Татьяна Вяземская - Ночи Клеопатры. Магия любви

А когда корабль Магна пристал к берегу, и Помпей уже собирался ступить на берег, Септимий ударил его мечом. Сзади. Ударил неумело – убить Магна с первого раза не удалось, и его рубили Ахилл, Сальвий и еще двое.

Что самое ужасное – они не дали ему умереть с достоинством! Для римлянина считалось позором, чтобы кто-то видел его лицо во время смерти; Помпей попытался накрыться тогой, но ее сдернули с него и при этом смеялись.

Впрочем, с телом поступили еще хуже: голову отделили, чтобы вручить Цезарю, когда он прибудет в Египет. А тело – просто бросили.

– Нам конец, – простонал Исидор. – Птолемей убил врага Цезаря; теперь Цезарь встанет на его сторону.

– Сомневаюсь, – протянула Клеопатра. – Если Аполлодор прав в своей оценке и Цезарь действительно лев, то падалью он не питается. Ему будет неприятно, что так поступили с римлянином. К тому же Помпей когда-то был его другом.

– Но потом стал врагом! – возразил Исидор.

– Врагом стал. Но, думаю, Юлий сохранил к нему уважение. Пожалуй, через пару дней картина прояснится.

Спустя десять дней, во время которых никаких боевых действий, даже кратковременных стычек, не происходило, выяснилось, что предположение Клеопатры оказалось верным.

Цезарь был вне себя от гнева, когда ему преподнесли голову Помпея.

Цезарь весьма резко высказался.

Цезарь выяснил, что погребальный обряд над телом был совершен одним из старых солдат Помпея.

Цезарь лично совершил погребальный обряд над головой Помпея.

Цезарь отдал урну с прахом Помпея его последней жене, Корнелии, которая находилась на том же корабле и была свидетельницей гибели мужа, а после содержалась как заложница.

Цезарь дал Корнелии корабль, чтобы она могла вернуться в Рим.

Септимий был найден задушенным в своей палатке.

Цезарь отправился в Александрию.

Все эти скупые штрихи весьма красноречиво обрисовывали личность римского диктатора.

Пожалуй, у них есть шанс. Уж ее-то приближенные не имеют никакого отношения к гибели Помпея.

Осталось только обдумать, каким образом можно связаться с Цезарем, а потом воплотить этот план в действие.

– Моя царица приняла решение? И не пожалеет о нем? – старая нянька, которую верному Аполлодору удалось вывезти из дворца и доставить к воспитаннице, чуть не плакала. С возрастом она еще располнела, и теперь ее имя подходило ей еще больше[6].

Клеопатра пожала плечами.

Пожалеет, не пожалеет… Девственность – невеликое сокровище, особенно когда ты в любой момент рискуешь, что тебя лишат его насильно. Уж не лучше ли его потратить с толком? Девственность взамен на жизнь, а если повезет – то и на власть. Пожалуй, это хорошая сделка.

– Девушка должна терять невинность с любимым человеком, – тоскливо произнесла старуха. – Иначе она никогда не сможет…

Настолько тоскливо, что стало понятно: самой старухе это вряд ли удалось. Хотя, может, тоска ее связана и с другой причиной.

– Это у вас, у простолюдинов, такое возможно, – девушка хотела, чтобы фраза прозвучала надменно, и у нее в полной мере получилось. – Мы, цари, живем высшей необходимостью. Иди, Ати.

Старуха, согнувшись в поклоне, задом стала выбираться из покоев.

Старая смешная Ати. Она думает, что сомнения ее хозяйки связаны с тем, стоит ли дарить свою невинность незнакомому старому мужчине. А она, Клеопатра, думает лишь о том, чтобы добраться до Цезаря живой. Иначе…

Нет, никакого «иначе» не может быть. Она выживет и будет править. С братом или без. Если она сумеет доказать, что станет именно тем правителем, который нужен Риму, Цезарь что-нибудь придумает. В конце концов, у нее есть еще один брат…

Все, хватит рассуждать. Она оттягивает страшный момент, но так поступают только слабые. А она – сильная. Она выживет, несмотря ни на что, и сохранит власть – тоже любой ценой.

Мысли о потере девственности помогли не думать о другом, куда более страшном. Об опасности, которая подстерегала ее.

Покинуть лагерь? С этим как раз нет никаких проблем. А вот дальше?

К Цезарю ее не пустят, это и тушкану понятно. Ведь не отправили же гонца, хоть Цезарь и попросил… в весьма ультимативной форме.

Хорошо, что во дворце остались преданные ей люди.

Хорошо, что у них хватило ума не отправляться в путь самим, а отправить надежных – по-настоящему надежных! – людей: к ней прибыло аж трое гонцов с известием, что Цезарь хочет видеть ее в Александрии и что Пофиний, которому Цезарь велел отправить гонца к царице, вроде бы его даже отправил… наверняка с указанием спрятаться где-нибудь в надежном месте. А может, гонцом даже пожертвовали, убили где-нибудь по дороге: Пофиний не считает жертвы, когда ему нужно добиться своей цели.

Хорошо, что Цезарь тоже отправил своего гонца: он даже успел опередить двоих из трех посланцев от дворцовых приближенных. Если бы Цезарь на самом деле имел готовое решение и собирался поддерживать Птолемея, он бы сделал вид, что поверил Пофинию и собственного гонца не отправил в ее лагерь.

Если бы Цезарь поверил жирному евнуху – это свидетельствовало бы о том, что он просто глуп и на него тогда нечего было рассчитывать. Но этого бояться не следовало: в конце концов он тогда не смог бы стать тем, кем он стал: консулом, претором, победителем Галлии, наконец.

– Мне надо добраться до Цезаря, – собрав малый совет, она не стала начинать издалека: они – советники, вот пускай и советуют.

– До Цезаря не добраться. Александрия практически окружена войсками Ахилла.

Это Агазон. Он и в самом деле хороший человек[7], но немного трусоват. Нет, лучше скажем так: немного чересчур осторожный. Зато у него острый ум, и в любой идее он сразу же находит слабое место. Конечно, полностью руководствоваться его идеями нельзя, но зато с его помощью предложенные другими планы действий можно значительно улучшить.

– В Александрию можно пробраться, – это Мардиан. – Ведь мы сумели выбраться, а тогда она тоже охранялась достаточно серьезно.

– Сейчас это было бы сделать гораздо сложнее!

– Да, риск намного больше. Но возможность все-таки есть, – Мардиан совершенно спокоен. Все-таки наличие яиц не делает человека мужчиной, а их отсутствие – не мужчиной: Мардиан, по сути, куда более мужественен, чем многие в этом войске.

– Мы можем войти в город под видом двух женщин, египтянок, – размеренно продолжал Мардиан. – Никому из стражей не придет в голову проверять двух женщин: всем известно, что при Клеопатре имеется только нянька, а остальные – мужчины. Но Ати стара.

Он готов рискнуть жизнью ради нее. Он – настоящий друг. Но его брать с собой нельзя: все-таки лицо Мардиана многим знакомо. Если их заподозрят… И потом, нельзя идти под видом двух женщин. Она должна… она должна пойти под видом мальчика. Она достаточно невысока ростом и слишком худа для девушки. Грудь почти не выросла. Ее можно перемотать бинтом. Только в таком случае надо будет выдавать себя за мальчика-грека, а не египтянина. Впрочем, с ее лицом она на египтянина и походит-то не слишком…

Приближенные продолжали спорить, царица не слушала их.

Волосы надо остричь. Ничего страшного, отрастут, у нее быстро растут волосы.

Под видом мальчика – только вот кого взять в сопровождающие? – она попадет в Александрию без проблем. Но – только в город. А ведь надо проникнуть в сам дворец! Почему ничего не приходит в голову?

– Ты попадешь к Цезарю, царица, – неожиданно каркнул сидящий в самом углу и молчавший до сей поры Уэб, главный жрец храма Пта в Мемфисе. – Мы отвезем тебя. Жреческое судно никто не остановит. Подарок от жрецов не смогут не передать Цезарю.

– Вы готовы помочь мне?

– Наша обязанность – содействовать в восстановлении на престоле фараона, законного правителя Верхнего и Нижнего Египтов.

Юлий поставил кубок на стол. Вина он практически никогда не пил. Сейчас вот захотелось сделать глоток, попробовать. Попробовал. Вкусное. Но – не хочется. Может, заказать шлюшку? Или несколько?

Впрочем, в его положении доказывать кому-то, что он еще состоятелен, как мужчина, просто смешно. А женщину сейчас не хочется. И вина не хочется. Ему вообще ничего не нужно.

В последнее время такие приступы апатии нападали на него все чаще. Он всего добился, всего достиг… Старая поговорка гласит, что всех богатств не заработаешь и всех баб не перепользуешь, но в молодости он стремился именно к этому: чтобы всё – и всех. И получал от этого удовольствие.

Сейчас полностью стряхнуть с себя апатию удавалось нечасто. Нет, для всех окружающих – даже для самых близких! – Цезарь оставался все тем же. Великим полководцем. Великим политиком. Великим любовником. Но, видят боги (если они действительно способны хоть что-то видеть!), самому ему все это было попросту неинтересно.

Старухи его не привлекали, молодые девушки были слишком глупы, чтобы держать их в собственной постели долее того, чем полагалось для получения удовольствия. Как говорится, сделала дело – пошла вон. Зрелые женщины… Все они – слишком одинаковы.

В дверь осторожно постучали.

– Подарок великому Цезарю от египетской царицы, – сообщил слуга. Он выглядел удивленным.

Подарок? Египетские царь с царицей сейчас в состоянии войны. Наверное, будет просить помощи против братца. Можно и помочь – хоть какое-то развлечение. В любом случае остаться полностью в стороне от конфликта не получится, придется брать чью-то сторону. Так почему бы не девчонкину?

Клеопатру он помнил смутно – видел ее несколько лет назад. То ли пять, то ли шесть… Тогда это была нескладная еще девочка с заметным греческим носом и дерзким взглядом. Но малолетки его не привлекают. Хотя сейчас ей должно быть уже лет восемнадцать-девятнадцать, наверное. Бедняжка, выдали замуж за брата-подростка, да еще и такого… убогого. Наверное, она уже обзавелась любовником. И правильно сделала. Будь он женщиной и окажись на ее месте, он бы и сам обзавелся любовником. Чем ей еще платить за преданность, кроме своего тела? А преданность ей потребуется: брат вон изо всех сил старается избавиться от своей соправительницы…

Ах, да, подарок…

Он махнул рукой.

– Пусть внесут.

– Но…

Цезарь поднял брови, и слуга торопливо пояснил:

– Сперва они сказали, что подарок от жрецов Пта. И только потом – что от царицы. Тут что-то не так…

Цезарь пожал плечами. Конечно, если бы посланники сразу сказали, что это от царицы, им бы с их подарком до дворца не дойти. Судя по тому, как Пофиний поторопился отправить гонца к Клеопатре. Конечно, девочка не рискнула приехать сюда сама. Но, прислав подарок, продемонстрировала, что готова к диалогу.

На пороге возник рослый и хмурый мужчина – невысокого роста, но очень кряжистый. Сицилиец, что ли? На плече у него лежал какой-то сверток, судя по виду, довольно увесистый.

Юлий махнул ему рукой, чтобы тот входил. «Сицилиец» небольшой, но опасный. Если подойдет слишком близко и попытается броситься с кинжалом, охрана не успеет. Ну и пусть – заодно и проверим, на что еще способен сам «божественный Юлий».

Но хмурый пришелец не стал бросаться с кинжалом.

С величайшей осторожностью он снял с плеча свою ношу, как будто внутри было что-то очень ценное и хрупкое, аккуратно положил на ковер, затем поклонился Цезарю.

– Приветствую тебя, божественный Юлий. Царица Клеопатра послала тебе щедрые дары. Они очень хрупки, но от этого их ценность только возрастает.

Интересно, что там? И почему у «сицилийца» такой вид, как будто у него отобрали что-то ценное?

Попросить, чтобы развернул?

Цезарь встал и подошел к лежащему на полу свертку. Мешок для постели? Просто кусок ткани? Внутри что-то твердое.

Египетская царица решила подарить ему постельные принадлежности? В твердом футляре? Впрочем, понятие «постель» у всех разное – кто-то вообще спит на циновках. Но «сицилиец» сказал, там что-то хрупкое…

Мешок шевельнулся. Внутри наемный убийца? Смешно: «сицилиец» мог попытаться убить его и сам, и, судя по бугрящимся под гладкой загорелой кожей мышцам, смог бы это сделать голыми руками, не будь Цезарь вооружен. Собака?

Да зачем гадать?

– Разверни, – коротко приказал он.

Хмурый слуга послушно распаковал сверток. Какие-то тряпки – то ли шали, то ли еще что… А вот и…