— Конечно, можем, начну поиски прямо сейчас.

— Отлично. И вот еще что, Барбара, могла бы ты предупредить папу и маму?

— Конечно, что именно мне им сказать?

— Что я возвращаюсь домой. — Фиона удивилась: что здесь может быть неясного.

— Да, но ты знаешь, как люди этого поколения любят задавать вопросы… — начала Барбара.

— О, да пусть себе спрашивают, — небрежно бросила Фиона.


Томас проводил Эльзу в ее гостиницу и поцеловал в щеку.

— Schlaf gut, — пожелал он.

— Вы учите немецкий, чтобы произвести на меня впечатление? — улыбнулась она ему.

— Нет, Эльза, думаю, ради того, чтобы произвести на вас впечатление, придется сделать гораздо больше, чем просто сказать «Спокойной ночи», — промолвил он грустно.

— Например? — спросила она.

— Придется стать нетерпимым и рьяным. Мог бы попытаться, но на это уйдет много времени.

— Оставайтесь таким, какой вы есть, поверьте, Томас. Увидимся завтра в полдень в гавани.

— Вы к тому времени еще не уедете в Германию?

— А вы — обратно в Калифорнию?

— Спокойной ночи, прекрасная Эльза, — попрощался он и отвернулся.


Фиона была уже в номере Эльзы и паковала вещи.

— Перед тем как ты что-то скажешь, хочу извиниться. Я вела себя с тобой совершенно глупо, пытаясь одолжить денег и все такое, — начала Фиона.

— Это не имеет никакого значения, но и я была слишком резка и груба с тобой, извиняться надо мне.

— Теперь это не важно. С Шейном покончено. Я уезжаю обратно в Дублин. Вдруг я представила, какое меня с ним ждет будущее, и оно оказалось бессмысленным и печальным. Полагаю, ты сказала бы или подумала, что это была не настоящая любовь, если прошла так быстро.

— Нет, это была настоящая любовь, — успокоила ее Эльза. — Но, как ты поняла, она закончилась, и это сильно облегчит тебе жизнь.

— Я не для того отказалась от него, чтобы облегчить жизнь! — воскликнула Фиона. — Просто вдруг увидела его в другом свете, так, как видели его все вы. И тогда уйти стало совершенно нетрудно. Конечно, ужасно сожалею, что он оказался не тем, за кого я его принимала. У тебя совсем по-другому.

— Почему ты так думаешь?

— Ну, потому что Шейн только терпел мою привязанность, а Дитер умоляет тебя вернуться, обещая измениться ради тебя. Вот это настоящая любовь.

Эльза ничего на это не сказала.

— Что именно заставило тебя уйти от Шейна? — спросила она.

— Думаю, в его тоне было какое-то равнодушие. Я увидела, что ему все равно.

— Знаю, о чем ты, — медленно кивнула Эльза.

— Ты не можешь знать! Твой парень перед тобой на коленях, умоляет, чтобы ты вернулась. Это совершенно другое!

— То, что ты сказала о тоне голоса, абсолютно сходится. Пойду на балкон посмотреть на море. Присоединишься ко мне?

— Нет, Эльза, я устала. Дорога в Афины и обратно… За один день резко сменила свою жизнь. Хочу выспаться.

Эльза сидела на балконе очень долго, глядя на лунный свет и море, потом вернулась в комнату. Взяв бумагу, она стала писать письмо, которое собиралась отослать факсом на следующий день.


Моя дорогая Ханна,

ты всегда была таким замечательным и самоотверженным другом для меня. Ничего не просила и всегда была готова выслушать. Как оказалось, мысль приехать сюда была очень правильной. А еще лучше, что мы с Дитером встретились здесь, и теперь я могу принять решение, которое основано не на фантазиях, а на фактах. Я все еще не уверена, что делать. Но еще несколько дней на этом безмятежном острове все прояснят. Сегодня я услышала две вещи. Одну от американца, который говорил о преодолении. Он бросил случайно, что любовь можно преодолеть, как выздороветь после коклюша. Не знаю, прав ли он. Потом одна ирландка сказала, что мне повезло, потому что Дитер обещал измениться ради меня. И я подумала, почему мы стремимся изменить людей. Надо либо любить их такими, как они есть, либо уйти.

Теперь уже поздно, и я пишу это при лунном свете. Я размышляла о своей жизни с Дитером так, как никогда прежде. Это было сложное бегство. Было от чего бежать. Отец бросил нас, когда я была совсем ребенком, и я всегда надеялась, что он свяжется со мной, если увидит по телевизору, но этого не случилось. Мы с матерью никогда не были близки, возможно, потому, что слишком одинаковые, вечно стремились к совершенству.

Но за недели моих странствий я узнала, что безупречной жизни не бывает, поэтому не стоит искать. Я повстречала много людей в этом путешествии, у которых проблемы гораздо серьезнее моих. Странно, но это меня успокоило.

И я думала о тебе, Ханна, и о твоем счастливом браке с Иоганном. Когда вы поженились пять лет назад, я сказала, что в нем нечего менять.

Я ужасно завидую тебе, моя дорогая, самая дорогая подруга.

Люблю тебя,

Эльза.

Глава шестнадцатая

Мириам Файн приготовила комнату Дэвида, купила новое пуховое покрывало и занавески в тон, развесила темнокрасные полотенца.

— Они смотрятся очень мило и мужественно. Надеюсь, ему понравятся, — сказала она.

— Не суетись вокруг него, Мириам, ему не нравится суета, — произнес отец Дэвида.

— И ты советуешь мне не суетиться? А что сделаешь ты? Да, что будешь делать ты, когда он войдет в эту дверь?

— Не сделаю ничего, что бы расстроило его.

— Начнешь говорить с ним об ответственности. Если его что и расстроит, так именно это!

— Нет. Не стану говорить об ответственности. По крайней мере, он наконец-то взялся за ум и бросил эти сумасшедшие идеи.

— Он возвращается, потому что ты болен, Гарольд. Он сам об этом догадался. Ты видел письмо, которое я ему послала. Ни словом не обмолвилась в нем. Ни единым словом.

— Мне не нужна его жалость. Не приму никакой жалости. — Глаза его наполнились слезами.

— Но от любви его ты не откажешься. Гарольд, в конце-то концов, именно поэтому он и возвращается, что любит тебя.


Отец Фионы повернул ключ в замке. В конторе день сегодня был тяжелый и длинный. С его пятидесятилетнего юбилея прошла неделя. Чувствовал он себя на восемьдесят пять. Плечи затекли и ныли. В конторе были молодые сотрудники, наступавшие ему на пятки. Вполне возможно, что ему удастся продвинуться еще раз по служебной лестнице.

Ему так хотелось зайти в паб и пропустить пинты три пива, но вспомнил, что Маурин приготовила ужин. Не стоило создавать дополнительных неприятностей.

Как только он открыл дверь, она выбежала к нему.

— Шон, ты не поверишь! Фиона возвращается домой. На этой неделе! — Маурин Райан умирала от радости.

— Откуда ты знаешь?

— Звонила Барбара, когда тебя не было дома.

— Неужели этот босяк не смог протянуть на пособии по безработице там? Это так? — ворчал Шон.

— Нет, что скажу тебе! Она его бросила… она возвращается домой одна!

Шон опустил портфель и вечернюю газету и сел, обхватив голову руками.

— Сегодня за обедом меня кто-то спросил, есть ли Бог, — сказал он. — Я посоветовал парню подрасти, потому что, конечно же, никакого Бога нет. Какой Бог позволил бы всему этому случиться? Но теперь я бы сказал иначе. Действительно, там, наверху, что-то есть. Она в самом деле возвращается?

— Завтра или послезавтра, она просила Барбару предупредить нас, опять хочет на старую работу.

— Ну что же, не здорово ли это? А девочки уже знают?

— Нет, хотела прежде сказать тебе, — произнесла Маурин Райан.

— Полагаю, ты приготовила ее комнату? — устало улыбнулся он.

— Нет, и скажу почему: она хочет жить в квартире с Барбарой.

— Ну и прекрасно, верно?

— Думаю, совершенно прекрасно, Шон. — У матери Фионы на глазах выступили слезы.


— Большой сюрприз, Билл, хочу взять тебя и маму на прогулку! — предложил Энди.

— Вот здорово! Куда мы идем?

— Твоя бабушка отправляется с группой в Большой каньон, помнишь, она говорила?

— Да? — Билл казался очень обрадованным. Папа часто говорил ему про Большой каньон, показывал картинки. Обещал, что когда-нибудь они отправятся туда. — Хочешь сказать, что и мы туда пойдем? — загорелось нетерпением лицо мальчика.

— Я говорил Ширли, что мы всегда мечтали там побывать, так почему бы не сделать это, если заодно можно встретиться с бабушкой?

— А что говорит мама?

— Сказала, что я добрый, и мне это понравилось, но я делаю это не ради того, чтобы казаться добрым. Решил, что так будет лучше для всех нас.

— Ты добрый, Энди, — согласился Билл.

— Я тебя обожаю, Билл, ты это знаешь, и, когда родится малыш, я буду такой же счастливый, как ты. Тогда у меня будет двое детей, чтобы любить их.

— Почему ты будешь такой же счастливый, как я?

— У тебя есть два папы, верно? И когда позвонишь папе в Грецию, ты скажешь ему про наше путешествие.

Билл набрал номер в Греции, но попал лишь на автоответчик.

Он оставил сообщение:

— Папа, Энди везет нас в Аризону посмотреть Большой каньон. Мы поедем через Сьерра-Неваду и собираемся повидаться с бабушкой. Она будет там со своим книжным клубом. Энди говорит, что я могу позвонить тебе, когда мы будем там, чтобы мы с бабушкой могли пообщаться с тобой вместе.

Потом трубку взял Энди:

— Томас, на случай, если ты услышишь это послание до нашего отъезда и захочешь поговорить с Биллом, вот номер моего сотового телефона. Постараюсь все показать малышу как следует. Теперь мы изучаем карту путешествия, но уверен, что я многое пропущу. Может быть, он когда-нибудь поедет вместе с тобой, когда ты вернешься.

— Это если он вообще когда-нибудь вернется, — влез в разговор Билл перед тем как Энди положил трубку, и его слова остались на автоответчике.

Когда Томас вернулся, после того как проводил Эльзу, он прослушал запись.

Он долго сидел и размышлял. В курятнике он заметил огонек фонарика. Он не ошибся, предположив, что Вонни не придет переночевать в комнату для гостей сегодня вечером. Он задумался над странной непростой жизнью, которую она вела среди этих людей в Агия-Анне.

Он думал о прекрасной, яркой Эльзе, возвращающейся к своему эгоистичному немцу, смотревшему на нее лишь как на трофей.

Он думал о простом, порядочном Энди, которого всегда демонизировал, но который просто очень старался быть хорошим.

Он думал о своем Билле, который верил, что отец никогда не вернется домой. Он сидел и думал до тех пор, пока звезды на небе не поблекли и холмы не озарились первыми лучами солнца.


Они собрались на последнюю встречу в ресторанчике со скатертями в бело-синюю клеточку.

— Представляете, мы часто здесь бывали, но так и не знаем, как он называется, — задумчиво произнесла Фиона.

— Он называется «Полночь», — сказал Дэвид. — Смотри на буквы. — И он медленно написал: «Месанита».

— Как в самом деле тебе это удалось? — спросила Эльза.

Медленно он еще раз вывел греческие буквы: то, что выглядело как «В», на самом деле было «Н».

— Из тебя бы получился отличный учитель, Дэвид. — Эльза была совершенно искренней.

— Не знаю, я не такой уверенный.

— Тем лучше для учителя, — сказал Томас.

— Буду скучать по вас, дома у меня мало друзей, — признался Дэвид.

— А я нет, но очень удивлюсь, если у вас не появятся новые друзья в ближайшем будущем, — добавил Томас. — И не забывайте, что через уроки вождения их будет еще больше!

— Здесь так просто, в Англии дороги другие, — заметил Дэвид. — Не думаю, что смогу открыть свою собственную школу.

— У тебя много друзей в Германии, Эльза? — обратилась к ней Фиона.

— Нет, не очень много, полно приятелей, но только один настоящий друг, Ханна. Когда ты на скоростной трассе или тебе так кажется, когда приходится всегда быть готовой и собранной, тогда настоящих друзей не бывает, — с сожалением произнесла она.

Все закивали, всем это было понятно.

Фиона объявила, что поедет на поезде, чтобы повидаться с родителями Дэвида и помочь ему сгладить возвращение домой, объяснив кое-что о жизни на этом волшебном острове и как они тут все образумились.

— Как едоки лотоса, — сыронизировала Эльза.

— Эльза хочет показать, как хорошо она знает английскую литературу. — Томас посмотрел на нее с любовью.

— Это из Теннисона, — улыбнулась она, не обратив на него внимания. — Когда они приезжали туда, где жили едоки лотоса и питались нектаром в стране, где вечно был полдень, один из них сказал: «О, братья мореплаватели, отдохните, нам больше не суждено странствовать». Мне думается, это место действует на нас точно так же.