Джулия Куинн - Ночь наслаждений

– Что ж, – сказал он мисс Уинтер, – не каждый день побываешь одновременно странным и печальным.

– Или злым.

– Или злым, – фыркнул он. Но тут ему пришла в голову мысль – странная, печальная мысль: – Я не умираю в конце, надеюсь?

Харриет покачала головой.

– Уже легче. Должен сказать, из меня выйдет ужасный труп.

Харриет рассмеялась, вернее, сжала губы, стараясь не рассмеяться. Девочки трещали без умолку, доедая завтрак, а потом выбежали из комнаты. Они с мисс Уинтер остались наедине. Только они и тарелки с едой. В окна сочилось утреннее солнце.

– Интересно, – сказал Дэниел, – а в пьесе наши персонажи порочны?

Ее вилка звонко ударилась о фарфор.

– Прошу прощения?

– Печальный, странный и злой – все это прекрасно, но я хотел бы быть порочным. А вы?

Мисс Уинтер тихо ахнула. Звук сорвался с губ, и ему еще больше захотелось поцеловать ее.

Впрочем, любой ее жест заставлял Дэниела желать поцелуя. Он снова чувствовал себя охваченным вечным желанием женщины. Но на этот раз это желание было направлено только на мисс Уинтер. Когда-то в университете он флиртовал с каждой юбкой, воровал поцелуи, вернее, принимал, когда они предлагались свободно.

Но на этот раз все было иначе. Он хотел не какую-то женщину. Он хотел ее. И видимо, ради нее стоит провести день, превратившись в печального, странного, изуродованного графа.

Но тут же Дэниел припомнил бородавку. Повернулся к мисс Уинтер и твердо предупредил:

– Никаких бородавок!

Должен же мужчина где-то провести границу!

Шесть часов спустя, поправляя черный пояс, призванный выделять ее как королеву зла, Энн должна была признать, что не помнит дня чудеснее.

Абсурдного – да, совершенно бессмысленного – да, но все же полностью и целиком восхитительного.

Она славно повеселилась.

Повеселилась. Энн не могла припомнить, когда это было в последний раз.

Они весь день репетировали (не то чтобы кто-то собирался ставить на сцене «Странную, печальную трагедию лорда, который не был Финстедом», но она даже не пыталась сосчитать, сколько раз останавливалась, сгибаясь от смеха).

– Ты никогда не сразишь мою дочь! – провозгласила она, размахивая палкой.

Элизабет едва увернулась.

– Ой, – в ужасе воскликнула Энн. – Мне так жаль! С вами все в порядке?

– Все хорошо, – заверила Элизабет. – Я…

– Мисс Уинтер, вы снова ломаете образ, – застонала Харриет.

– Я чуть не ударила Элизабет, – пояснила Энн.

– Мне все равно.

Элизабет негодующе надулась:

– Зато мне не все равно.

– Может, не следует пользоваться палкой? – предложила Френсис.

Харриет бросила презрительный взгляд на сестру, прежде чем повернуться к остальным.

– Мы можем вернуться к сценарию? – спросила она так строго, что тон явно отдавал сарказмом.

– Конечно, – кивнула Энн, глядя в сценарий. – Где мы остановились… Ах да, ты никогда не сразишь мою дочь и все такое.

– Мисс Уинтер!

– О нет, я не произношу слова роли. Просто ищу место, на котором остановилась.

Она откашлялась и взмахнула палкой, на этот раз подальше от Элизабет:

– Ты никогда не сразишь мою дочь!

Энн так и не поняла, как умудрилась произнести это, не рассмеявшись.

– Я не хочу сразить ее, – заверил лорд Уинстед достаточно драматично, чтобы заставить рыдать публику из Друри-Лейн. – Я хочу жениться на ней.

– Никогда!

– Нет-нет-нет, мисс Уинтер! – воскликнула Харриет. – Вы совсем не кажетесь расстроенной!

– Я и не расстроена, – призналась Энн. – Эта дочь чересчур жеманна. Думаю, злая королева будет рада сбыть ее с рук.

Харриет страдальчески вздохнула:

– Может и так, но злая королева не находит свою дочь жеманной.

– Я тоже считаю ее жеманницей, – вставила Элизабет.

– Но ты и есть дочь! – заметила Харриет.

– Знаю. Я весь день читала роль. Она идиотка.

Пока они препирались, лорд Уинстед подвинулся ближе к Энн и сказал:

– Я чувствую себя похотливым старикашкой, когда пытаюсь жениться на Элизабет. – Она усмехнулась. – Полагаю, вы захотите поменяться ролями.

– С вами?

Он сделал зверскую гримасу:

– С Элизабет.

– После того как вы сказали, что я идеальная злая королева? Ни за что!

Граф наклонился ближе.

– Не хочу ссориться, но, по-моему, я назвал вас идеально злой королевой.

– О да, это намного лучше. – Энн нахмурилась. – Вы видели Френсис?

Он кивком показал вправо:

– По-моему, она роется в кустах.

Энн проследила за его взглядом и поежилась:

– Роется?

– Она сказала, что практикуется к следующей пьесе. – Энн непонимающе уставилась на него. – В которой она собирается играть единорога.

– Ах да, конечно, – хмыкнула она. – Френсис довольно настойчива.

Лорд Уинстед широко улыбнулся, и сердце Энн пропустило удар. У него такая прекрасная улыбка! Лукаво-озорная, но… Энн не знала, как это описать, если не считать, что он хороший человек, порядочный, благородный, различающий добро и зло, какой бы греховной ни была его улыбка…

Она знала, что он не причинит ей боли. Даже собственный отец не казался таким надежным.

– Вы вдруг стали такой серьезной, – заметил лорд Уинстед.

Энн с усилием вернулась в реальность.

– О, ничего, – быстро заверила она в надежде, что при этом не покраснела. Иногда нужно было убеждать себя, что граф не читает ее мысли.

Энн бросила взгляд на Харриет и Элизабет, все еще споривших, хотя перешли от темы ума (или отсутствия такового) прекрасной принцессы к…

«Господи боже, неужели они обсуждают диких кабанов?»

– Думаю, нам нужно сделать перерыв, – предложила она.

– Скажу одно, – процедил лорд Уинстед. – Не буду я играть кабана.

– Думаю, нет причин волноваться на этот счет. Френсис просто выхватит эту роль, – фыркнула Энн.

Он посмотрел на нее. Она – на него. И вместе они взорвались смехом, таким заразительным, что даже Харриет и Элизабет прервали перепалку.

– Что тут смешного? – спросила Харриет вслед за чрезвычайно подозрительным вопросом Элизабет:

– Вы смеетесь надо мной?

– Мы смеемся над всеми, – пояснил лорд Уинстед, вытирая слезы. – Даже над нами.

– Я голодна! – объявила Френсис, появляясь из кустов. К платью прилипли листочки, а в волосах застряла палочка. Энн не думала, что палочка изображает рог единорога, но эффект, тем не менее, был очаровательным.

– Я тоже голодна, – пожаловалась Харриет со вздохом.

– Почему бы кому-то из вас не побежать в дом и не попросить кухарку приготовить корзинку для пикника? – предложила Энн. – Нам неплохо бы подкрепиться.

– Я пойду, – предложила Френсис.

– И я с тобой, – сказала Харриет. – На ходу мне приходят лучшие мысли.

Элизабет оглядела сначала сестер, потом взрослых.

– Ну, тогда и я не собираюсь оставаться одна, – решила она, по-видимому, не считая взрослых подходящей компанией, и все три девочки направились к дому сначала быстрым шагом, потом бегом.

Энн наблюдала, как они исчезают за холмиком. Вероятно, и ей не стоило оставаться наедине с лордом Уинстедом. Но было трудно найти возражения. Сейчас день в разгаре. Они в саду, и, более того, сегодня она так повеселилась, что вряд ли способна возражать на что бы там ни было.

На лице Энн играла улыбка, и она была счастлива эту улыбку сохранить.

– Наверное, вам стоит снять пояс, – предложил лорд Уинстед. – Никому не нужно быть злым постоянно.

Энн рассмеялась, скользнув пальцами по черной ленте:

– Не знаю. Оказалось, мне очень нравится быть злой.

– Так и следует. Должен признаться, я завидую вашим злым деяниям. Бедный лорд Финстед, или как там теперь его будут звать, мог бы проявить чуть больше недоброжелательности. Бедняга такой неудачник.

– Да, но в конце получает принцессу, – напомнила Энн. – А злой королеве придется остаток жизни обитать на чердаке.

– Следовательно, возникает вопрос, – нахмурился он. – Почему история лорда Финстеда печальна? Что касается странного, это вполне ясно, но если злая королева заканчивает дни на чердаке…

– Это же его чердак, – перебила Энн.

– Вот как… – Похоже, граф опять пытался не рассмеяться. – Что ж, это все меняет.

И тут оба рассмеялись. Вместе. Снова.

– О, я тоже голодна, – вздохнула Энн, когда смех растаял до улыбки. – Надеюсь, девочки не слишком задержатся.

И тут рука лорда Уинстеда сжала ее пальцы.

– А я надеюсь, что они задержатся, – пробормотал он, притягивая Энн к себе, и она позволила, слишком счастливая, чтобы запомнить все способы, которыми он точно разобьет ее сердце.

– Я говорил, что поцелую вас снова, – прошептал Уинстед.

– Вы сказали, что попытаетесь.

Он коснулся губами ее губ.

– И я знал, что у меня получится.

Он поцеловал ее, и она отстранилась, но всего лишь на дюйм-другой.

– Вы весьма уверены в себе.

– Хм.

Его губы нашли уголок ее рта, медленно провели по коже, пока Энн сдалась. Голова бессильно откинулась, давая ему доступ к изгибу шеи.

Ее накидка соскользнула, открывая обнаженную кожу, и граф поцеловал ее, прямо у края выреза платья, прежде чем вернуться к губам.

– Господи боже, я так хочу вас, – прохрипел он, прижимая ее к себе еще сильнее, стискивая ягодицы, и подтягивая вперед… верх… И тут Энн безумно захотелось обхватить его ногами. Именно этого хотел и он, и боже, помоги ей, его желание было взаимно.

Слава небесам, что юбка Энн, возможно, оказалась тем единственным, что препятствовало ее абсолютно бесстыдным поступкам. Но все же, когда его рука проникла внутрь лифа, Энн не протестовала. А когда ладонь осторожно задела сосок, единственной ее реакцией был стон.

Это нужно прекратить. Ну, еще немножко…

– Прошлой ночью я видел вас во сне, – прошептал Уинстед ей в губы. – Хотите знать, как это было?

Энн покачала головой, несмотря на то что хотела. Отчаянно. Но она знала границы. Идти по этой дороге можно только раз. Если она узнает его сны, услышит мягкий дождь слов, льющихся с его уст, непременно захочет все, о чем он говорит.

Но слишком больно хотеть чего-то такого, чего она никогда не сможет иметь.

– А какие сны видите вы? – спросил Уинстед.

– Я не вижу снов.

Он на секунду замер, но тут же отстранился, чтобы взглянуть на нее. Его глаза – удивительно яркие, светло-голубые глаза были полны любопытства. И, может, чуть печальны.

– Я не вижу снов, – повторила Энн, пожав плечами. – Вот уже много лет.

Для нее это было совершенно нормально, и до этого момента ей даже в голову не приходило, каким странным явлением это может казаться окружающим.

– Но в детстве видели? – допытывался граф.

Энн кивнула. Раньше она не думала об этом, а может, просто не хотела думать. Но если и видела сны, с тех пор как покинула Нортумберленд восемь лет назад, ничего не помнила. Каждое утро, до того как открыть глаза, она мысленно видела ночную тьму. Абсолютно пустое место, наполненное абсолютной пустотой. Ни надежд. Ни грез.

Но и кошмаров.

Энн казалось, что она платит малую цену. Достаточно много времени она тратила, беспокоясь о Джордже Кервеле и его безумной жажде мести.

– Не находите это странным? – спросил Уинстед.

– То, что я не вижу снов?

Энн знала, о чем он, но по какой-то причине нуждалась в его подтверждении.

Уинстед кивнул.

– Нет, – глухо, но уверенно ответила она.

Он ничего не сказал, но его глаза впивались в нее с таким напряжением, что ей пришлось отвести взгляд. Он слишком многое видел в ней. Менее чем за неделю этот человек узнал о ней столько, сколько она не рассказывала никому за последние восемь лет. И это выводило из равновесия.

Энн нерешительно вырвалась из его объятий и отступила настолько, чтобы он не мог до нее дотянуться. Нагнулась, подняла накидку и молча застегнула ее на шее.

– Девочки скоро вернутся, – пояснила она, хотя знала, что пройдет еще четверть часа, если не больше, прежде чем они придут.

– Давай прогуляемся, – предложил Уинстед, протягивая руку.

Она с подозрением оглядела его.

– Далеко не все мои поступки движимы вожделением, – засмеялся он. – Я просто думал показать вам одно из моих любимых мест в Уиппл-Хилл.

Когда она взяла его под руку, он добавил:

– Мы всего лишь в четверти мили или около того от озера.

– Там водится рыба? – спросила Энн.

Она уже не помнила, когда в последний раз рыбачила, но помнила, как наслаждалась этим в детстве вместе с Шарлоттой, несмотря на запрещение матери, считавшей, что девочкам пристали более женственные занятия. Рано или поздно девочки смирялись. Но даже после того, как Энн стала одержима нарядами, модными туфлями и украшениями и сохраняла в памяти каждый взгляд холостого джентльмена… она по-прежнему любила рыбалку. Даже не брезговала чистить и разделывать рыбу. И, конечно, есть ее. Невозможно недооценить удовольствие человека, поймавшего собственную еду.