Ты давишь большими пальцами, и глина сопротивляется, но ты сильнее. Ты вминаешь середину и начинаешь вылепливать края большим и указательным пальцами. Равномерно давишь. Запускаешь внутрь левую руку, а затем и кончики пальцев правой, тянешь вверх. Ты думаешь о посуде в доме своего детства, которой никогда не пользовались. Белый фарфор с золотисто-розовыми ободками, слишком хрупкий. Совсем не то, к чему ты стремишься.

Ты уже знаешь, что всегда будешь бояться. Даже когда небо белесое и ясное. Даже когда муж и сын спокойно спят в своих кроватях. Ты знаешь, что во всякую одинокую поездку в магазин за квартой молока тебе будет казаться, что земля вот-вот тебя поглотит.

Ты все равно поедешь в магазин.


После ее отъезда тишина становится невыносимой. Он мерит шагами дом, но места не хватает, и однажды вечером он пробегает в темноте больше пяти миль до хозяйственного магазина. Заходит с заднего двора, отжимает окно и залезает внутрь. Как только глаза великана привыкают к темноте, он пробирается мимо мешков с удобрениями и семенами в отдел электроприборов. Хватает с полки магнитофон и набивает карманы кассетами. Его руки дрожат, но он умудряется зажечь спичку, чтобы прочесть ценники и оставить достаточно денег. Всю дорогу домой он бежит. В черном небе полно звезд. Несколько кассет выпадает из карманов на дорогу. Когда великан прибегает домой, одежда у него насквозь мокрая от пота. Он сидит за столом и изучает магнитофон. Инструкции нет. Он выбирает первую попавшуюся кассету, вставляет в магнитофон и нажимает на «ВКЛ». Великан плачет, услышав музыку.

Он подавлен и с каждым днем становится все бледнее. Ему не хочется жить. Кисти и краски пылятся, а огород заброшен и зарастает сорняками. Покупатели потеряли надежду что-либо купить. У лотка больше никто не останавливается, кроме женщины, которая мучает великана.

В первый раз пикап сразу разворачивается и уезжает. Великан замечает его лишь потому, что от визга шин по спине пробегает холодок. На следующий день автомобиль останавливается на холостом ходу. Он приезжает каждый день, и великан научился узнавать звук его мотора. Однажды утром женщина выходит из машины. Великан выглядывает на улицу и узнает мать мальчика, которого спрятал в сарае, чтобы он не видел крови. Великан сидит в доме и не выходит, пока женщина не уезжает. На следующее утро она возвращается. Великан наблюдает из окна. Он смотрит на часы. Женщина стоит у обочины ровно пять минут. Она возвращается каждое утро. Она заполнила собой его дни. Когда великан слышит гул мотора, он бросает все дела и выключает магнитофон. Великан знает, что она отчаянно чего-то хочет. Ему известно, каково это. Он тоже чего-то хочет.

Откуда ему знать, как потеют руки Вонни, когда она сжимает руль. Откуда ему знать, что порой она возвращается домой, насквозь промокшая от пота, идет в сарай и поливается водой из шланга. Откуда ему знать, что она приезжает сюда потому, что для нее это самое ужасное место на земле. Как и то, что по ночам ее страх превращается в страсть и она хочет мужа так сильно, что это ее пугает. Ей приходится кусать кулаки, чтобы не кричать во время секса.

Сирень давно отцвела. Вонни хватает только на то, чтобы пятнадцать минут постоять на обочине, что-нибудь купить и вернуться домой.

Каждый день она все больше времени проводит вне автомобиля. Семь минут, затем десять. Иногда она курит и всегда смотрит на часы. В это время года на дороге много машин. Назойливо гудят арендованные скутеры и мотоциклы. У великана саднит в горле, когда он наблюдает за Вонни. Он почти перестал есть. Иногда он вспоминает о еде, открывает консервную банку, подогревает ее и пожирает содержимое. Ему все равно, что есть, говяжью тушенку или овощной суп.

Великан не хочет менять постельное белье, но в конце концов приходится. Он снимает простыни и находит заколку Джоди, серебряную ленточку, забытую между матрасом и простыней. Великан стелет старые простыни на место и изучает заколку. Он подскакивает, когда стучат в дверь. Вряд ли кто-то, кроме женщины, знает, что он еще жив, а она уже уехала. Великан видит за окном полицейского, Хаммонда Веста. Великан два дня подряд слушал Брамса пополам с Джонни Кэшем[18]. Что, если отпечатки его пальцев нашли на пыльных полках хозяйственного магазина? Он даже не прячет магнитофон, а открывает дверь и стоит на пороге, не приглашая Хаммонда войти.

— Решил проверить, как у вас дела, — говорит Хаммонд.

Полицейский сегодня без формы. На нем потертые слаксы цвета хаки и клетчатая рубашка. Великан мрачно глядит на него.

— Пить ужасно хочется, — сообщает Хаммонд.

— Заходите, — говорит великан.

Его голос звучит глухо и совсем не так низко, как можно ожидать.

Хаммонд проходит мимо него к холодильнику.

— Что, пива нет? — спрашивает Хаммонд.

Он достает бутылку яблочного сока и глядит на стойку в поисках стакана.

— Стаканов нет, — сообщает великан, и Хаммонд пьет из горла.

— Похоже, девушка уехала, — говорит Хаммонд.

Великан молчит, и полицейский добавляет:

— Родители ее все еще ищут. Найдут, когда она сама того захочет. Я так и думал, что вы никуда не поедете.

— Конечно, — говорит великан. — По-вашему, я урод.

— Нет, — возражает Хаммонд. — По-моему, здесь ваш дом.

— Собираетесь меня арестовать? — спрашивает великан.

— Нет. А есть за что?

— Тогда оставьте меня в покое, — требует великан.

— Похоже, вы мне не рады, — замечает Хаммонд.

— Я не обязан с вами говорить, — взрывается великан. — И не обязан ничего объяснять.

Хаммонд закрывает бутылку с соком и убирает в холодильник. В нем почти ничего нет, только упаковка чеддера, немного увядшего латука и два бруска масла. Хаммонд захлопывает дверцу и видит, что великан плачет. Полицейский быстро отворачивается и смотрит в окно на задний двор. Двор пуст.

— В детстве я одно лето работал на вашего дедушку, — говорит Хаммонд. — Он чуть не свел меня с ума. Заставил рубить дрова до посинения, но это не самое ужасное. Он болтал без умолку, а я к такому не привык. Мои родители были глухими, мы разговаривали жестами. У меня голова шла кругом от его болтовни, прямо наизнанку выворачивало. У него был петух по кличке Примо. Когда ваш дед не разговаривал со мной, он разговаривал с Примо.

— Я знал Примо, — сообщает великан. Его голос похож на детский — тихий и слабый от плача. — А может, его правнука.

— На редкость сволочная была птица, — подхватывает Хаммонд. — Наверняка с полвека прожил.

Все это время великан держал в руке серебряную заколку. Он кладет ее на стол, но не может отвести глаз.

— Пойдем за ними, — говорит Хаммонд.

Великан озадаченно поворачивается к нему.

— Ты куда-то отнес куриц. Пойдем заберем их.

Великан смотрит на Хаммонда, понимает, что это не шутка, и достает из-под раковины пустой мешок для зерна.

— Я нарушу закон, — предупреждает он Хаммонда.

— Не нарушишь, — возражает Хаммонд — Я прослежу.

Они садятся в патрульную машину, едут на соседскую ферму, паркуются и ждут темноты. Затем бегут к дощатому забору — защите от бродячих коров — и падают на землю.

— Вперед, — командует Хаммонд Вест. — Я за тобой, с фонариком.

Великан проползает под забором. Мимо проезжает машина, освещая дорогу, и великан вжимается лицом в землю.

— Все в порядке, — говорит Хаммонд, когда свет фар исчезает вдали.

Вокруг птичьего двора высокая проволочная изгородь. Великан уже был здесь. Он протягивает Весту холщовый мешок.

— Я буду ловить, а ты держи.

Великан легко перелезает через изгородь и садится на корточки, поджидая Хаммонда, который застревает наверху и слезает, лишь порвав рубашку.

— Все нормально? — спрашивает великан, и Хаммонд нетерпеливо кивает.

Они заходят в первый курятник. Великан узнает своих цыплят по голосу. Он быстро хватает двух куриц и пихает Хаммонда в бок, чтобы тот открыл мешок, пока птицы не закудахтали и не перепугали остальных. Слишком темно, и всех куриц не разыскать, но они успевают поймать дюжину. Наконец Хаммонд говорит:

— Время вышло.

Они возвращаются тем же путем. Великан пропускает Хаммонда вперед, затем с мешком куриц забирается на изгородь. Они бегут к патрульной машине, заскакивают внутрь. Великан ставит мешок на заднее сиденье и гикает.

— Отлично! — восклицает он и довольно чувствительно хлопает Хаммонда по спине.

— Надеюсь, мы забрали лучших, — говорит Хаммонд, — потому что я сюда не вернусь.

— Надо было оставить тебя на заборе, — усмехается великан.

— Очень смешно, — говорит Хаммонд. — Интересно, как бы ты скакал в моем возрасте.

Они все еще на взводе; время от времени смеются ни с того ни с сего. Мешок на заднем сиденье клохчет и елозит, отчего они еще больше веселятся. Когда Хаммонд паркуется рядом с лотком, великан хватает мешок и перетаскивает себе на колени.

— Слушай, — говорит он. — Спасибо.

Великан выходит из машины; полицейский тоже. Хаммонд опирается на крышу патрульной машины.

— Знаешь что, Эдди, — говорит он. — Если мне придется править спину у мануальщика, я пошлю тебе счет.

— Да ради бога.

Великан смеется.

Быстро — из-за жары — стрекочут сверчки[19].

— Завтра будет еще жарче, — говорит Хаммонд.

— Ага, — соглашается великан. — Июль, что ты хочешь.

— Ага, — повторяет Хаммонд, и они смеются.

Великан спускается в лощину, и неважно, что в ней темным-темно, — он знает дорогу наизусть. Он огибает дом и подходит к курятникам. Встает на колени и медленно достает из мешка птиц, одну за другой, придерживая на земле, пока они не перестают хлопать крыльями.

Великан идет в дом и готовит себе первый нормальный ужин за несколько недель — сэндвич с сыром и салатом. Он слишком возбужден, чтобы долго спать, поэтому встает до рассвета и выходит на улицу. Хаммонд прав, сегодня еще жарче. Уже. Курицы роются в пыли, и великан насыпает им корма. Он знает, что, если еще больше запустит огород, жара выжжет цветы на дынных лозах, а стебли подсолнухов станут хрупкими и переломятся пополам. Великан достает шланг и поливает огород. Затем он полет сорняки, совсем недолго. Пропалывать сырую землю так легко, что целая грядка латука готова в два счета.

Он наливает себе немного кофе и садится на деревянный ящик. Небо светлеет, на востоке за деревьями — яркая алая полоса. Великан возвращается к работе; полет, пока не покрывается потом, затем снимает рубашку. Он наполняет ящик пучками латука, первыми летними помидорами и стручковой фасолью и относит на лоток.

На его ладонях вздулись пузыри, но он еще работает, когда приезжает Вонни. Великан обходит дом, чтобы лучше видеть. Вонни сегодня рано; она опирается на кузов пикапа и смотрит на проезжающие машины. Иногда ей тяжело отсюда уезжать. Она видит, что на лотке наконец появились товары, и подходит к нему. Старательно выбирает латук и фасоль. Запихивает две долларовые банкноты в прорезь в крышке кофейной банки, решает прихватить букет диких астр, которые великан нашел в зарослях ежевики, и ищет в карманах мелочь.

Вонни замечает великана, когда идет к машине. Она сразу видит, насколько он молод. Он смотрит прямо на нее, и в это мгновение Вонни кажется, что они как-то связаны. Если она сейчас уедет, еще не поздно отправиться на пляж с Саймоном и Андре. Они обещали подождать. Вонни прихватывает цветы и овощи локтем, чтобы помахать великану. Юноша поднимает руку и смотрит, как Вонни садится в пикап. Его спина и руки ноют после тяжелой работы, но он возвращается в огород и расставляет миски с солью для отпугивания слизней. Великан знает, что Вонни скоро перестанет приезжать. С каждым днем она продвигается все дальше. Со временем лоток станет для нее простым ориентиром, а не пунктом назначения. Но у великана появятся другие покупатели, и некоторые из них будут утверждать, что его овощи лучше любых лекарств.

Сегодня великан заснет на чистых простынях, и над ним будут сиять бессчетные неведомые планеты. Он хочет вечно бодрствовать, вечно помнить то, что чувствует сейчас. Но руки у него болят, и он понимает, насколько устал. Он ложится в траву, вытягивается в полный рост и смотрит вверх сквозь зеленую листву.