивать, — сказал он. — Я бы непременно замолвил за него словечко перед судьей. Богатые люди — заманчивые мишени, искушение для многих. А он, в конце концов, мой родственник.


Неожиданно Элиссанда поняла, что не может дышать.

Она более или менее нормально дышала по пути домой. Ей хватало воздуха, когда она укладывала маму в постель. Даже когда, оставшись наконец в одиночестве, она растянулась на кушетке в гостиной и стала прикладывать к лицу ледяной компресс, ее легкие расширялись и сокращались, как должно.

Но тут она вскочила, сбросив компресс на пол, и рванула воротник. Руки отца опять сомкнулись, на ее горле, безжалостно перекрыв доступ воздуха в легкие. Она задыхалась и хватала ртом воздух. Широко открыв рот, она пыталась втянуть в себя жалкие остатки воздуха, которые еще были в комнате. Но воздуха не хватало. Голова закружилась, пальцы онемели, в ушах стоял звон. Она старалась дышать чаще и глубже. Грудь болела, в глазах мелькали яркие точки.

Снаружи донесся какой-то шум. Экипаж? Неужели кто-то открывает дверь? Она ничего не понимала. Снова рухнув на кушетку, она низко опустила голову, стараясь не лишиться чувств.

Шаги. Она больше не одна.

— Дыши медленно, Элиссанда, — спокойно проговорил маркиз и сел рядом. — Ты должна контролировать свое дыхание.

Он погладил ее по голове. Тепло его прикосновения дарило покой. Но его слова не имели смысла. Ей нужен был воздух. Много воздуха.

— Вдыхай медленно и неглубоко. Потом так же выдыхай. — Теперь его рука лежала на ее спине. Это было удивительно приятно.

Она сделала все, какой сказал, и довольно скоро поняла, что он прав. Контролируя дыхание, она постепенно успокоилась. Онемение прошло, в груди больше не теснило, да и голова не кружилась.

Вир помог жене сесть прямо. Она еще чувствовала небольшое жжение в глазах, но мелькание прекратилось. Теперь она ясно видела своего мужа. Он выглядел утомленным и хмурым, но в глазах светилась доброта.

— Лучше?

— Да, спасибо.

Он повернул ее лицо к себе и внимательно осмотрел повреждения.

— Синяки и ссадины будут выглядеть ужасно. Тебе давно пора быть в постели — день был долгим.

Неужели только сегодня утром она проснулась, с оптимизмом глядя в будущее, уверенная, что теперь в ее жизни всю будет хорошо? Как можно за такое короткое время уничтожить так много?

— Я в порядке,— машинально пробормотала она.

— Ты уверена?

Элиссанда отвела глаза и уставилась на свои руки.

— Он в тюрьме?

— Был.

Она сильно вздрогнула:

— Как это «был»?

Маркиз колебался.

Элиссанда вцепилась в витую ручку кушетки так сильно, что побелели пальцы.

— Он опять сбежал? Прошу тебя, скажи мне, что он не сбежал!

Вир тоже на какое-то время отвел взгляд. Когда он снова взглянул на жену, в его глазах была странная пустота.

— Он мертв, Элиссанда. Совершил самоубийство в полицейском участке. У него оказались с собой какие-то пилюли — скорее всего цианид. Коронер осмотрит тело, и тогда мы будем знать точно, от чего он умер.

Элиссанда открыла рот от удивления. Дыхание снова участилось.

— Медленно, — спокойно проговорил Вир. — Дыши медленно и равномерно. Иначе тебе опять станет плохо.

Она принялась считать. Раз, два, три — вдох, раз, два, три — выдох. Дыхание выровнялось. Но сердце в груди колотилось как бешеное.

— Ты уверен, что это не какая-то изощренная хитрость?

— Я был там. Он мертв, как все его жертвы.

Она встала. Сидеть на одном месте больше не было никакой возможности.

— Итак, он не смог вынести мысли, что ему придется ответить за свои поступки, — сказала она.

— Совершенно верно. Он был трусом.

Элиссанда прижала пальцы к вискам. Больно. Но больше всего боли причинила правда.

— И он был моим отцом.

Все, что она знала о себе, оказалось перевернутым с ног наголову.

Ей что-то вложили в руку. Опустив глаза, она увидела бокал, щедро наполненный виски, и едва не рассмеялась. Неужели Вир забыл об отсутствии у нее привычки к крепким напиткам? Она сильно прикусила губу, чтобы не расплакаться.

— Он при каждом удобном случае оскорблял в моем присутствии Эндрю и Шарлотту Эджертон. Я всегда знала, что люди считают Шарлотту падшей женщиной, а ее мужа — глупцом. И все же... — Она сморгнула слезы. — Да, я любила их. Я всегда любила их и верила, что, когда настал их последний час, они искренне сожалели, что не смогут увидеть, как я вырасту.

А когда ее отец сделал свой последний вздох, он, вероятнее всего, сожалел лишь о том, что больше не сможет мучить Элиссанду и ее мать.

Мысль обожгла ее. Вместо доброго, благородного, пусть и слишком импульсивного Эндрю Эджертона ее отцом был человек, искренне радовавшийся возможности рождения у нее выводка умственно неполноценных детей.

Она видела свое отражение в зеркале на стене. Муж был не прав. Синяки и ссадины не будут выглядеть ужасно. Они уже таковыми выглядели. Красные пятна стали лиловыми, губа рассечена, один глаз заплыл.

Все это с ней сделал ее отец. И получил при этом удовольствие.

Элиссанда всегда считала, что свобода это просто. Достаточно только оказаться вдали от Хайгейт-Корта. Но как избавиться от такого? Всю оставшуюся жизнь она будет осознавать, что в ней течет черная кровь Эдмунда Дугласа, которая связывает ее с ним неразрывными узами родства.

Она отвернулась от зеркала, вернула бокал с нетронутым виски мужу и направилась к двери. Вверх по лестнице, потом вдоль по коридору, и вот она уже в своей комнате. Она открыла шкатулку с сокровищами и достала все, что так тщательно берегла годами.

— Элиссанда, не делай ничего поспешного.

Она и не слышала, что муж вошел в комнату вместе с ней.

— Я не собираюсь все это уничтожать. — Конечно, памятные вещицы теперь приобрели другое значение. Но ей все равно было больно смотреть на них и представлять, как сложилась бы ее жизнь, если бы Эндрю и Шарлотта Эджертон были живы. Хотя мама, конечно, захочет, чтобы у нее остались вещи, напоминающие о сестре. — Я только хочу сжечь шкатулку.

— Зачем?

— В крышке есть тайник. Когда я была маленькой, он показал мне прорези в крышке и сказал, что когда-нибудь я найду ключ. Теперь я знаю, что в нем, — Элиссанда стиснула зубы, испытывая отвращение к самой себе. Она чувствовала себя грязной. — Должно быть, его дневник.

А картина, висевшая в Хайгейт-Корте, с колючей розой, поднимающейся из лужи крови, была подсказкой для нее.

— От шкатулки будет много дыма, если ее бросить в камин, — сказал Вир. — У меня есть ключи. Надо открыть тайник.

Леди Вир недоуменно уставилась на супруга. Она совсем забыла о его тайной деятельности.

— Где и когда ты нашел ключи?

— Один — в сейфе в Хайгейт-Корте, когда мы приезжали туда после венчания. Другой — сегодня у Дугласа.

Он ненадолго вышел, чтобы принести из своей комнаты ключ. Элиссанда поставила шкатулку на комод. Вир вставил ключи и повернул оба одновременно. Нижняя часть крышки приоткрылась примерно на полдюйма. Он осторожно потянул ее вниз, и из тайника выпал небольшой сверточек.

Внутри оказалась книжица в кожаном переплете с инициалами Дж. Ф. К. в углу.

— Здесь записка для тебя.

— Что в ней сказано? — Она не хотела дотрагиваться до того, что побывало в руках Эдмунда Дугласа.

«Моя дорогая Элиссанда,

Кристабел Дуглас не умерла. Спроси у миссис Дуглас, что с ней случилось. И... — Вир запнулся и поднял глаза на жену. — И да буду я вечно жить в твоей памяти. Твой отец Джордж Ф. Каррадерз».