— О, простите, — сказала Имоджен. — То есть… scusi[31]…

Она не могла придумать, что сказать. Девушка тепло ей улыбнулась:

— Все нормально. Вы, должно быть, Имоджен. Джек попросил меня спуститься за вами. Боюсь, в последнее время ему трудновато ходить по лестнице. — Девушка посторонилась. — Кстати, я Петра. Его домработница.

Имоджен последовала за девушкой через мрачный холл. Аромат лилий в большой вазе на столе едва заглушал сильный запах от расположенного рядом канала. В здании стояла мертвая тишина, словно здесь вообще никто не жил. Двумя лестничными пролетами выше была открыта дверь квартиры Джека.

— Входите, — сказала Петра, и Имоджен ступила внутрь.

Окна от пола до потолка смотрели на канал, и зеленоватая голубизна воды перекликалась со стенами, выкрашенными в будто бы запыленные, мягкие цвета. Тяжелые льняные шторы были подхвачены толстыми веревками. Два кремовых дивана стояли друг против друга в центре комнаты, и на одном из них полулежал Джек Моллой. Его редеющие волосы были зачесаны назад, в правой руке дымилась сигарета. Одежда его была поношенной и потертой, но, очевидно, дорогой, так как сохранила свой цвет и форму: темно-синяя рубашка и белые брюки. Глаза Джека Моллоя скрывались под нависающими веками, в них светился интерес к происходящему.

— Джек Моллой. Простите, что не встаю. — Он протянул руку и не объяснил, почему не может встать. Может, у него и нет объяснения? Может, в его возрасте он просто не хочет вставать с очень удобного по виду дивана?

Имоджен пожала протянутую руку, она была прохладной и сухой, и пожатие оказалось твердым.

— Здравствуйте, — сказала Имоджен. — Я Имоджен.

— Значит… Один из близнецов ваш отец?

— Верно. Тим.

Он посмотрел на нее.

— Вы не совсем похожи на Адель.

Имоджен невольно подумала, что разочаровала его, как будто он ожидал двойника.

— Ну да. Я ниже ростом. И полнее. И волосы у меня не такие темные. Я не так элегантна…

— Вы кажетесь мне исключительно прелестной. Я просто рассматривал вас. Я очень давно ее не видел. Хотя думаю, возможно… Цвет ваших глаз?

Имоджен испытывала неловкость от его пристального взгляда, такого пронизывающего.

— Значит… Вы знали мою бабушку, когда она была моложе?

Джек несколько секунд молчал.

— Да. Да, я знал ее, когда она только открыла свою галерею. Мне нравится думать, что я в некотором роде вдохновил ее. Хотя она была очень целеустремленной. Конечно, она во мне не нуждалась.

— Галерея пользовалась огромным успехом. Но знаете, мы ее продаем. Бабушке уже не по силам эта работа.

— А вы не хотите и дальше заниматься ею.

В его тоне прозвучал упрек. Имоджен подумала, уж не отправила ли ее сюда Адель для того, чтобы Джек Моллой убедил ее остаться в галерее. Правда, бабушка ничего так не желала, как выпихнуть внучку из гнезда.

— Полагаю, мне нужно новое занятие, — сказала Имоджен. — Мир не ограничивается Шеллоуфордом.

— Уверен, вы добьетесь успеха в любом деле.

— Я, конечно, приложу все усилия. — Имоджен оглядывала гостиную. На стенах висело несколько впечатляющих картин. «Превосходящих своей стоимостью само здание», — предположила она. — У вас тут великолепные работы.

— Да. Но вы еще увидите лучшую. Подарок к вашему дню рождения, насколько я понимаю.

Имоджен пожала плечами:

— Я понятия не имею, что это. Адель мне не сказала. Только название. Я ничего о ней не знаю. — Она помолчала. — И того, почему она у вас.

— Я был ее хранителем со дня написания.

— Почему? Почему бабушка не могла держать ее у себя?

— Это было… Сложно.

Джек посмотрел на нее с вызовом.

Имоджен приподняла брови.

— Сложно — в каком смысле?

На мгновение Имоджен подумала, не была ли картина украдена. Она была уверена, что Адель ни за что не стала бы иметь дела с ворованным произведением искусства, но некая тайна существовала.

Джек улыбнулся:

— Я заказал ее ко дню рождения Адели.

Он протянул руку, чтобы Имоджен помогла ему подняться. Джек Моллой был почти невесомым, и Имоджен поняла, насколько он слаб. Внешность его была обманчива.

Джек поманил ее за собой.

— Она в столовой, — сказал он.

Открыл тяжелую деревянную дверь. Стены следующего помещения были выкрашены в кроваво-красный цвет. Большую часть комнаты занимал стол на двенадцать человек в окружении дюжины резных стульев, похожих на миниатюрные троны. В дальнем конце помещался камин высотой до плеча. Над ним висела картина.

Едва увидев ее, Имоджен ахнула.

На темно-зеленом бархате кушетки распростерлась женщина, белизна ее кожи резко выделялась на этом фоне. Волосы полураспущены, одна рука лежит на шее, другая покоится на бедре. Во взгляде сквозит бесконечное удовлетворение. Не могло быть сомнения: она только что насладилась близостью с любовником; об этом говорила игривая полуулыбка на ее губах. Модель являла собой воплощение женственности; слово «эротичная» прозвучало бы приземленно.

Внизу к раме была прикручена позолоченная табличка с выгравированными на ней тремя словами. «Возлюбленная». Ребен Зил.

Имоджен прижала руку к груди. У нее перехватило дыхание. Никогда в жизни она не видела столь великолепной работы. Это был классический, необузданный Ребен Зил — блистательный образец всего того, за что его восхваляли. Женщина словно бы находилась в этой комнате рядом с Имоджен. Ей чудилось, будто она касается ее кожи, ощущает ее тепло, казалось, заговори она, и женщина ей ответит.

Но не это потрясало больше всего.

Она лишилась дара речи, потому что женщина на картине была Адель.

Имоджен повернулась к Джеку за подтверждением.

Он пристально смотрел на картину, опираясь на трость. Взгляд его был мечтательным. Имоджен не совсем его разгадала. Сожаление? Восхищение? Тоска. Это была тоска.

Что-то щелкнуло у нее в мозгу. Недостающие части головоломки встали на место.

— Вы были любовниками, — прошептала она.

Мгновение он не отвечал.

— Я по-прежнему по ней скучаю, — сказал Джек. — Я был дураком. Мне не следовало ничего начинать, но я был слишком тщеславен, чтобы сопротивляться вызову. Я ее обожал, но никогда не выдавал этого, до самого конца. У меня были собственные правила, которые, как мне казалось, делали меня непобедимым и неприкосновенным. — Он помолчал. Как-то ссутулился. — Все это значит, что в итоге я потерял женщину, которую очень любил.

— Что случилось? — спросила она у Джека.

— О, у вашей бабушки достало здравого смысла, чтобы понять мою никчемность. А ваш дедушка был в десять раз лучше меня.

Имоджен подумала о своих дедушке и бабушке. Они всегда были так близки. Она не могла представить, что у Адели был роман. Судя по картине, она была довольно молода. Ненамного старше теперешней Имоджен.

— Она понимала, — продолжал Джек, — что я никогда не сделаю ее счастливой. Она знала, когда поставить точку. В тот момент, когда все было идеально. Это был единственный выход. Она очень умная женщина, Адель.

Джек поднял трость и, упираясь ею в раму, выровнял картину. Имоджен снова на нее посмотрела.

— Это действительно Ребен Зил? — спросила она, но подтверждения не требовалось. Она видела это по уверенным мазкам, по самому качеству, энергии живописи.

Джек кивнул.

— Одна из самых ранних его работ, — сообщил он. — Но, думаю, она будет для вас очень ценной.

— Да что же мне с ней делать? — Имоджен внезапно ощутила великую ответственность, чуть ли не благоговейный страх.

Глаза-бусинки Джека уставились на нее.

— Вы можете использовать ее наилучшим для себя способом, — сказал он.

Имоджен даже вообразить не могла, какое впечатление произведет это открытие.

— Неизвестный Ребен Зил, — проговорила она. — СМИ с ума сойдут.

— И от вас зависит, моя дорогая, правильно использовать их. — Теперь его глаза искрились. — По своему усмотрению.

— Они захотят узнать, кто изображен на картине. Все захотят. Не могу представить, чтобы Адель решила открыть правду.

— Об этом вы должны поговорить с ней. Но никому и не нужна правда. По-моему, лучше всего, вероятно, продолжать защищать тех, кто может больше всего пострадать.

Ее дед, подумала Имоджен. Знал ли он? А жена Джека? Оба они умерли, но это не означает, что теперь можно обнародовать эту историю. Это будет неуважением к их памяти.

Совершенно ошеломленная, Имоджен прикрыла ладонью рот. Картина опьяняла и заслуживала того, чтобы о ней узнал весь мир, но насколько же глубоко личной она была.

— Что же с ней делать? — произнесла Имоджен. — Не уверена, что совладаю со столь ответственной задачей. Это важно.

— Если я знаю Адель, — промолвил Джек, — она хочет, чтобы вы воспользовались полотном как инструментом. Чтобы помочь себе.

— Я не могу ее продать! — воскликнула Имоджен. — Я никогда ее не продам!

— Нет, нет, — успокоил ее Джек. — И будьте уверены, если вы захотите ее продать, я ее у вас выкуплю. И расстанусь со всеми до единой своими картинами, чтобы сохранить «Возлюбленную» в надежных руках.

Он сердито посмотрел на нее. Имоджен не усомнилась, что именно так он и поступит.

— Она в надежных руках, — заверила она Джека. — Могу вам это пообещать.

— Хорошо, — сказал он. — И я доверяю суждению Адели. В этом ей не было равных.

Внезапно он отвернулся. У Имоджен сжалось сердце от жалости к Джеку. Она чувствовала, как сильно он страдает, его терзания, всю жизнь не имевшие выхода. Девушка не знала, как поступить: утешить или оставить хозяина в покое. Ей захотелось обнять его, но они только что познакомились. Имоджен прочистила горло, и не успела она заговорить, как Джек повернулся к ней.

— Пообедайте со мной, — пригласил он. — Готовить будет Петра. Мы поедим здесь. Я хочу насладиться картиной в последний раз.

Он развернулся и вышел из столовой. Имоджен осталась одна. Наступила глубокая тишина. В комнате было холодно, и Имоджен поежилась.

«Возлюбленная». Женщина, которую кто-то любит.

Она подумала об истории Адели и Джека и об их тайне. Глядя на картину, она понимала, как много эта история значила для Адели. А тот, благодаря кому она была так изображена, должен был питать к ней глубокую и долгую страсть. Ту страсть, какой большинство людей не испытывают и за всю жизнь. Ту страсть, в которой черпают вдохновение литература, музыка, поэзия — искусство. Зил запечатлел ее на холсте с обескураживающей точностью. Имоджен подумала о реакции, которую вызовет картина, если когда-нибудь явится миру. И почувствовала себя польщенной желанием бабушки передать картину ей. Она, Имоджен, сделает все, чтобы это полотно получило заслуженные признание и славу, каким бы образом это ни произошло.

Уходя из столовой, Имоджен еще раз посмотрела на «Возлюбленную». Что-то еще в ней показалось Имоджен знакомым. Помимо того, что это ее бабушка. Не столько черты лица, сколько чувства, которые пробуждала в Имоджен картина. Она полностью сопереживала женщине, изображенной на полотне, но не понимала почему.

А потом вдруг все стало ясно. Она видела это выражение в своих глазах. В зеркале. После близости с Дэнни.

* * *

За ленчем Джек приободрился, как будто стряпня Петры укрепила его и придала сил. Девушка принесла огромное белое блюдо, заполненное пучками проростков спаржи, перевязанных вместе с ломтиками сырокопченой грудинки, кростини с куриной печенкой, а также сандвичами с начинкой из инжира, фенхеля и салями.

— Не знаю, что буду делать, когда Петра уедет, — сказал Джек, обращаясь к Имоджен. — Она изучает искусство, и в ее распоряжении очень милая комната в обмен на готовку для меня. Но этим летом она заканчивает учиться.

— В колледже найдется множество таких же девушек, как я. Я повешу объявление, — сказала Петра. — И оставлю свои рецепты.

— Они будут не такими, как ты, — настаивал Джек.

— Вы влюбитесь в следующую точно так же, как влюбились в меня через две минуты после ухода Абигайль.

Петра явно знала истинную цену Джеку, но, очевидно, он ей очень нравился.

В качестве основного блюда она подала свиную грудинку с фенхелем, свиная шкурка хрустела, мясо таяло во рту. Пока они ели, Имоджен рассказывала Джеку о своих планах стать консультантом. Он предложил много интересных идей, и Имоджен поняла, насколько он был полезен Адели, когда та начинала. Он щедро делился своими знаниями, не многие на это способны.

— Так чем займется Адель?

— Полностью на покой она не уйдет. Я знаю, что не уйдет. Бабушка всегда будет рядом, если понадобится ее совет. Она слишком любит свою профессию. Да и вообще, на что она станет тратить время, если совсем отойдет от дел?