Мне не хотелось говорить на эту тему с Биллом, пусть я и знала, что он не откажет мне – даже при условии, что мы несколько месяцев будем работать себе в убыток – но особого выбора у меня не было. Еще меньше хотелось подкармливать и без того сытых руководителей «Треверберг Банк»: они обрадуются, узнав, что мисс Астер-Паттерсон решила взять «скромную» ссуду в несколько тысяч евро. Можно было «одолжить» деньги у одного из банкиров, нефтяных магнатов или шейхов, которые выстраивались в очередь для того, чтобы одарить меня бриллиантами и норковыми шубами. Как это льстило мне несколько лет назад, и каким жалким это выглядит теперь, когда я готова отдать последний цент ради жизни самого родного человека…

Мама сидела у окна и читала книгу. Она остригла волосы, которые когда-то были ее гордостью – вероятно, по причине предстоящей химиотерапии – и с короткой стрижкой выглядела моложе. Я никогда не видела маму с короткими волосами, но короткий забавный «ежик», как оказалось, только подчеркивал ее высокий лоб и изящные скулы – мне достались такие же, «наша порода», любила говорить она. На маме было ярко-синее шелковое платье с открытой спиной и декольте, которые в ее возрасте мало кто мог себе позволить, и туфли на каблуке. Как всегда, идеальный маникюр и макияж, тщательно подобранные украшения и «Chanel № 5» , которым она никогда не изменяла. Как всегда, ухоженная и красивая – такая, что и сейчас двадцатилетние мальчики сворачивают шею, когда она пролетает мимо на каблуках.

– Иззи! – сказала она мне, откладывая книгу. – Что это за красное платье а-ля «Моника Белуччи»? Я подумаю, что ты познакомилась тут с каким-то врачом, и сейчас убежишь на свидание!

– Кто бы говорил! – Я подошла к ней. – Для кого ты нарядилась? Для садовника Джона?

Мама кокетливо пригладила волосы, запоздало вспомнив, что теперь у нее короткая стрижка.

– Почему бы и нет? – пожала плечами она. – Он очень милый мальчик.

– Мама, ему тридцать два…

– А Уильяму нет и тридцати, – тут же нашлась она, обняла меня и поцеловала в лоб. – У тебя новые духи! Ну, ты точно собралась на свидание.

Я села в кресло напротив нее.

– Сначала расскажи, как у тебя дела. А потом мы поговорим обо мне.

Мама довольно поерла руки.

– Нет уж, сначала ты рассказывай! Судя по всему, тебе есть, что рассказать! Куда ты направляешься потом? В Мирквуд?

Я покраснела.

– С чего ты взяла?

Мама победно улыбнулась.

– Я прожила на свете больше твоего, Иззи. Мне не нужно задавать такие вопросы. Я просто знаю.

– Вообще-то… – Я помолчала. – С Мирквудом меня уже ничего не связывает.

Мама всплеснула руками.

– Черт возьми! Опять ты за свое, Изольда! Ты вся в меня, ей-богу… я всю жизнь бегала от мужчины к мужчине, а потом оказалась с носом.

– Мама… – начала я.

– Изольда! – Сейчас ее тон напоминал мне тон строгой матери, которая отчитывает меня за плохие оценки. – Я же вижу, как ты ломаешь руки и ерзаешь на стуле. И как поглядываешь на телефон. Сколько себя помню, ты никогда не ждала сообщений или звонков от Уильяма с таким нетерпением. Посмотри в зеркало. Ты влюблена! Зачем ты обрезаешь себе крылья, а заодно и этому чудесному мальчику?

– Мальчику почти сорок, – напомнила я.

– Не важно, – махнула рукой мама. – Они все мальчики – даже в девяносто. Послушай меня, Изольда. Жизнь дана нам для того, чтобы совершать глупости, а не для того, чтобы принимать серьезные решения разумом и потом жалеть о них сердцем. Кроме того, – мама решила закончить монолог в своем обычном ключе, – ведь он – не чета твоему Уильяму, признайся. Он очарователен – я всегда была без ума от синеглазых брюнетов. Он почти аристократ, умеет себя преподнести, хорошо одевается, не кичится своими деньгами, умен, знает, что нужно женщине. Ведь знает?

Кровь только успела отхлынуть от моего лица – и мои щеки залились румянцем пуще прежнего. Во время одного из визитов в Мирквуд я показывала Вивиану, как пользоваться фотоаппаратом в iPhone, и сделала его фото, которое потом переслала на свой телефон с помощью Bluetooth. Я имела неосторожность показать эту фотографию маме, и, если до этого мои рассказы о нем были более чем красочными, то теперь мамина фантазия работала вовсю. Как всегда, ее фантазии оказывались недалеки от реальности.

– Хватит, мама, – сказала я. – Ты его перехвалишь.

– Разве что самую малость. Ах да! Ведь он еще и врач! Изольда! И ты еще выбираешь между ним и Уильямом?!

– И Саймоном, – добавила я.

Мама недовольно поморщилась.

– Ох, это вообще странное создание, не понимаю, где ты его нашла. – Она взяла мою руку. – Запомни, Изольда. Женщина должна быть с тем мужчиной, который видит в ней богиню и делает все для того, чтобы она это поняла. А не с тем, кто знает только миссионерскую позу, выключает в спальне свет перед тем, как заняться любовью, и бледнеет от страха, когда ему нужно сказать тебе о своих чувствах. Ты меня поняла?

– Поняла. А теперь давай поговорим о тебе.

– Но потом мы вернемся к этой теме, – сказала мама тоном, не терпящим возражений.

– Хорошо, – смилостивилась я. – Доктор сказал мне, что ты согласилась на операцию.

Мама задумчиво потерла переносицу.

– Да. По правде говоря, не понимаю, о каких ухудшениях он говорит. Я прекрасно себя чувствую, отлично сплю и до сих пор занимаюсь йогой по два часа в день. Тут так хорошо! Я просыпаюсь в пять утра, выхожу в сад – там в это время никого нет – и занимаюсь на свежем воздухе. А этот наглец Джон подглядывает за мной, представляешь? Наверное, ему нравится наблюдать за тем, как я раздвигаю ноги.

Я расхохоталась.

– Ты репертуаре!

– Я тебе говорю, это очень его волнует. Ты замечала? Он начал неровно стричь кусты.

– Я уладила финансовый вопрос, твой юрист передал мне чеки.

Мама и понятия не имела, что ее лечение оплачиваю я. Она была уверена в том, что я привожу чеки от господина Морриса, ее юриста. Господин Моррис подыгрывал мне, так как понимал ситуацию. Мама могла позволить себе платить за лечение, но я считала своим долгом вносить в это свой вклад.

– А профессор Гольдштейн знает, что ты занимаешься йогой? – спросила я.

– Нет. Этот сноб запретит мне даже пить мартини, если я расскажу ему о том, что пропускаю стаканчик раз в пару недель! Дескать, это вредит моему здоровью. Что за чушь! Как йога может вредить? Он вообще знает, что такое йога? Да с его пузом он даже не может согнуться для того, чтобы завязать ботинки!

– Он каждый раз безуспешно пытается подбивать ко мне клинья, – поделилась я.

Мама закинула голову и звонко расхохоталась.

– Этот медведь? Ну и ну! Как у него наглости хватает? Послушай, – она снова взяла меня за руку, – а ведь у твоего врача, конечно же, прекрасное тело! Ты говорила, что он танцует, если я не ошибаюсь? – Она мечтательно подняла глаза к потолку. – Если бы ты привела его в гости, я бы построила ему глазки… но только при условии, что ты не будешь ревновать.

– Мама, мы договорились говорить о тебе, – напомнила я, чувствуя, что краснею в очередной раз.

– Я просто пытаюсь показать тебе, моя хорошая, что я почти здорова, и что ты не должна волноваться. Посмотри на меня! Я радуюсь жизни. – Она погладила меня по щеке. – И я буду радоваться еще больше, если у тебя все будет хорошо. Так что не думай слишком много. Ты рассуждаешь о правильности своих поступков, а жизнь идет себе мимо. Нужно жить сегодняшним днем.

Мирквуд

В клубе сегодня было много гостей. Колетт, как всегда, подошла ко мне в тот момент, когда я переступила порог.

– Добрый вечер, мисс Паттерсон, – улыбнулась она. – Позвольте, я возьму ваш плащ.

– Не нужно, – ответила я. – Где месье Мори?

Она посмотрела на меня, удивленно приподняв бровь, и кивнула в направлении компании мужчин – они стояли в тесном кругу и что-то обсуждали.

Я подошла к мужчинам. Один из них держал в руках газету, а остальные стояли вокруг и от души смеялись.

– Вот умора! – услышала я голос Адама. – Всякое бывало – но романа с Эриком Фонтейном мне еще не приписывали! Давно я так не смеялся! Вивиан, Эрик сегодня придет? Я просто обязан ему это показать!

– Я увидел эту статью сегодня с утра в Facebook, – ответил ему Вивиан. Одной рукой он обнимал компаньона за плечи, а в другой держал бокал с вином. – Предлагаю отметить на ней Эрика и тебя, чтобы об этом узнало побольше народу.

– И тебя, – добавил кто-то из мужчин. – Ты бы точно не остался в стороне!

Адам и Вивиан в очередной раз расхохотались, и последний предусмотрительно отвел в сторону руку с бокалом. А потом повернул голову и заметил меня. Улыбка исчезла с его лица, и он медленно выпрямился.

Мы смотрели друг на друга почти минуту, и никто из нас не решался нарушить заговорить. Адам почувствовал, что нас надо оставить наедине, и сделал знак гостям отойти.

– Зачем ты пришла? – спросил Вивиан. – Мы все сказали друг другу.

– Да, но… я так не могу, – ответила я.

– Как, черт побери? Ты сказала, что нам стоит с этим покончить, потом звонишь и пишешь сообщения, делая вид, будто тебя интересует моя жизнь, а теперь приезжаешь! Зачем? – Он поймал взгляд Адама, который внимательно наблюдал за нами, и взял меня под руку. – Давай поговорим наедине.

Вивиан открыл дверь кабинета и пропустил меня вперед. Я подошла к столу и остановилась, не оборачиваясь. Я почти физически чувствовала спиной его взгляд. Казалось, даже могла понять, о чем он думает.

– Так зачем ты пришла? Тебе не понравилось кольцо, которое тебе подарил Уильям, и ты хочешь, чтобы кто-то купил тебе кольцо подороже?

– Ты идиот, – сказала я, до сих пор стоя к нему спиной. – Дело не в кольце и не в Уильяме.

– Тогда в чем дело?

Я обернулась и вздрогнула от неожиданности – Вивиан стоял совсем рядом со мной. Меня всегда удивляла его способность ходить практически бесшумно.

– В том, что мне плохо без тебя, – ответила я.

– В следующую секунду ты скажешь что-то другое. Так зачем весь этот спектакль? Зачем ты так старательно все портишь? Чем дольше мы хватаемся за это, тем больнее будет потом.

– Помнится, ты был другого мнения о боли.

– Это не та боль, о которой я говорил. Боли от того, что я потерял то, что было мне дорого, в моей жизни предостаточно.

Я отошла от него на шаг.

– А если я скажу, что… мне нужна твоя боль?

Вивиан внимательно изучал мое лицо.

– Зачем ты это говоришь, Изольда? Ты хочешь сделать меня еще несчастнее? Тебе просто нравится делать других несчастными, я прав? Когда-то кто-то сделал несчастной тебя, и ты решила, что продолжать эту цепочку – отличная идея. Ты не задумывалась о том, что это когда-нибудь снова вернется к тебе?

– Нет. Но, похоже, оно вернулось.

Я подняла голову, и наши взгляды пересеклись всего лишь на долю секунды, но это оказалось достаточно для того, чтобы мы оба поняли ответ на так и не заданный вопрос. Мы могли играть в этот словесный пинг-понг до самого утра, но это ничего не принесло бы нам, кроме усталости. Да и был ли какой-то смысл в том, чтобы в него играть? Вивиан обнял меня за талию, усадил на стол и уже наклонился для того, чтобы поцеловать, но в последний момент остановился.

– Пожалуйста. – Я нетерпеливо потянулась к нему. – Что такое?

– Скоро я поеду домой. Или ты хочешь, чтобы сюда пришел Адам?

– Адам? – вяло удивилась я. – Но ты ведь можешь запереть дверь.

– Это наш общий кабинет. Было бы странно, если бы я посреди вечера по какой-то непонятной причине запер дверь на ключ. – Он поцеловал мне руку и взял со стола перчатки. – Максимум сорок минут, дорогая. Адам и так уже должен мне один выходной.

Я проводила его взглядом, до сих пор сидя на столе.

– Буду ждать.


По дороге в Мирквуд для того, чтобы отвлечься от других мыслей, я перебирала в памяти всех мужчин, на которых могла бы наклеить ярлык «хороший любовник». Потом я вспоминала мужчин, которые удостоились бы звания «отличный» или «великолепный» любовник. Хороших было достаточно, отличных – чуть поменьше, великолепных можно было пересчитать по пальцам. Так, как оно и должно быть – ни больше, ни меньше, равновесие соблюдено. Вивиана я бы отнесла, скорее, к хорошим, и это было бы честно и правильно. Но я не могла понять, что за сила каждый раз тянет меня к нему, и что за сила тянет его ко мне. Эта сила пугала. Мы напоминали ученых, которые на свою голову вывели какую-то теорию и были бы рады ее забыть, но это оказалось не так-то просто. Мне не хотелось грубости, но когда он целовал меня в прихожей, поднимая подол моего платья, я не нашла в себе сил для того, чтобы сказать ему «нет».