Элоиза Джеймс - Ночь поцелуев

Когда-то, не очень давно, жили-были…

История эта начинается с кареты, которая не превратилась в тыкву, хотя и укатила с бала поздней ночью, и с доброй крестной, которая давным-давно потеряла свою подопечную — наверное, потому, что не была феей. Не обошлось здесь и без нескольких так называемых крыс, каждая из которых, должно быть, втайне мечтала надеть ливрею.

Ну и, конечно, ни одна сказка невозможна без бедной девушки — даже несмотря на то что наша героиня не умела танцевать и совсем не хотела выходить замуж за принца.

Но по-настоящему все началось с крыс.

Они окончательно потеряли совесть — так все говорили. Миссис Суоллоу, экономка, то и дело сетовала:

— Нет, это просто невозможно! Стоит человеку отвернуться, как несносные создания тут же принимаются грызть башмаки!

Да-да, именно в таких выражениях жаловалась она дворецкому, невозмутимому мистеру Черридерри.

— Вполне понимаю и разделяю вашу озабоченность, — отвечал джентльмен с несвойственными ему нотками раздражения в голосе. — Я и сам их не переношу. — Чего стоят эти острые носы! А писк по ночам! К тому же…

— А как ужасно едят! — перебила миссис Суоллоу. — Забираются на стол, прямо в тарелки!

— Да-да, едят из тарелок, — подтвердил мистер Черридерри. — Я видел собственными глазами, честное слово! Причем миссис Долтри при мне кормила их с рук!

Пронзительный крик экономки наверняка донесся бы до гостиной… если бы крысы не подняли оглушительный шум.

Ярроу-Хаус

Резиденция миссис Марианны Долтри, ее дочери Виктории и падчерицы мисс Кэтрин Долтри

Мисс Кэтрин Долтри, больше известная как Кейт, спрыгнула с седла, кипя праведным гневом.

Надо заметить, что подобное состояние вовсе не было для нее новым. Еще при жизни отца — а умер он семь лет назад — новоявленная мачеха нередко вызывала острое раздражение Кейт. Но что такое настоящий гнев, ей довелось узнать только после смерти отца, когда миссис Долтри, носившая титул всего несколько месяцев, стала полноправной хозяйкой поместья.

Арендаторов, которые родились и выросли в своих домах, заставили платить в два раза больше, чем прежде. Те же, у кого не хватало денег, могли убираться на все четыре стороны.

Урожай погибал на корню, а живые изгороди превращались в дикие заросли — все потому, что мачеха жалела денег на поддержание поместья в надлежащем состоянии. Наследство отца уходило на бесконечные наряды: новые платья, шляпки, кружева, рюшечки, воланчики и бантики… в таком количестве, что мачехе и сводной сестре не хватало дней в году, чтобы надеть все свое богатство хотя бы по одному разу.

Гости больше не встречали Кейт за общим столом. Отныне ее жизнь протекала в мансарде — в крошечной комнатке, где старая обшарпанная мебель вполне соответствовала положению падчерицы в огромном доме. Трудно было пережить ненависть к самой себе за малодушие — за то, что не находила сил уйти из дому и положить конец унижению. Да, настоящий гнев родился и вырос из одиночества, отчаяния и печальной уверенности в том, что отец беспомощно переворачивается в гробу.

Воинственно препоясав чресла, как сказал бы отец, Кейт решительным шагом поднялась на крыльцо.

— Добрый день, Черридерри, — поздоровалась она, как только старый верный дворецкий распахнул дверь. — Ты сегодня за лакея?

— Хозяйка отправила лакеев в Лондон, за доктором, — пояснил Черридерри. — Вернее, сразу за двумя.

— Не иначе как очередной приступ. — Кейт осторожно сняла расползавшиеся по швам перчатки. Было время, когда мачеху (в доме все звали ее хозяйкой) подозревали в симуляции болезни, однако после нескольких лет ложной тревоги и ночных криков о нападении разбойников, которые на деле оказывались всего лишь следствием дурного пищеварения, подозрения отпали сами собой.

Черридерри считал, что остается одно: надеяться на лучшее.

— Нет, на сей раз дело не в хозяйке. Пострадало лицо мисс Виктории.

— Неужели укусили?

Дворецкий кивнул.

— Горничная утром рассказала, что верхняя губа распухла и посинела.

Даже острое раздражение не смогло подавить шевельнувшееся в душе сочувствие. Хорошенькое личико и хорошенькие платьица составляли единственное достояние Виктории, а потому утрата хотя бы небольшой доли этого богатства навсегда разбила бы бедняжке сердце.

— Нужно срочно поговорить с хозяйкой о жене викария. — Кейт сбросила пелерину в услужливо подставленные руки. — Точнее, теперь уже о вдове. После его смерти я переселила семью в дальний коттедж.

— Да, дело нехорошее, — покачал головой дворецкий. — Особенно для викария. Разве священник имел право лишить себя жизни?

— И оставить на произвол судьбы жену с четырьмя детьми, — добавила Кейт.

— Наверное, не смог примириться с потерей ноги.

— Ну а теперь его детям придется примириться с потерей отца, — сурово заключила Кейт. — Не говоря уже о том, что вчера мачеха отправила им уведомление о выселении.

Черридерри нахмурился.

— Хозяйка распорядилась, чтобы сегодня вы обедали вместе со всеми.

Кейт изумленно замерла.

— Что-что?

— Сегодня вечером вам необходимо обедать за общим столом. Приезжает лорд Димсдейл.

— Шутишь?

Дворецкий покачал головой.

— Так она сказала. Более того, даже решила, что крысы мисс Виктории должны покинуть столовую и переселиться в вашу комнату.

Кейт в изнеможении прикрыла глаза. День начался плохо, а продолжался и того хуже. Она терпеть не могла свору крохотных собачек, которых домочадцы — кто нежно, а кто и не очень — называли крысами. Ничуть не лучше был и Алджернон Беннет, лорд Димсдейл, жених сводной сестры: молодой человек подозрительно часто и легко улыбался. Но всего ужаснее казалась перспектива семейного обеда.

Как правило, удавалось заставить себя забыть о том, что когда-то бразды правления в этом доме принадлежали ей, мисс Кэтрин Долтри. Дело в том, что за несколько лет до смерти мать окончательно слегла, а здоровой дочка ее и вообще не помнила. Кейт привыкла сидеть за обеденным столом напротив отца, регулярно обсуждать с экономкой меню на неделю… что и говорить, здесь, в родном поместье, она надеялась дебютировать, выйти замуж, родить и вырастить детей.

Но все это было при жизни отца, а после его смерти молодая госпожа превратилась в служанку, для которой не нашлось другого места, кроме как на чердаке.

И вот теперь предстояло явиться к обеду в старом, давным-давно вышедшем из моды платье, чтобы выслушивать двусмысленные комплименты лорда Димсдейла и скучать. Зачем? Что кроется за внезапной переменой ветра?

Не в силах подавить дурное предчувствие, Кейт поднялась по лестнице. Мачеха сидела возле туалетного столика и внимательно разглядывала собственное отражение в зеркале. Солнечные лучи падали на волосы и придавали прядям ядовитый, неестественно желтый оттенок. Сиреневое утреннее платье с гофрированным корсажем, перехваченным под грудью широкой лентой, выглядело бы прелестно… на юной дебютантке. Однако Марианна никак не соглашалась принять тот факт, что уже перешагнула порог сорокалетия. Более того, она до сих пор не смирилась с утратой первого цветения молодости, а потому одевалась так, словно все еще оставалась двадцатилетней. Можно было смело утверждать, что мачеха обладала безрассудной храбростью и отчаянным пренебрежением к условностям, неизбежно сопровождающим переход женщины из одной возрастной категории в другую.

И в то же время наряды Марианны не только откровенно выражали чрезмерные амбиции, но и служили утешением в неудачах. Еще ни одной женщине в мире не удалось в сорок лет выглядеть на двадцать, и даже вызывающе чувственное платье не способно вернуть молодость.

— Кажется, ты все-таки закончила свои бесполезные визиты и сподобилась вернуться домой, — ехидно заметила Марианна.

Кейт окинула взглядом заваленный одеждой будуар и решила убрать кучу тряпок с того предмета, который, по ее представлениям, мог оказаться стулом. Комната была забита ворохами разнообразных тканей: мерцающий бархат, пестрые ситцы и блестящие шелка заполнили все горизонтальные поверхности и напоминали причудливые сугробы.

— Что ты делаешь? — насторожилась мачеха, как только Кейт взяла в руки одну из разноцветных охапок.

— Хочу сесть, — ответила Кейт и бросила тряпки на пол.

Марианна подскочила как ужаленная.

— Не смей так обращаться с моими платьями, глупая девчонка! Те, которые лежат сверху, прибыли всего лишь пару дней назад. Они просто великолепны! Если замечу хотя бы одну морщинку, заставлю гладить ночь напролет!

— Мне нельзя доверять такую ответственную работу. Помните, как три года назад сожгла белое платье?

— Ах, прелестная турецкая кисея! — Мачеха горестно заломила руки, очевидно, подражая леди Макбет. — Оно… вон там. — Она ткнула длинным пальцем в угол, где гора возвышалась почти до потолка. — Непременно прикажу перешить. — Марианна вернулась к зеркалу.

Кейт осторожно отодвинула ворох подальше от ноги.

— Хочу поговорить о семействе Крэбтри.

— Господи, я так надеялась, что ты уже выставила эту несносную нищенку за дверь! — воскликнула Марианна, зажигая сигарету. — На следующей неделе явится адвокат и снова начнет совать нос в управление поместьем. Если увидит развалюху, в которой она живет, упрекам конца не будет. В прошлом квартале нудил так долго, что я едва со скуки не умерла.

— Но ведь поддерживать дома арендаторов в приличном состоянии — ваша прямая обязанность. — Кейт встала, чтобы открыть окно.

Марианна возмущенно помахала сигаретой.

— Чепуха! Все эти люди живут на моей земле практически даром, так что вполне могли бы сами позаботиться о ремонте. Крэбтри устроили у себя настоящий свинарник. Недавно я к ним заглянула и пришла в ужас.

Кейт вернулась на свое место и обвела взглядом комнату. Вот уж действительно свинарник! Но молчаливого упрека Марианна даже не заметила: открыла баночку с помадой и начала красить губы.

— Миссис Крэбтри никак не может прийти в себя после смерти мужа, — возразила Кейт. — Она измучена и напугана. А дом вовсе не похож на свинарник — просто немного не хватает порядка. Да и выгонять вдову нельзя: куда она пойдет с малыми детьми?

— Чепуха, — повторила Марианна и наклонилась к зеркалу, чтобы рассмотреть губы. — Наверняка давно придумала запасной вариант. Крэбтри умер больше года назад, так что следующий муженек уже, должно быть, на подходе. Вот увидишь.

Разговоры с мачехой неизменно напоминали попытки заглянуть в темный сарай: трудно было предположить, что именно там окажется, однако ничего хорошего ожидать не приходилось.

— Но ведь это жестоко. — Кейт постаралась говорить как можно увереннее и убедительнее.

— Пусть убираются, — настаивала Марианна. — Я не намерена терпеть бездельников. Ты же знаешь, что я ездила к ним на следующее утро после нелепого самоубийства викария и выражала соболезнования.

Как правило, Марианна избегала встреч с арендаторами и работниками — за исключением тех редких случаев, когда внезапно решала изобразить заботливую благодетельницу. В такие дни она одевалась особенно пышно и экстравагантно — должно быть, чтобы больнее унизить сельских жителей, — выходила из экипажа и безошибочно читала в испуганных лицах тупость и лень их обладателей, после чего приказывала падчерице выдворить неугодных прочь из поместья.

Спасало одно: не проходило и недели, как хозяйка напрочь забывала о собственных недавних распоряжениях.

— Эта женщина, Крэбтри, лежала на диване и плакала. Ты только представь: дети ползают по всей комнате — омерзительное количество детей, — а она отвернулась к стене и рыдает. И плечи трясутся как у плохой актрисы. Может быть, имеет смысл поступить в бродячий театр? Вдовушка недурна собой.

— Она…

Марианна тут же перебила:

— Ненавижу бездельников. Думаешь, когда умер мой первый муж, полковник, я лежала и плакала? Да и после смерти твоего отца разве проронила хотя бы слезинку? А ведь мы с ним наслаждались семейным счастьем всего лишь несколько месяцев!

Кейт слез не заметила, но Марианна и не ждала подтверждения.

— Возможно, миссис Крэбтри и не обладает вашей силой духа, но у нее четверо маленьких детей и мы обязаны о них позаботиться.

— Все, хватит об этом. Мне нужно сообщить тебе кое-что важное. Сегодня вечером приедет лорд Димсдейл, так что обедать будешь с нами. — Марианна выпустила изо рта колечко дыма, и Кейт с трудом сдержалась, чтобы не поморщиться.