Берн посмотрел на Кристабель с иронией:

— Я с трудом могу представить, что вы станете угрожать мне кинжалом посреди званого обеда.

— А вы уже забыли, что я стреляла в вас? Если я полюблю, а вы обойдетесь со мной так же, как с другими женщинами, я не знаю, что сделаю. Я недостаточно легкомысленна для того, чтобы менять любовников или смотреть, как меняете любовниц вы.

Пальцы Берна больно впились в ее бедра.

— Следовательно, всю оставшуюся жизнь вы собираетесь провести как монахиня? Ни брака, ни любовника, никого, кроме стареющего отца?

Кристабель задумалась. Как характерно для Берна, что он выпустил из виду самое главное — детей. Но поскольку она, Кристабель, очевидно, бесплодна, то выйти замуж ей вряд ли придется. Мужчинам нужны женщины, которые могут родить им сыновей. Грустно вздохнув, Кристабель сбросила руки Берна со своих бедер и соскользнула со стола.

— Так далеко я еще не загадывала.

— И неудивительно. — Берн уперся руками в стол, не давая Кристабель возможности сдвинуться с места. Наклонив голову, он прошептал ей прямо в ухо, щекоча его губами: — До сегодняшнего вечера вы не знали, каким может быть наслаждение, но теперь, когда…

— Я должна стать еще осторожнее, — улыбнулась Кристабель, стараясь отодвинуться от Берна как можно дальше. — Да и вы сами не обрадуетесь ревнивой любовнице, которая захочет каждую минуту знать, где вы находитесь, станет жаловаться, что вы не уделяете ей внимания, и требовать, чтобы вы делили постель только с ней. Я как раз такой и буду. Даже мужа мое поведение подтолкнуло к картам и выпивке. — Кристабель старалась, но не могла скрыть боль, которую испытывала, говоря это. — Так до чего это доведет такого повесу, как вы? До убийства, наверное.

Лицо Берна вспыхнуло от гнева.

— Вы, черт побери, ни до чего не довели этого идиота Хавершема. Я сразу же понял, что он один из тех глупцов, для которых в жизни нет ничего важнее карт. Вы ни в чем не виноваты.

Он говорил, а Кристабель казалось, будто нож хирурга вскрывает давно мучающий ее нарыв.

— Разве это так? Если бы он был счастлив дома…

— Вы когда-нибудь отказывали этому самовлюбленному ослу в ласках?

— Нет, но…

— Вы старались хорошо кормить его?

— Конечно.

— Вы приставали к нему с вопросами, где он был и что делал?

— Вначале — нет. Честно говоря, я была рада, что он оставляет меня дома и не заставляет изображать в обществе маркизу, потому что совсем не умела играть эту роль.

— И он нашел кого-нибудь, кто мог бы научить вас? Заверял вас, что у вас все получится? Делал все, чтобы помочь вам, когда вы сопровождали его в Лондон?

Эта патетическая речь начала раздражать Кристабель.

— Это не совсем так, но…

— Потому что он, как я уже сказал, самовлюбленный, безмозглый идиот. Скажите, Кристабель, Хавершем уже был игроком, когда вы познакомились?

Кристабель сердито проговорила:

— Он играл совсем немного.

— Откуда вы знаете? Случалось ли такое: он обещал, что придет куда-нибудь, а сам не являлся, ссылаясь на головную боль или другой ерундовый предлог? Всегда ли он первым предлагал сыграть в карты в качестве вечернего развлечения? Не исчезало ли иногда таинственным образом его жалованье?

— Прекратите! — Кристабель решительно оттолкнула руку Берна, мешавшую ей сдвинуться с места. Она не желала больше слушать эту, к сожалению, слишком точную характеристику человека, о чьей нездоровой страсти к игре ее предупреждал еще отец. Отойдя от Берна на некоторое расстояние, Кристабель повернулась и посмотрела ему в лицо. — Вы имеете наглость называть моего мужа самовлюбленным идиотом, тогда как сами даже не скрываете своей бесчувственности и пренебрежения к женщинам, с которыми вы…

— Этих женщин мои чувства интересуют столь же мало, как меня — их. — Блестя глазами, Берн опять приблизился к Кристабель, очевидно, ничуть не беспокоясь о полном отсутствии одежды. — Они хотят от меня того же, что и я хочу от них, — удовольствия, и ничего более.

— Вы уверены? А почему же тогда леди Дженнифер сегодня из кожи лезла, чтобы оскорбить меня? Еще пять минут — и она бы мне глаза выцарапала.

— Это просто потому, что ущемлена ее гордость, — небрежным тоном объяснил Берн.

— Возможно. Но если вы и правы насчет ее и других женщин, если они действительно хотят от вас только одного, то я-то совсем на них не похожа. Мы опять вернулись к тому, с чего начали. Я никогда не смогу стать такой любовницей, какая нужна вам. Я себя хорошо знаю. Берн тихо выругался себе под нос.

— Понятно. Но в таком случае нам больше не стоит играть в «порочный вист».

— А вам больше не стоит пытаться соблазнить меня. Берн насмешливо приподнял бровь:

— А вот этого, моя милая, никогда не смогу сделать я. Краснея, Кристабель подобрала с пола кальсоны и протянула их Берну:

— Тогда, наверное, вам лучше уйти. Возьмите это.

Он ответил ей ледяным взглядом и, отвернувшись, направился к выходу, но у самой двери обернулся:

— Оставьте себе. Вы честно их выиграли.

— Берн, пожалуйста, позвольте мне хотя бы послать за вашим пальто.

— После сегодняшнего вечера, — ответил он раздраженно, — вашей репутации будет нанесен непоправимый урон. Если вас не волнует это, то к чему беспокоиться о сплетнях среди слуг?

— Я… Пожалуйста.

Стиснув зубы, Берн взялся за ручку, потом еще раз выругался и, распахнув дверь, крикнул:

— Эй, кто-нибудь! Лакей! Принесите мое пальто!

В прихожей послышался переполох, и кто-то бросился выполнять приказание. Минутой позже Берн получил свою одежду, приоткрыв дверь, после чего громко ею хлопнул.

— Ваш лакей хромает. Еще один бывший солдат? — Со злым лицом он натянул пальто и начал сердито застегивать пуговицы.

— Да, у него нет ноги.

— Ну разумеется. — Берн резко рассмеялся. — Только вы можете нанять безногого лакея. — Он бросил на Кристабель странный взгляд. — Вы самая несносная женщина, которую я когда-либо встречал, вы знаете это? — Он опять взялся за ручку. — Увидимся утром.

— Утром? — переспросила удивленная Кристабель.

— Придет миссис Уоттс, не забыли? А когда она уйдет, мы опять будем играть в карты. На сей раз во вполне пристойные, имейте в виду. — Берн особо выделил слово «пристойные». — А вечером отправимся в театр, чтобы люди видели нас вместе. Конечно, если вы не сочтете, что это недостаточно прилично.

— Нет, — раздраженно ответила Кристабель. В конце концов, глупо злиться на нее за то, что она сказала правду. Он ведет себя как ребенок. — Я люблю театр.

— Разумеется. Вы и сами не прочь разыграть драму.

Но теперь в его голосе слышалась насмешка, словно Берн сам понял, что реагирует на неудачу чересчур бурно.

Только сейчас осознав, что стоит затаив дыхание, Кристабель с облегчением выдохнула.

— Значит… договорились? Насчет того, что вы… не будете соблазнять меня?

— Об этом мы никогда не сможем договориться. — Берн окинул Кристабель долгим, откровенно вожделенным взглядом, от которого у нее опять ослабли колени. — Но я не из тех, кто силой укладывает женщин в свою постель. Я подожду, пока вы окажетесь в ней по собственному желанию. А рано или поздно так и случится. Всегда так случается.

И с этим самонадеянным заявлением Берн удалился.

Только теперь Кристабель стала дышать спокойнее, но расслабиться не могла даже после того, как под окнами затих стук колес. Она чувствовала себя одинокой и.растерянной. Бродя по комнате в каком-то оцепенении, она подбирала то чулок, то подвязку, не различая, где вещи Берна, а где ее. Собрав все в кучу, Кристабель быстро помолилась о том, чтобы добраться до спальни незамеченной.

Взяв в руки жилет Берна, она вдохнула уже знакомый запах, прижала расшитую ткань к щеке и почувствовала, как глаза наполняются слезами. Это было такое знакомое ей занятие — собирать с полу разбросанные мужские вещи. До того как Филипп унаследовал титул и нанял себе настоящего лакея, ей самой приходилось делать это, когда он возвращался домой далеко за полночь. Но от вещей мужа обычно пахло бренди, а одежда Берна пахла только им самим. И если бы Кристабель захотела…

Нет, она правильно сделала, что отказала ему. Как бы сильно ее ни влекло к этому мужчине, как бы ни хотелось изведать наслаждение до конца, Кристабель твердо знала, что рано или поздно ей придется об этом пожалеть.

Со вздохом она опустилась на стул. Тогда почему же, ну почему ей кажется, что она только что совершила большую ошибку?

Сев в одном коротком пальто в кабриолет, Берн уже через пару минут начал сожалеть, что не взял кальсоны, предложенные Кристабель. Ранней осенью ночи в Лондоне бывают холодными и сырыми. Туман проникал во все щели, и Берн здорово продрог. Черт бы побрал маркизу Хавершем за то, что он мерзнет, трясясь в экипаже, вместо того чтобы лежать в теплой постели и не торопясь заниматься любовью…

— Дьявол! — пробормотал Берн, почувствовав, как шевельнулась его замерзшая плоть. Эта женщина его в могилу сведет.

Он потянулся за часами, но вспомнил, что проиграл их. Но сейчас, наверное, еще не поздно. Можно удовлетворить свою неутоленную страсть в одном из шикарных борделей. Берн редко пользовался услугами проституток, но иногда без них нельзя было обойтись.

Однако эта идея показалась ему настолько непривлекательной, что желание неожиданно утихло. Странно. Все странно. Еще никогда женщина, которая так явно хотела его и которую хотел сам Гэвин, не отказывала ему.

Наверное, в этом и дело. Пока он не получит Кристабель, другие женщины не будут привлекать его. Но это продлится недолго. Он ее получит, и победа покажется еще слаще, оттого что пришлось ждать. В отличие от идиота Хавершема Гэвин умеет наслаждаться предвкушением. Только не хотелось бы делать это слишком долго.

Все-таки одну полезную вещь Берн сегодня узнал. Он понял, что выбрал правильную стратегию. Кристабель сама призналась, что не похожа на прочих женщин. А это значит, что стоит ему соблазнить ее — что он, несомненно, сделает, — и она сама с радостью откроет ему все свои секреты, включая правду о таинственной «собственности».

Конечно, надо помнить и об опасностях. И главная из них — это возможная беременность. Раньше Гэвин всегда полагался на мужей своих любовниц, рассчитывая, что они признают ребенка, если он появится на свет, невзирая на все меры предосторожности. Однако этого ни разу не случилось, чему Берн был рад. Ему было бы неприятно знать, что его ребенка воспитывает чужой человек.

Но если забеременеет Кристабель, никакой муж им не поможет. Значит, надо быть особенно осторожным. Им обоим придется принимать меры: женщины могут пользоваться специальными губками. Ей незаконный ребенок, разумеется, нужен не больше, чем ему.

Вторая опасность — это то, что Кристабель станет именно такой любовницей, как обещает. Что она превратится в ревнивую, подозрительную и непредсказуемую фурию. Гэвин неожиданно усмехнулся, представив себе Кристабель, таскающую за собой тяжелое ружье, чтобы пристрелить любую женщину, привлекшую его внимание.

Поняв, что подобная картина не пугает, а, скорее, нравится ему, Берн сразу стал серьезным. Ни одному уважающему себя мужчине не нужна женщина, которая каждый вечер не ложится спать, пока не дождется его, раскрыв рот, слушает каждое его слово и смотрит на него с таким обожанием, что…

Берн беззвучно выругался. Вот что получается, если связываться с высоконравственными женщинами. В голову начинают приходить такие мысли, которых раньше никогда не появлялось.

Гэвину нравилась его жизнь. Он охотно сделает Кристабель своей любовницей, но только на своих условиях. Он уверен, что даже несгибаемую вдову Хавершем можно в конце концов убедить принимать жизнь такой, как она есть.

Только не потухнут ли после этого свет в ее глазах и огонь в сердце?

Бормоча проклятия, Берн легко взмахнул хлыстом, заставляя лошадей бежать быстрее. Подобные мысли посещали его, когда он сходил с ума по Анне Бингем. Никогда больше не станет он морочить себя таким сентиментальным вздором. Никогда.

Несколько минут спустя Гэвин уже подъезжал к своему дому в фешенебельном Мейфэре. Он еще не успел остановиться, когда из дверей выскочил грум, а в окне появился молодой дворецкий. Берн хорошо платил за подобное внимание, оказываемое поздно ночью: он мог появиться дома в любое время и терпеть не мог вида сонных слуг. Весь дом жил по его режиму, считая день ночью, а ночь днем.

Сегодня Гэвин вернулся слишком рано: если бы не недостаток одежды, он отправился бы в клуб прямо от Кристабель. Отдав поводья груму, он вышел из кабриолета и чертыхнулся, почувствовав, как острый гравий впился в босые ступни.

Дворецкий выскочил на улицу:

— Помочь вам, сэр?

— Не надо. — Гэвин прохромал до ступенек крыльца и стряхнул мелкие камешки, забившиеся под пальцы.

И грум, и дворецкий были слишком хорошо вышколены, чтобы выказать удивление при виде полуголого хозяина. Но когда Гэвин поднимался по лестнице, навстречу ему выскочил лакей, который обычно ожидал на верхней площадке: