Когда она сказала, что не легла бы с ним в постель, если бы он ей не понравился, она солгала. Шла сюда, вернее, ехала на плече у Аполлодора, четко зная, что ей нужно и как этого добиться. Готова была расплатиться своим телом хоть с хромым, хоть с горбатым, хоть с одноглазым. Хотя она помнила: у Цезаря никаких физических недостатков не было. Ну, разве кроме возраста. Впрочем, лечь под старика не противнее, чем оказаться изнасилованной собственным братцем – прыщавым, кривобоким, со слюнявым ртом…

А Цезарь оказался и не старик вовсе. Выглядит он точно так же, как и тогда, лет пять назад. Как будто все остальные старились, а он подчинил время себе. Спина, плечи – как у молодого мужчины. На лице, конечно, есть морщины, но они скорее следы государственных дум, а не возраста.

И он красив. Такой… мужественной красотой. Совсем не так, как отец – у папы черты лица, возможно, были более правильные, но в целом он выглядел… хуже выглядел, если честно. Конечно, это – папа, он самый лучший, самый любимый… Но сегодня впервые Клеопатра представила отца и рассматривала его именно женским взглядом. И сравнение с Цезарем было не в пользу отца.

И голос. У него такой музыкальный голос. Не слишком низкий, но и не такой высокий, как у отца.

Ради такого мужчины можно отказаться и от власти. Можно отказаться от всего – такой защитит, снабдит всем необходимым… Но – такому мужчине не нужна клуша-наседка. Не нужна женщина, которая будет ожидать, когда ее защитят и снабдят. Такая ему попросту наскучит. Не зря о Цезаре говорят, что он меняет женщин, как модница – прически. Стало быть, нужно быть разной. Чтобы он каждый раз видел перед собой новую женщину. И старался затащить ее в постель, как будто впервые.


– Чего ты хочешь, Клеопатра? – лениво поинтересовался Цезарь, закидывая руки за голову и откровенно разглядывая ее.

Женщина слегка смутилась от этого пристального взгляда.

– Чего ты хочешь? – повторил он.

– Сейчас? Или вообще? – она произнесла это достаточно игривым тоном, чтобы он мог вполне однозначно представить себе ее следующие слова.

– Сейчас. И вообще.

Гай Юлий ждет, что она ответит, что сейчас хочет его. Это – почти правда: как мужчина он необычайно привлекателен, и, несмотря на то, что ей еще немного больно, она хочет его. Но Юлию придется услышать совсем другие слова:

– Сейчас я хочу, чтобы ты объявил Птолемею, что отныне мы будем править вместе. Как и велел в своем завещании отец. Чтобы ты публично помирил нас.

Цезарь уставился на нее с изумлением, смешанным с восхищением. Такого он явно не ожидал.

– Помирил? Ты думаешь, помирить вас с братом – реально? – тон был язвительным. Слегка, самую малость, чтобы собеседница этой язвительности не уловила. Но она – уловила. И усмехнулась в ответ.

– Мне не тринадцать лет, Гай Юлий, чтобы еще продолжать верить в сказки. Я прекрасно понимаю, что моему брату, а, вернее, его советникам, вовсе не нужно, чтобы между нами были мир и согласие. Но в завещании отца написано, что мы должны править вместе. Пускай народ видит, кто придерживается отцовского завещания, а кто – нет. В таком случае тебе с твоими войсками будет проще поддержать именно мои притязания на престол. Если ты, конечно, сочтешь нужным так поступить.

Может быть, правильнее было бы похлопать ресницами, изобразить из себя дурочку и сказать: «Да, очень надеюсь, ведь я так люблю брата!» Но она сделала ставку на откровенность – и выиграла.

Цезарь смеялся – долго, со вкусом. Потом стал серьезным.

– Я поддержу твои притязания на престол, Клеопатра. Ты умненькая девочка. За всю мою жизнь мне доводилось знать только одну такую же умную девушку твоего возраста.

Почувствовав укол ревности, Клеопатра как можно безразличнее поинтересовалась:

– И кто же это был?

– Моя дочь Юлия, – тихо ответил Цезарь. – Она умерла три года назад.

Глава 14

Как Клеопатра и предполагала, брат воспринял слова Цезаря весьма импульсивно: выскочил во двор, сорвал с головы тиару и принялся топтать ее ногами.

Впрочем, унизительным являлся и сам приказ Птолемею Дионису явиться во дворец. Цезарь вызвал его к себе! Вызвал – правителя суверенной страны!

Клеопатра была довольна. Глядя на рыдающего и топающего ногами брата, она вдруг поняла: она почти победила. Все будет хорошо. С Птолемеем или нет, но она – царица, и власть принадлежит ей.

Юный царь заперся в комнате и не выходил до вечера. Вечером Клеопатра увидела брата только мельком: распухшая физиономия, красные пятна и прыщи по всему лицу. Не слишком-то царственный вид.

Цезарь исполнил просьбу «помирить» ее с братом слишком буквально – Клеопатра оценила его специфическое чувство юмора: взяв за руки брата и сестру, он вышел вместе с ними на балкон, приветствовать население Александрии.

– Граждане славного города Александрия! Я Гай из рода Юлиев, представляющий здесь великий Рим…

Клеопатра слушала краем уха. Юлий говорил красиво, в принципе ей следовало бы у него поучиться – и манере построения фраз, и умению полностью завладевать вниманием толпы. Александрийцы, всегда относившиеся к римлянам достаточно неприязненно, слушали его, в буквальном смысле разинув рты.

Смысл речи Юлия сводился к тому, что разногласия между царем и царицей наконец-то устранены и они будут править вместе, как и завещал их отец, а Рим выступает гарантом исполнения завещания. Он не сказал ничего конкретного, никого ни в чем не обвинил, но из его речи складывалось впечатление, что Юлий хорошо знает виновных в разжигании розни между Птолемеем и Клеопатрой и, если эти виновные будут продолжать действовать в том же духе, они будут наказаны.

Позже Клеопатра поинтересовалась:

– А почему бы не наказать Пофиния и Ахилла сразу? Неужели обязательно нужно ждать… еще какого-нибудь инцидента? Или ты боишься, что в противном случае народ будет недоволен и все окончится восстанием?

Юлий, до ее вопроса перебиравший какие-то свитки на столе и складывая их в ведра, поднял голову. Взгляд этих серых глаз выдержать было достаточно трудно, но Клеопатра глаз не опустила.

– А ты и в самом деле хочешь, чтобы они были наказаны именно сейчас?

Она не поняла и нахмурилась.

Цезарь усмехнулся, подняв правый уголок рта.

– Ты еще не искушена в политике, девочка моя. Сформулирую вопрос по-другому. Если убрать прихвостней твоего брата сейчас, они не смогут мутить воду, верно? В таком случае Птолемей Дионис останется у власти, и с его характером ты в любой момент можешь ожидать появления новых прихвостней – и совершенно любого, непредсказуемого поступка с его стороны. Так?

Так. Против этого, конечно, не поспоришь. Только она пока по-прежнему не понимала, куда он клонит.

– А если его свора останется при нем – как она поведет себя дальше?

Женщина дернула плечом. Это и тушкану понятно: они снова будут подзуживать его свергнуть ее, Клеопатру, и править далее самостоятельно. Только если рядом не окажется Цезаря, ей – конец.

– Отвечай.

Надо же, он требует ответа, как будто ее учитель!

Нахмурившись, она сказала:

– Они попытаются снова избавиться от меня.

– Верно. Так что надо сделать? Впрочем, возможно, тебе трудно произнести это вслух… Что же, тогда скажу я. Необходимо сделать так, чтобы именно ты являлась законной правительницей страны. Я понимаю, по вашим законам женщина не может править одна – что же, в этом случае твой соправитель не должен тебе мешать. А для этого Птолемей должен быть или очень сильно напуган – так, что ему не захочется больше участвовать в каких-либо интригах против тебя, – либо… это должен быть не Птолемей. Ты поняла мою мысль или тебе ее разжевать еще подробнее?

Это была словесная пощечина. Юлий что, считает ее настолько тупой?

– Я все прекрасно поняла, – надменно ответила Клеопатра. – Ты хочешь разжечь гражданскую войну, в результате которой Птолемей либо погибнет, либо сдастся на милость победителя. Победительницы.

– Верно, – Цезарь кивнул и снова склонил голову набок – так рассматривают интересующий их предмет большие собаки. – И если ты начнешь…

– Не переживай, о великий Юлий, – кажется, прозвучало слегка насмешливо, ну да ничего, как-нибудь переживет. – Я… лишена такого рода предрассудков.

На самом деле – нет, конечно, не лишена. Она изо всех сил старалась, чтобы брат остался в живых. Пускай он противный, глупый, истеричный, пускай ее от его присутствия передергивает, все равно он – брат. Но… Сам Птолемей не остановится ни перед чем, а своя жизнь все-таки дороже. Если только будет малейшая возможность сохранить ему жизнь – ее сохранят, об этом она позаботится. Если нет…

– Но только плохой правитель втягивает свой народ в гражданскую войну. Гражданская война – она еще хуже обычной! Это – голод и разорение, и к тому же когда отец идет против сына…

– …а брат против брата, – подхватил Цезарь, – это ужасно. Не кажется ли тебе, что пора прекратить произносить прописные истины?

Голос его немного смягчился:

– Я вижу, ты и в самом деле переживаешь. Могу тебя утешить: втягивать народ в гражданскую войну станет Птолемей Дионис. Ты же постараешься ее предотвратить. А потом даруешь амнистию всем приверженцам твоего брата.

– Я говорю не о внешней стороне! – сказала она с отчаянием. – Я на самом деле в ужасе от того, что наше противостояние привело к гражданской войне!

– Ты только начинающий политик. Все серьезные реформы, к сожалению, замешены на крови. Ты ведь стремишься к власти не только ради самой власти, верно? Будь так, ты бы не переживала обо всех этих… братоубийствах. Птолемей не сможет стать нормальным правителем – при нем страна будет повергнута в хаос. Его приспешники только и будут заняты тем, чтобы урвать кусок пожирнее. А он будет приближать тех, кто лучше и качественнее польстит ему. Конечно, война – это гибель нескольких тысяч людей. Подумай, гибелью скольких грозит правление Птолемея. Уверяю, если ты задумаешься над этим, тебе будет куда проще решиться.


Цезарь сосредоточил свое внимание на двоих детях Птолемея Авлета: малолетнего царя надо было контролировать и уговаривать, царицу… Гм, с ней Юлий занимался куда более приятными вещами.

Тем временем еще одна представительница династии, никем не контролируемая пятнадцатилетняя Арсиноя, считающая, что имеет куда больше прав на престол, чем сестра (потому что она рождена отцовой любовницей, а не официальной супругой) и чем брат (потому что он вообще придурок!), отправилась в военный лагерь сторонников Птолемея Диониса, стоявший неподалеку от Пелусия. Отправилась одна – в сопровождении лишь евнуха Ганимеда, своего воспитателя.

– Как?! Как мы могли упустить ее?! – Клеопатра бегала по зале, то и дело наступая на подол слишком длинного платья.

«Мы» подразумевало «ты»: охрана во дворце состояла полностью из солдат Цезаря. Но Клеопатра была умна и ни разу не обвинила любовника напрямую.

– А что тебя так беспокоит? – лениво поинтересовался Юлий. Он делал какие-то записи на вощеной табличке, стирал, хмурил лоб, снова писал; бросив эту короткую фразу, он снова нахмурился, что-то вытер обратной стороной стилоса. Потом поднял на нее глаза.

– Что тебя так беспокоит в сложившейся ситуации?

– Арсиноя – дочь царя! Такая же, как и я. Она – символ, и армия с ней станет сильнее. Для солдат важно было, чтобы с ними был Птолемей. Его нет, но зато есть Арсиноя…

– Арсиноя, которая вряд ли найдет общий язык с Ахиллом. Она не похожа на брата – больше напоминает тебя. Наверное, в вашей семье все мужество и весь ум достаются женщинам. Ахилл вил из твоего брата веревки и чувствует себя полновластным хозяином войска. С Арсиноей такое поведение не пройдет. И ей не хватит ума понять, что она не должна ссориться с Ахиллом: она младше тебя, и она завидует. Не думаю, что они с Ахиллом-египтянином уживутся мирно. А если в армии начнется разброд, значит, нам проще будет одолеть ее.

А ведь верно! Почему она не смогла додуматься до этого сама? Ведь это так просто! Действительно, Арсиноя в лагере сторонников Птолемея им только на руку. Научится ли она когда-нибудь вот так смотреть на проблему с другой стороны, как это делает Гай Юлий? Или так и будет всегда смотреть узко – как лошадь, которой надели шоры?

– И что мы будем предпринимать?

– Будем готовиться к нападению. Понятно, что все предусмотреть не получится, но нужно постараться сделать это по максимуму.