Я взяла цветы и оглядела их.

– Спасибо, Уильям. Что-то случилось на работе?

– Нет. Если бы что-то случилось, я бы позвонил.

– Если все в порядке, то зачем ты пришел?

Билл замялся на секунду.

– Я хотел поговорить, – ответил он.

– Проходи. Ты голоден?

– Нет, я поужинал. – Он задумчиво потеребил мочку уха. – Я хотел попросить у тебя прощения. Просто я подумал – мало ли кто посылает тебе цветы, и мало что пишут в записках? Это твое личное дело, и мне не надо было читать.

Я закивала.

– В этом ты прав. И подслушивать чужие телефонные разговоры тоже не стоит. Уверена, подслушай я часть твоих – узнала бы много интересного.

– И еще я подумал – неужели мы с тобой должны ссориться из-за ерунды? Если бы мы встречались две недели, то это одно. Но ведь мы вместе уже…

– Сколько, Уильям? – поторопила его я. Не то чтобы меня на самом деле интересовало, помнит ли Билл, когда мы начали встречаться, но сейчас меня разбирало любопытство.

– Не помню, но вчера было ровно три года с того момента, как мы сняли одну квартиру на двоих, так что у меня есть подарок. Наверное, будет лучше, если ты наденешь его сама. Чтобы тебе не показалось, что я на что-то… намекаю.

Я оглядела подаренное Биллом кольцо и примерила его. Для среднего пальца – именно там я обычно носила кольца – оно было великовато, а на безымянный пришлось как раз впору.

– Даже не знаю, что сказать, Уильям. И не знаю, за что мне должно быть стыдно – за то, что ты не помнишь, когда мы начали встречаться, или за то, что я не помню, когда мы начали жить вместе.

– Не думаю, что кому-то из нас должно быть стыдно. Я ведь люблю тебя, Изольда. – Он знал, что я ненавижу слово «ведь» в этом предложении, но повторял его раз за разом. – А в последнее время мы только и делаем, что выясняем отношения. Мы не маленькие дети, чтобы тратить время на ерунду, верно? И… какая, в конце концов, разница, кто там с кем спал. Мы живем в одной квартире и почти каждый день засыпаем и просыпаемся в одной постели.

– Жили, – уточнила я.

– Все будет иначе, вот увидишь, – сказал мне Билл.

Где-то я это уже слышала…

После ухода Билла я минут пятнадцать сидела за кухонным столом и курила, глядя в окно. И размышляла о том, стоило ли мне делать то, что я сделала. Конечно, ссориться мне не хотелось – в какой-то момент наши отношения вышли бы из этого кризиса, и рано или поздно он трансформировался бы обратно в Уильяма Барта, моего юриста и компаньона. Да и, если так подумать, сколько таких мальчиков было до Билла, и чем он отличается от них? Я забывала про этих мальчиков через пару дней и не особо озадачивалась мыслями о том, что они тяжело переживают наше расставание.

Я посмотрела на принесенный Биллом букет – пять минут назад я обыскала все шкафы и нашла для него подходящую вазу. Тот момент, когда Билл дарил мне цветы в последний раз, стерся у меня из памяти. Думаю, это было больше года назад. Кроме того, он не особо умел выбирать цветы и даже при помощи продавцов в магазине умудрялся вручить мне веник, противоречивший моему эстетическому вкусу. Теперь же букет был великолепен. Я получала такие разве что от клиентов-шейхов из Саудовской Аравии. О том, сколько Билл заплатил за него, страшно было думать. И не менее страшно было думать о том, сколько он заплатил за подаренное мне кольцо (он ни разу не дарил мне колец, но, как ни странно, угадал размер моего пальца). А о том, что Билл способен бороться не только за деньги, но и за женщин, думать было не страшно, а странно.

Если раньше подобные жесты с его стороны вызывали во мне жалость и сострадание, то этот жест был воспринят мной как попытка вернуть себе то, что кто-то отобрал. Причем довольно дерзкую попытку, и она заслуживала уважения. Я не могла понять, что так повлияло на него и заставило измениться за какие-то несколько дней. Цветы и кольцо – еще куда ни шло, но в постели это был абсолютно другой Билл. Он по-другому смотрел на меня, по-другому прикасался ко мне и говорил со мной о других вещах. Говорил! С каких это пор Билл начал разговаривать в постели? И не просто разговаривать, а откровенно описывать те вещи, при одной мысли о которых он еще несколько дней назад умер бы от стыда?

Я не понимала, что происходит, но уже несколько раз ловила себя на следующей мысли: может, в тот раз я погорячилась, и мне не нужно было разговаривать с ним так резко? Вероятно, я должна дать ему шанс. В конце-то концов, с меня не убудет. Я не воспылаю к нему страстью – и никогда не пылала, так как он относился к тому типу мужчин, к которым воспылать страстью невозможно – но я была к нему неравнодушна. Иначе бы мы не жили в одной квартире.

Звонок в дверь заставил меня подняться и бросить взгляд на часы. Я боялась и предположить, кого принес черт в начале второго ночи, решила, что это Билл вернулся что-нибудь забрать (он регулярно забывал вещи, и каждый раз злился по этому поводу), но поздним гостем оказался вовсе не он.

– Вивиан, какого дьявола ты тут делаешь?

Он скрестил руки на груди и посмотрел на меня.

– Не знаю, но почему-то я был уверен, что ты будешь рада меня видеть. Помнится, когда ты пришла ко мне посреди ночи и разбудила, я был рад.

– Если бы ты пришел на четверть часа раньше, то встретился бы с Биллом, и тот закатил бы такой скандал…

– Избавь меня от рассказов об этом невротике. Я могу войти?

Я посторонилась и пропустила его в квартиру. Вивиан осмотрелся и одобрительно кивнул.

– Очень мило.

– Я могу узнать, почему ты решил сделать мне такой… приятный сюрприз?

– Не думал, что для сюрпризов нужна причина. На самом деле, я хотел посмотреть тебе в глаза и задать тот вопрос, который уже задавал.

Я закрыла дверь и подошла к нему для того, чтобы взять плащ.

– Между исчезновением Долорес и мной нет никакой связи. Мне бы и в голову не пришло что-то подобное. Ни один человек в здравом уме не станет связываться с Эриком Фонтейном. – Я вздохнула. – Как ты вообще мог подумать, что это я или кто-то из нас?

– Когда ты знаешь, что тебе могут отрезать ухо или руку, то смотришь на мир под другим углом.

Я повесила его плащ в шкаф и прикрыла дверцу.

– Что ты будешь делать?

– Понятия не имею. А пока что я приехал к тебе в гости. Ночевать мне негде, так что, надеюсь, ты меня не выгонишь.

– Разумеется, не выгоню. Ты голоден? Я подогрею ужин.

– Нет, я не голоден. Но я провел черт знает сколько времени за рулем, и у меня болит спина. Меняю ужин на массаж.

Я рассмеялась.

– Пусть будет массаж. Только я не умею его делать. А ты?

– Умею, конечно.

Я взяла его за руку и повела в спальню.

– Вот и отлично. Ты покажешь это на мне, а потом я попробую повторить это на тебе.

– Какой коварный ход. Ладно, я согласен.

Когда мы вошли в комнату, Вивиан окинул взглядом неубранную кровать и красноречиво поднял бровь.

– Не припомню, чтобы ты оставляла кровать в таком состоянии. Ты заправляла ее даже у меня дома, хотя знала, что если что-то меня раздражает до безумия – так это идеальные складки на покрывале. Чем это вы тут занимались с Уильямом?

Я сняла халат и легла.

– Играли в «Монополию».

– Судя по тому, что вы разбросали подушки почти по всей спальне, игра закончилась ничьей?

– Масло для массажа вон там. – Я указала в направлении туалетного столика.

Вивиан некоторое время изучал небольшой флакон, после чего открыл его и, вылив немного масла на ладонь, стал согревать его в руках.

– Ты до сих пор с ним спишь? Ты ведь говорила, что вы больше не вместе.

– У нас все сложно, – ответила я, вытягиваясь. – Мне уже сто лет не делали массаж.

– Ну еще бы, ведь партия в «Монополию» его не включает.

– Твой сарказм радует слух.

– А мне радует глаз твоя спина. – Он прикоснулся к моему позвоночнику. – Я уже делал тебе комплимент по поводу татуировки? Я принадлежу к числу тех мужчин, которые считают, что женское тело прекрасно само по себе, и татуировки редко добавляют ему красоты, но твоя – исключение из правил. Почему именно нож, да еще и на спине?

Я убрала волосы с шеи и устроилась поудобнее.

– Как и у тебя – молодое и не очень трезвое решение.

– Моя, в отличие от твоей, не наводит на определенные мысли. Понимаешь, о чем я?

– О том, что тебе хочется сделать еще одну татуировку?

– По правде говоря, нет.

Я попыталась подняться, но Вивиан опередил меня на долю секунды – он уже крепко держал меня за поясницу, прижимая к кровати.

– Вот теперь понимаю. Мой ответ – нет.

– Это тот самый ответ, который во время нашей первой встречи и тех двух дней, которые ты провела у меня дома, звучал как «да, да, Вивиан, пожалуйста, только не останавливайся»?

– Нет, черт побери, это ответ «нет», который обозначает «нет». Ненавижу, когда ты упрямишься! – Я снова попыталась подняться. – Вивиан, я же сказала: нет!

– Кто же меня обманывает – твое тело или твой язык? Ты когда-нибудь слышала о том, что тело может обманывать? Будь хорошей девочкой, Изольда.

– Я тебе сейчас покажу хорошую девочку, сукин ты сын!

Я полуобернулась к нему, но он в очередной раз оказался быстрее и взял меня за запястье.

– Вот так. Теперь выбора у тебя нет.

– Желаю тебе гореть в Аду!

– Мы будем гореть там вместе. Это будет длиться вечно, и нам будет так же хорошо, как сейчас.


Порыв холодного ветра из приоткрытого окна заставил меня потянуть на себя одеяло. Вивиан, искавший что-то в небольшой дорожной сумке, повернулся ко мне.

– Ты замерзла?

– Да. А ты? – Я помолчала и добавила саркастически: – Наверное, в моем Аду прохладно?

– В твоем Аду, как всегда, влажно и горячо. И мне хочется потешить себя мыслью, что сегодня на порядок влажнее и горячее, чем раньше.

Я посмотрела на него с усмешкой.

– Ты успел оценить? А мне казалось, что сегодня ты, по большей части, пребывал в другом Аду. Точнее, в том же самом, только в… задней части.

– В задней части твоего Ада так же непередаваемо узко, как всегда. Я даже думаю о девственницах – помнишь, мы о них говорили. Рискну сложить все данные этой задачи и сказать, что ты мало кого балуешь подобным? Даже Билла?

Я в сердцах махнула на него рукой.

– Как твой язык поспевает за твоими гадкими порочными мыслишками? И они вообще когда-нибудь бывают иными?

– Помимо выражения моих мыслей, он успевает делать целый ряд других вещей. И – конечно, бывают, но что может быть прекраснее порочных мыслей, высказанных вслух? Посмотри-ка.

Вивиан продемонстрировал мне найденный в сумке спичечный коробок.

– Знаешь, что там?

– Спички? – предположила я, стараясь вложить в эту фразу как можно больше иронии.

– Давай притворимся, что это не спички, и ты поможешь мне.

Я взяла протянутую мне папиросную бумагу.

– Ты куришь столько лет, а скручивать еще не научился?

– Увы. Зато я умею делать много других, не менее полезных и приятных вещей.

– О да, я знаю. Только давай не будем развивать тему.

– Вообще-то, я имел в виду, что умею раскуривать опиумную трубку и готовить абсент, о порочная женщина, которая не говорит гадостей только потому, что ее язык, в отличие от моего, не поспевает за порочными мыслишками.

Пока я складывала содержимое коробка в папиросную бумагу, Вивиан повертел головой, расслабляя шею, и оглядел спальню.

– Когда-то, – заговорил он, – я познакомился с девушкой-христианкой. С той, про которую я тебе рассказывал, когда мы говорили о девственницах. Не помню, при каких обстоятельствах это произошло, но в ней было что-то чистое и невинное, и я просто не смог пройти мимо.

– И почему это меня не удивляет, – вставила я, закуривая.

– Каждый вечер на протяжении двух недель мы гуляли вдоль стен монастыря – есть у нас один, в пригороде – и я не мог к ней прикоснуться, так как там полно туристов, а я не люблю подобного поведения на людях. И когда мы пришли к ней домой в начале третьей недели… – Он затянулся переданной «сигаретой» и продолжил. – У нее на спинке кровати висел католический крест. Из черного камня и на черных четках. Небольшой, но спинка кровати была белой, и не заметить было невозможно. И вот представь себе: я лежу, она сверху, и в какой-то момент я замечаю этот крест. Не помню, о чем я думал в тот момент, но то, как он покачивался в такт ее движениям в нескольких сантиметрах над моим лицом, меня загипнотизировало. Я смотрел на него минуты три, а она спросила: все ли хорошо? Крест мне не мешает? На что я ответил, что нет… такая пикантная деталь.