Изобразив улыбку, Мередит сказала:

– Как пожелаете. Но я думаю, вы увидите, что все в порядке. Я управляла Оук-Ран во время частых отлучек моего мужа.

– Но не слишком частых? – Он искоса взглянул на ее талию.

У нее вспыхнули щеки. Боже. Он что-то подозревал или это просто была дерзость? В любом случае она поспешно начала защищаться, пожалуй, слишком поспешно.

– Последний раз я виделась с мужем в Бате. Мы с тетушкой оставались там еще две недели до того, как он… скончался. – Она продумала все детали. Это казалось разумным, учитывая, что она не видела Эдмунда в течение трех лет после того, как он в последний раз привозил группу охотников в Оук-Ран. К счастью, они с теткой были в Бате в то время, что подтверждало ее историю. Было маловероятно, что кто-либо смог бы отрицать, что Эдмунд хотя бы раз посетил ее там. – Эдмунд не любил деревню. Он предоставил управление Оук-Ран мне.

– В Оук-Ран нет управляющего, милорд, – подтвердила тетушка Элеонора, по-совиному хлопая глазами над своей чашкой. – Моя племянница справлялась со всеми делами по имению, и вполне успешно. Эдмунд во всем доверял ей, – приврала она, чтобы создать впечатление, что Мередит и Эдмунд жили в мире и согласии.

– Да, – добавила Мередит. – Мне бы не хотелось отнимать у вас время. Вы же, я не сомневаюсь, желаете скорее вернуться в Лондон.

– Все равно мне хотелось бы побыть здесь некоторое время.

Уязвленная его настойчивостью, она попробовала принять застенчиво-скромный вид.

– Конечно, я не хочу, чтобы вы подумали, что я против вашего пребывания здесь. Это ведь и ваш дом тоже. – Она встала. – Не хотите ли взглянуть на вашу комнату и отдохнуть перед обедом?

Он не успел ответить, как дверь гостиной распахнулась, и в комнату вошел ее отец. Все застыли от неожиданности. С развевающимися вокруг головы длинными седыми волосами ее отец походил на безумного, только что вырвавшегося из сумасшедшего дома. Кровь застучала в ее висках, и Мередит напряглась, мгновенно поняв, что у него наступил один из его плохих дней.

Сверкающие глаза отца со смертельной злобой остановились на Колфилде. Для человека семидесяти лет, который почти всю жизнь читал проповеди, он был поразительно подвижным. Прежде чем кто-то опомнился, он всем телом нанес удар по груди Колфилда. Мередит услышала слабый треск и надеялась, что это скрипнули суставы отца, а не треснули ребра Колфилда.

– Свинья! – закричал он, хватая Колфилда за галстук. – Папистская свинья!

Затем все превратилось в кромешный ад.

Глава 4

Тетя Элеонора закричала. Кто-то опрокинул чайный сервиз. Осколки фарфора рассыпались по ковру, и Мередит на мгновение стало жаль разбитой посуды. Гримли звал на помощь. Слуги, как небольшая оккупационная армия, заполнили гостиную, увеличивая хаос, если не числом, то одним своим присутствием. И все это время Колфилд сохранял спокойствие, что было крайне удивительно, поскольку ее отец душил его галстуком.

– Пожалуйста, не бейте его! – перекрывая шум, умоляла Мередит.

– У него больная спина! – визгливо кричала тетя Элеонора, беспомощно размахивая руками. – Осторожнее с его спиной!

– Он, однако же, пытается задушить меня. – Колфилд, осторожно освобождаясь от рук ее отца, бросил на нее скептический взгляд. Все-это заняло несколько мгновений, но, казалось, тянулось бесконечно, пока не укротили безумного старика. Нелс, как огромный медведь, держал его крепко, но бережно.

– Дочка, не верь ему! – Отец, которого Нелс выводил из гостиной, погрозил Колфилду искривленным подагрой пальцем. – Он папист, я тебе говорю! Они здесь повсюду. Он убьет королеву. – Остальная часть речи отца слышалась все слабее по мере того, как он поднимался наверх.

– Примите мои самые искренние извинения. Последнее время отец не в себе. – Мередит была бессильна скрыть свое смущение, что еще больше ее злило. Отец когда-то был выдающимся человеком – благочестивым, остроумным, вызывавшим у многих восхищение. Правда, он был суровым и не самым любящим из отцов. Но он был у нее единственным, кто когда-либо принадлежал ей, а его теперешнее состояние не было его виной.

– Нет необходимости извиняться, миледи, – сказал Колфилд, поправляя галстук, а его губы складывались в насмешливую улыбку. – Я не думаю, что ваш отец действительно хотел убить меня.

– О, милорд! – восторженно заявила тетушка Элеонора, хлопая в ладоши. – Вы такой добрый и внимательный. Не все способны на такое терпение и понимание. – Она резко толкнула Мередит. – Ну разве он не добр, Мередит?

– Да, очень добр, – повторила Мередит, пораженная неожиданной переменой в чувствах тетки. Всего лишь несколько часов назад она проклинала Колфилда как самого последнего негодяя.

– Меня это беспокоит, миледи. Я не мог предположить, что ваш отец дошел до такого состояния, – раздался в гостиной испуганный голос поверенного. – Меня очень беспокоит безопасность дам. А вы теперь должны подумать и о ребенке. Жить под одной крышей с человеком, подверженным припадкам буйства, – это неоправданный риск. Может быть, вам следует подумать о приюте?..

Мередит возмутило это предложение:

– А вы имеете представление об ужасных условиях в таких приютах? Мне говорили, что условия в них хуже, чем в Ньюгейтской тюрьме. Кроме того, мой отец не опасен. Он жертва возраста и болезни. Помоги вам Боже, если вас постигнет такая судьба, – я надеюсь, у ваших родственников хватит милосердия не запирать вас в приюте.

Мередит показалось, что Колфилд посмотрел на нее с одобрением. Гримли открыл рот, явно собираясь высказать свое никому не интересное мнение, но Колфилд мягко остановил его, сказав тоном, не терпящим возражений:

– Это семейное дело, Гримли. Не беспокойтесь, я позабочусь обо всех, находящихся под моей защитой.

Поверенный, казалось, успокоился, кивнул и больше ничего не говорил. Мередит же кипела от негодования от такого проявления власти, даже если оно усмирило Гримли и положило конец его надоедливым рассуждениям. Когда это она успела попасть в зависимость от Колфилда? Особенно теперь, когда ее единственной целью стала независимость?

На мгновение ею овладела тревога… и что-то еще, чего она не могла уловить. Прошли годы с тех пор, когда она могла на кого-то положиться. С тех пор, когда она была маленькой девочкой, а ее отец был здоров телом и душой. В ее голове звучали слова Колфилда «под моей защитой». Что должен чувствовать мужчина, чтобы защищать ее, заботиться о ней, предъявлять на нее права?..

Мередит решительно отогнала такие беспокойные мысли. Опасные мысли. Такие мысли посещали ее и раньше. Когда она вышла замуж за Эдмунда. И какой ужасной ошибкой это было. Нет. Лучше уж она сама будет управлять своей жизнью, чем зависеть от каприза еще одного Брукшира. Взглянув на горничную, убиравшую осколки фарфора, она спросила с нарочитой небрежностью:

– Приказать подать еще чаю?


Он не мог заснуть. В этом доме. Смешно, что он не подумал о том, что будет чувствовать, вернувшись в этот дом. Он не ожидал пробуждения воспоминаний, воспоминаний, все еще таившихся в его голове. Видимо, прошлое не умерло. Как бы он ни уверял себя в обратном все эти годы.

Не раздеваясь, он ходил по комнате, борясь с искушением спуститься вниз, сесть на лошадь и покинуть это место. Ник вздохнул и усталым жестом потер лоб. Это было бы слишком просто… и слишком трусливо. Он должен довести дело до конца. Если удача будет на его стороне, леди Брукшир произведет на свет здорового сына и он сможет вернуться к своей прежней жизни. Внешне казалось, что дом не изменился. Но были небольшие перемены. Едва заметные изменения. В доме, казалось стало чище, воздух свежее, а комнаты были полны света. Он подозревал, что это произошло благодаря стараниям леди Брукшир. Без сомнения, такая ледяная принцесса требовала порядка и чистоты. В отличие от его матери, которую удовлетворяло безделье и развлечения и которая пренебрегала ведением хозяйства.

Когда он был мальчиком, ему нравилась здешняя жизнь, он не подозревал, что ее могут отнять у него. Его воспоминания были приятны… до того давнего дня. Другая жизнь. Другой мальчик. Этот избалованный мальчик с тех пор, как в последний раз стоял на пороге этого дома, умирал тысячью смертей. Его отец был отчужденной фигурой, но он все равно не считал его врагом. Однако как еще назвать человека, выгнавшего из дома жену и ребенка? Ник не знал, в самом ли деле изменяла отцу его мать, в чем обвинял, ее отец. Он так никогда и не узнает правды. Скорее всего его отцу надоела жена-иностранка, он стыдился привычного ей образа жизни оперной певицы и хотел разорвать все узы, как только остыла его страсть. Его отец был джентльменом, богатым и титулованным. Едва ли развод мог повредить ему. Но его матери? Женщине? Простой актрисе? Она не только не могла показаться в обществе, но и не могла зарабатывать себе на жизнь, как раньше – на сцене. Нет, только одна профессия оставалась доступной ей.

Ник вышел из комнаты и медленно пошел по тускло освещенному коридору, звук его приглушенных ковром шагов смешивался с тихими голосами прошлого. Он остановился у детской. Дверь была приоткрыта. Прошлое вдруг оживило темную комнату. Он все еще слышал голос своей няни Конни, умолявшей отца оставить здесь Ника. Он вдруг так ясно увидел лицо отца, что почувствовал на себе этот холодный взгляд синих глаз, словно смотревший сквозь него, когда он произносил эти роковые слова: «Он тоже уйдет».

Эдмунд тоже был там, он стоял, небрежно прислонившись к дверному косяку, спокойный, равнодушный, наблюдая, как изгоняют из дома мачеху и брата, родного ему по отцу.

Отступив назад от порога своей бывшей детской, Ник прогнал воспоминания, ему было неприятно думать, что всплывут в памяти и другое, если он останется здесь.

– Милорд? – тихо спросил голос, весьма кстати вмешиваясь в его печальные воспоминания.

Ник повернулся и увидел леди Брукшир в скромном тяжелом халате, под которым, несомненно, была такая же скромная ночная рубашка. Она прижимала к груди, как своеобразный щит, книгу и ничем не напоминала бледную вдову, облаченную в черное, какой он видел ее раньше. Исчезли ее строгая прическа и платье. Длинная коса каштановых волос была свободно перекинута через ее плечо. Она выглядела молодой, как невинная школьница, хотя он знал, что она вдова и не первой молодости.

– Вы заблудились? – Она с беспокойством нахмурила широкий лоб, свидетельствующий о ее уме.

Заблудился? Нет, к сожалению, он прекрасно знал, где находится. Кивнув в сторону детской, он отошел от двери.

– О, – ответила она, ее лицо выражало нерешительность. Она перестала крепко прижимать книгу к груди и опустила руки.

– У меня была няня. Конни. Случайно, она еще не служит здесь?

– Никогда о ней не слышала. Вы можете спросить в деревне. Может быть, она все еще живет где-то поблизости.

– Может быть, – ответил он, избавляясь от своего странного настроения. – Полагаю, пора снова пользоваться этой комнатой.

Она слегка кивнула, явно смутившись.

– Ваш отец был бы доволен. Он недолго прожил после моего приезда, но ему всегда хотелось, чтобы в этой детской было много детей.

Какая ирония крылась за этим желанием его отца видеть в этой детской много детей, когда он выгнал своего родного сына из дома.

– Да, жаль, что он не дожил до этого, – сухо сказал Ник. – Я уверен, его зрение не проникает дальше границ ада.

Он ожидал от нее ужаса, осуждения, возможно, даже обморока, что было неотъемлемым свойством всех благовоспитанных женщин, особенно таких чопорных, как она.

Но она только повернула голову и с любопытством посмотрела на него.

– Как я понимаю, когда вы расстались со своим отцом, у вас были плохие отношения?

Ник пристально посмотрел на нее. Она ответила ясным бесхитростным взглядом. Она задала этот вопрос без всякого осуждения.

– И никакие сплетни не доходили до ваших ушей? – Ник поднял бровь. – Удивительно. Я был уверен, что вы наверняка осведомлены обо всех грязных подробностях. Значит, Эдмунд никогда не рассказывал обо мне?

Она опустила глаза, дергая переплет книги, и он почувствовал себя так, как будто задал бестактный вопрос.

– Нет, он никогда не упоминал о вас.

Неужели она так горевала о своей потере, что одно упоминание о муже расстраивало ее? Неужели она так его любила? Он снова оглядел ее. Выбившиеся пряди волос обрамляли ее лицо, придавая ей молодой и свежий вид. Бесспорно, она была хорошенькой. От желания и зависти у него и бурлила кровь. Что такого совершил Эдмунд, чтобы заслужить ее преданность? Брат, каким он его помнил, едва ли казался заслуживающим чьей-то верности.

– Ну хорошо, полагаю, я ничего для него не значил. Но неужели вы никогда не слышали обо мне от других?

– Нет, я, конечно, знала о вас, милорд. – Она подняла глаза, как будто ожидая его неодобрения. – Я узнала, что ваша мать до замужества была актрисой и что много лет назад ушла из этого дома и забрала вас с собой.