– О заговоре, повелительница? – спросил Мансур со столь искусно разыгранным изумлением, что даже проницательная и недоверчивая султанша была обманута. – Нет, об этом я ничего не слышал. Волнение в столице очень велико. Ты сама знаешь требования недовольных. Гяуры должны быть безжалостно истреблены. Софты недовольны главой ислама и находят его слишком уступчивым и медлительным. Неудивительно, что при таких обстоятельствах принцы думают о возможности переворота и рассчитывают на успех своих планов.

– Это значит, что принц Мурад думает, что близко время его восшествия на престол.

Мансур видел, что если он через султаншу побудит Абдул-Азиса принять относительно принцев слишком суровые меры, то это только увеличит число недовольных и ускорит переворот. Он всеми силами помогал министрам подготовить свержение султана, так как только от преемников его мог надеяться получить помощь.

– Я боюсь, ваше величество, что принцы рано или поздно возымеют эту надежду, – сказал он.

– Твои сдержанные слова еще более подтверждают справедливость моих опасений.

– Мне не было позволено доказывать долее мою преданность вашему величеству и нашему высокому повелителю султану, так как интриги одного выскочки лишили меня доверия его величества. Но я по-прежнему предан моему повелителю, несмотря ни на что, – сказал хитрый Мансур. – Если ты хочешь, высокая повелительница, выслушать мое мнение и мои советы, то я готов повергнуть их к твои ногам.

– Говори.

– Скорые энергичные меры могут уничтожить все замыслы врагов. Одно повеление может уничтожить самый корень опасности и отвратить мысли всех от какого бы то ни было заговора.

– Назови мне это повеление, Мансур-эфенди.

– Опасность будет уничтожена, если его величество султан даст приказание немедленно же арестовать принцев, отвести их во дворец Долма-Бахче и там содержать под строгим надзором.

– Арестовать! Да, ты прав, – сказала султанша, которую легко было побудить к подобным поступкам.

– Должно арестовать всех принцев, кроме принца Юсуфа, – продолжал Мансур, – не только принцев Мурада и Гамида, но и Рашида и Нуреддина. Таков мой совет. Арест должен быть произведен со всей возможной осторожностью и никак не позже чем утром.

– Да, я согласна с тобой, это необходимо.

– Сверх того, надо объявить принцам, что они не могут принимать никого без ведома главного камергера мушира[5] Чиосси и они могут посылать письма, только им прочитанные и подписанные.

– Да, никакая мера не слишком строга, когда дело идет о безопасности султана. Я сейчас еду в Беглербег, чтобы уговорить султана арестовать принцев. Благодарю тебя за твои советы, – продолжала султанша, поднимаясь с дивана. – Я надеюсь, что скоро буду иметь возможность вознаградить тебя за них.

С этими словами она вышла из зала Совета, у дверей которого ее ожидал черный слуга.

Выйдя из развалин, султанша Валиде села в карету и велела везти себя в Беглербег.

Мансур глядел ей вслед с торжествующей улыбкой. Прежде такая хитрая и проницательная, султанша попала в расставленные сети. Если ей удастся уговорить султана последовать советам Мансура, то его падение неизбежно, так как подобные меры заставят колеблющихся еще министров примкнуть к заговору. Кроме того, он думал еще более усилить впечатление, произведенное султанскими повелениями. Он хотел устроить покушение на жизнь принцев, и притом так, чтобы оно было приписано султану или султанше Валиде. С этой целью он направился в келью дервиша Алаи, с наступлением ночи оставлявшего свое обычное место вблизи башни Мудрецов.

Алаи лежал на полу своей темной кельи. Свет и воздух проникали в нее только через узкое окно. Несмотря на мрак, он узнал Мансура и упал перед ним на колени.

– Алаи, – сказал Мансур.

– Я слушаю, великий шейх.

– Ты молишься?

– Я молюсь день и ночь, но мои грехи так велики. Я должен постоянно кинжалом напоминать себе о том, что я заслуживаю смерть.

– Хочешь получить прощение грехов?

– Да, великий шейх, мудрый и могущественный баба-Мансур! – вскричал в восторге дервиш. – Ты сжалился надо мной, ты хочешь дать мне прощение?

– Но ведь ты знаешь, чтобы заслужить это, надо сделать что-нибудь необыкновенное, какой-нибудь подвиг.

– Назови мне его, повелитель. Сжалься над твоим несчастным рабом.

– Тогда ступай в Долма-Бахче и проникни во дворец с кинжалом.

– И потом? Потом что?

– Ударь кинжалом, если увидишь принцев.

– Принцев? Они должны погибнуть?

– Сохрани тебя от этого Аллах! Ты должен дать схватить себя там.

– И это то дело, о котором ты говорил?

– Иди и исполни его, – приказал Мансур.

С этими словами он скрылся ловким и быстрым движением за выступом стены и оставил келью дервиша прежде, чем тот успел заметить его исчезновение.

– Где ты, великий шейх? – вскричал в изумлении Алаи, не видя больше Мансура. – Где ты?.. Здесь нет никого. Это было, значит, явление!.. Я повинуюсь его приказанию. Наконец я заслужу прощение! Прощение! Прощение!..

Слова Мансура Алаи счел за слова духа, посланного пророком, и слепо им повиновался.

Между тем султанша Валиде не теряла времени, и все принцы были арестованы и отвезены во дворец Долма-Бахче. Там мушир Чиосси сообщил им, что султан приказал, чтобы они не выходили из дворца и не принимали никого, не иначе как испросив прежде на это разрешение.

– Значит, мы здесь в тюрьме? – вскричал принц Мурад. – Я протестую против такого обращения с нами. Ни я, ни мои братья не делали ничего против воли султана и во всем ему повиновались. Передайте его величеству султану, нашему дяде, что мы не будем никуда выходить из этих комнат, так как не согласны подвергаться таким унижениям. О, скоро ли окончится наша жизнь, исполненная печали, горя и опасений!

Вскоре принцы получили также письмо султанши Валиде, где повторялись приказания султана и сверх того было прибавлено:

«Принцы не должны иметь детей, иначе последних будут убивать тотчас же после их рождения».

После этого всего принцы не могли ни одного часа быть уверенными в безопасности. Турция и так гремела по всему миру, благодаря возмутительным своим законам и обычаям, как жестокое государство. Но в самой Турции, например, преследование принцев крови считалось делом обычным. В этом полуевропейском, полуазиатском государстве проклятие тяготеет над тем, в чьих жилах течет султанская кровь. С самого раннего возраста им угрожает смерть. Ни одного спокойного дня, ни одного веселого часа не выпадает на их долю. Их жизнь проходит в беспрестанном ожидании гнева султана, преследований султанши Валиде.

Вечером того же дня случилось событие, еще более усилившее опасения принцев.

В их комнаты неожиданно проник старый дервиш. Никто не знал, как он мог пройти внутрь дворца; вероятно, стоявшие у входов часовые не заметили его. С обнаженным кинжалом бросился он на Мурада, наследника трона, и убил бы его, если бы принц Гамид не успел вовремя отвести руку убийцы.

На зов принцев сбежались слуги и схватили безумного Алаи, так как это был помешанный дервиш, по приказанию Мансура покусившийся на жизнь принцев. Слуги передали его часовым дворца. Они были из полка капиджи и потому отвели Алаи не в тюрьму, а назад, в развалины Кадри, где дервиш за свой поступок отделался только запрещением выхода из его кельи в течение месяца.

Это приключение усилило боязнь принцев, особенно Мурада, но уже близко было время, когда должна была кончиться их печальная жизнь, когда старший из принцев должен был возложить на свою голову корону.

XXI

Снова соединены!

Увидев Рецию, Сади бросился вон из дворца принцессы. Никакая сила на земле не могла бы удержать его. Между ним и Рошаной все было кончено. Поступок принцессы прекратил все его колебания.

Его выбор был сделан навсегда. Он смертельно оскорбил принцессу, оттолкнув ее от себя, чтобы возвратиться к своей первой любви.

Гнев и бешенство овладели гордой Рошаной. Она была покинута! Она должна была уступить сопернице! Это было позорно, невыносимо. Страстная любовь к Сади в одну минуту обратилась в глубокую ненависть к нему и к Реции. Она хотела их обоих уничтожить, раздавить. Демоническая улыбка сверкнула на ее лице, когда она вспомнила, что у нее есть средство отомстить. Дитя тех, кого она ненавидела, было в ее руках.

Между тем Сади, выйдя из дворца, поспешил ко входу в сад, отовсюду огороженный высокой стеной. Калитка в сад была заперта, и сбежавшиеся на зов Сади слуги и рабы объявили, что они не могут отпереть этой двери.

Одна лишь дверь отделяла Сади от Реции, и он хотел во что; бы то ни стало проникнуть в сад. Тогда он вдруг вспомнил, что есть еще и другой путь, и поспешил к террасе, выходившей на канал, омывающий сад принцессы.

Быстро сбежал он по ступеням лестницы, спускавшейся с террасы к самой воде, вскочил в лодку с двумя гребцами, по счастью тут находившуюся, и велел везти себя к саду дворца. Гребцы бросились исполнять волю паши и направили лодку к указанному им месту, откуда доступ в сад был прост.

Когда лодка остановилась у берега, Сади выскочил из нее и бросился по дорожкам и аллеям сада к тому месту, где он видел Рецию, работавшую над розовыми кустами. Под надзором садовника и садовницы Реция работала вместе с другими рабынями. Слезы отчаяния падали из глаз ее на роскошные цветы.

Вдруг ей показалось, что она слышит знакомый и дорогой ей голос.

– Реция! Реция! Моя бедная, дорогая Реция! – послышалось издали.

Раздались чьи-то приближающиеся шаги. Садовник и садовница бросились на колени.

Кто шел?.. Кто назвал имя Реции? Страх и надежда боролись в душе несчастной. Наконец она решилась поднять глаза. То был Сади. То был действительно он!

Упавшие на колени слуги с удивлением глядели на Сади. Что могло быть общего между могущественным пашой и бедной невольницей? Этого они не могли понять.

– Моя дорогая Реция! – вскричал Сади, схватив в свои объятия дрожащую, безмолвную Рецию. – Наконец кончились твои несчастья!

– Ты меня не забыл? – сказала слабым голосом Реция. – Ты меня не покинешь?

– Никогда! Я хочу быть твоим, я увезу тебя с собой.

– Это сон, – сказала Реция, улыбаясь сквозь слезы. – О, этот сон так хорош, что я хотела бы, чтобы он продолжался вечно.

– Он и будет вечен. Но это не сон, это действительность, моя дорогая.

Это была трогательная сцена. Даже невольницы, столпившиеся вокруг, не могли удержать слез, хотя и не понимали истинного значения этого свидания.

Сади бросил невольницам горсть денег и, схватив в объятия Рецию, понес ее к ожидавшей его на канале лодке.

– И ты меня не бросишь? Я буду снова твоей, совсем твоей? И ты снова будешь моим, Сади? – спросила Реция нерешительным голосом, словно все еще не доверяя своему счастью.

– Да, я буду тебя защищать. Я отведу тебя в мой дом, ведь гарем мой пуст.

Реция не осмелилась спросить про Рошану.

– Пуст? – лишь спросила она. – Твой гарем пуст? И ты паша, ты богат и знатен.

– Только ты одна можешь войти в мой гарем и быть моей женой, ты одна должна быть радостью и гордостью Сади. Ты не должна делить с кем-либо моей любви.

– О, теперь я вижу, что ты такой же, как и прежде! – вскричала в восторге Реция. – Это твои слова. Ты мой прежний Сади.

Сади с Рецией на руках спустился в лодку.

– Куда ты меня везешь? – спросила Реция, когда лодка переплыла через пролив и они сели в наемную карету, попавшуюся на берегу.

– В мой дом, а отныне он будет также и твоим, – отвечал Сади.

Через несколько минут экипаж остановился у дворца великого визиря. Реция взглянула с удивлением на Сади.

– Как, твой дом здесь? – спросила она.

– Да, здесь ждет нас счастье.

– Значит, ты великий визирь?

– Для тебя я был и всегда буду твоим Сади, – отвечал Сади с улыбкой, – так как все, что ты здесь видишь, все эти почести и богатство, все это непрочно и неверно.

– Вот твое царство, – сказал Сади, вводя Рецию в великолепно убранные, но пустые комнаты гарема. – Здесь ты должна быть госпожой.

Счастье Реции и Сади было бы полным, если бы нашелся пропавший ребенок, маленький Сади, исчезнувший таким таинственным образом, но все поиски его были бесплодны.

Сади позволил Реции взять к себе несчастную дочь Кадиджи Сирру. Но Черная Сирра отказалась от предложенной ей спокойной жизни и по-прежнему осталась в бедной хижине матери, продолжая поиски пропавшего ребенка.

Сади между тем работал дни и ночи, стараясь отвратить опасности, угрожавшие стране и трону, стараясь провести задуманные им нововведения и улучшения. Из всех советников и приближенных султана только он один употреблял свое влияние и свою власть на пользу отечества. Он видел собиравшиеся на горизонте мрачные тучи, на которые султан не обращал внимания; он видел всю опасность, грозившую трону со стороны тех, кого беспечный Абдул-Азис дарил своим доверием, и все его усилия были направлены к тому, чтобы сделать безвредными всех врагов султана в стране, в серале, повсюду. В этом деле он мог рассчитывать лишь на помощь Гассана.