– А поскольку Арсиноя может вам помешать… поддерживать, вы решили отдать этого скорпиона мне, верно? Ладно, меня устраивает такое предложение. Как только Арсиноя будет доставлена во дворец, я отдам вам царя.

После ухода послов Клеопатра устроила скандал.

– Какое ты имел право?! – кричала она и колотила кулаками по груди Цезаря. – Это Египет! Ты понимаешь – Египет! Они пытались сделать здесь Македонию! И почти сделали! Теперь ты делаешь тут Рим! Это – моя страна, моя сестра, мой брат, мой трон, моя война, наконец! Как ты мог пообещать им Птолемея?! Чтобы он снова… И Арсиноя – зачем она здесь?!

И снова ей довелось ощутить его железную хватку. Длинные пальцы Гая Юлия легко охватывали ее тонкие запястья. Нежно – но не вырвешься, а станешь вырываться – останутся синяки.

– Это Египет. Союзник Рима. Именно Риму твой отец Птолемей поручил гарантировать исполнение его завещания. Именно ко мне – ко мне лично! – пришла делегация. И в конце концов это вопрос безопасности моей женщины. Матери моего будущего сына. Такие вопросы должен решать мужчина.

Она замолчала. С одной стороны, все вроде бы хорошо. Она чувствует себя абсолютно защищенной рядом с Цезарем. Можно почувствовать себя слабой и беззаботной – она была лишена этого ощущения с момента бегства отца. С другой… Египет – страна мужчин. Женщины здесь не имеют никаких прав. То, что она читала о Риме, то, что ей рассказывали ее наставники, позволяло мечтать: есть государство, где женщины имеют куда больше прав. Где женщины стоят почти наравне с мужчинами. А сегодня поняла, что это «почти»… ну, несколько больше, чем ей казалось. Да, в Риме к женщинам относятся с уважением, но сравнивать их права с правами мужчин попросту смешно.

– В твоем положении вредно волноваться, – сообщил Юлий; присмотревшись, она заметила, что он смеется – одними глазами. – И уж тем более – лупить отца своего ребенка. Не волнуйся, все будет хорошо. Арсиноя мутит воду, ее лучше иметь рядом с собой. Птолемей же и в самом деле готов подписать мир.

Она вспомнила разговор с братом, беседу с Мардианом. Цезарь думает, что Птолемей готов к миру, потому что она не рассказала ему ничего…

– А если не подпишет?

Гай Юлий беспечно махнул рукой:

– Если нет, то тоже ничего страшного. Просто у нас вместо одной войны будет другая. Видишь ли, дорогая моя, это позволит наконец поставить последнюю точку – не одним способом, так другим. Не переживай. Гай Юлий Цезарь является гарантом того, что с тобой все будет в порядке. По крайней мере, пока я жив.

Глава 16

Птолемей от перемирия отказался.

Сперва он не хотел покидать дворец, плевался, царапался, обзывал Арсиною «грязной сучкой» – и, надо заметить, удержать царевну, которая хотела ответить брату на оскорбление, было куда труднее, чем удержать самого Птолемея.

Потом он кричал оскорбления в адрес Цезаря. И уже к вечеру стало известно, что никакого мира не будет: Птолемей собрал своих военачальников и потребовал, чтобы ему доставили голову Цезаря на блюде.

– Отцу принесли голову Береники на серебряном блюде. А мне доставьте голову Цезаря на золотом!

– Надо было показать этому дураку голову Береники, – со злостью заметила Клеопатра. – Если бы он ее увидел, больше таких глупостей не произносил вслух.

Она вспомнила, как после казни старшей сестры еще долгое время просыпалась от собственного крика, мокрая, как мышь; отрубленная голова с асимметричным ртом и глазами, глядящими в разные стороны… Фу! Не думать об этом! А то еще родит какого-нибудь уродца.

Цезарь, как ни странно, выглядел довольным.

– Во-первых, моя голова и в самом деле достойна золотого блюда, – смеясь, пояснил он. – Поистине, Цезарь – и серебряное блюдо! Нелепица, что и говорить!

Клеопатра швырнула в него кувшином; понятно, что кувшин не долетел, шмякнулся на пол шагах в десяти от Юлия, и вода, которая в этом кувшине была, не забрызгала даже его ног. Зато этот поступок ее заставил римлянина долго смеяться.

Иногда Клеопатра была готова прямо-таки убить его за это странное чувство юмора. Ну как, спрашивается, можно шутить о смерти?!

– Ты очень красивая, – отсмеявшись, заявил Юлий. – Особенно когда сердишься. Знаешь, из всех моих женщин ты больше всего напоминаешь мне мою мать, Аврелию. Правда, она никогда не швырялась кувшинами, однако время от времени у нее бывало такое же выражение лица.

– А что во-вторых? – буркнула Клеопатра; она хорошо понимала, почему у матери Цезаря временами бывало такое лицо: она, видимо, тоже иногда готова была прибить своего единственного сына – когда он вытворял что-нибудь… этакое.

– Во-вторых, Птолемей ослеплен злостью. Это означает, что он будет вести себя примерно так же, как и Арсиноя. Значит, достаточно скоро он надоест своим приближенным так же, как надоела его сестрица, и война окончится сама собой.


Успокаивал ли Цезарь свою беременную возлюбленную или просто ошибся, однако война «сама собой» не окончилась. Наоборот, бои стали еще более ожесточенными.

Часть Александрии превратилась в руины – Цезарь приказал своим легионерам разрушить дома на окраине.

Одну часть города занимали сторонники Птолемея, другая – находилась во власти римских легионов. Евреи, сирийцы и другие жители города не греческого и не македонского происхождения встали на сторону Клеопатры. Они исторически жили в восточной части города, и при Птолемее-отце они не имели практически никаких прав. Цезарь сумел убедить их, что при Птолемее-сыне будет то же самое, а вот если при власти будут, как и положено по завещанию, царь вместе с царицей, то Клеопатра сделает все от нее зависящее, чтобы улучшить условия их жизни. В результате в этих слободах за оружие взялись практически все: их война была справедливой, они защищали свое жилье и свое будущее.

Один из приближенных молодого царя придумал, как «вытурить» римлян из Александрии: лишить их пресной воды. В водопровод тех районов, которые контролировали римские войска, была закачана соленая морская вода.

Среди жителей началась паника.

Раздраженный Цезарь сказал Клеопатре:

– Запомни, девочка: самый светлый ум при отсутствии знаний – ничто. Того, кто это придумал, можно было бы назвать гением, если бы не одно «но»: рядом с Александрией течет Нил – самая большая река в мире. А Александрия стоит на известняке.

Клеопатра захлопала в ладоши.

– Мы выкопаем колодец и решим проблему с пресной водой! Да?

– С одной поправкой, моя царица: мы выкопаем колодцы. Во-первых, это позволит избежать ажиотажа, во-вторых, местное население следует занять: физический труд хорошо отвлекает от всяких ненужных мыслей. А вот Птолемею твоему давным-давно пора надрать задницу.

Проблема с водой была решена в течение одного дня. А для решения проблемы с Птолемеем Цезарь вызвал на помощь флот и еще один легион, состоявший из демобилизованных солдат, которым снова предложили вернуться в строй и которые с радостью это сделали.

Клеопатра была счастлива: легионеры и в самом деле обожали Юлия; каждый из них был готов в бою закрыть его собой. А Юлий участвовал в боях.

– Полководец, который отсиживается за спинами своих солдат – это дерьмо, а не полководец. Знаешь, для чего придуманы знаки различия для центурионов, примипилов, легатов? Чтобы их было видно издалека и чтобы солдат каждого подразделения мог видеть, что делает его непосредственный начальник, и делать то же самое. Полководец потому и называется полководцем, что ведет свое войско за собой, а не отсиживается где-то в безопасном месте, пускай и рядом с самой красивой в мире женщиной.

Долгое время он скрывал от нее, что плохо себя чувствует. Сперва она думала, что Цезарь отказывается от постельных утех, считая, что они могут повредить будущему ребенку, потом поняла: с ним что-то не то.

Конечно, по сухому, поджарому Юлию, состоящему, казалось, из одних только мышц, трудно было определить, но она все же увидела: он похудел, и похудел заметно.

– Ерунда, – отмахнулся Юлий. – Во время войн я всегда худею.

В это можно было бы поверить, если бы все то время, что он находился здесь, не было войны. К тому же цвет лица его как раз свидетельствовал об «отменном состоянии здоровья»: загорелый, он стал выглядеть не смуглым, а серо-зеленоватым.

Не спросив Цезаря, она отправила за Менсой – тем лекарем, который осматривал ее и сообщил, что ее ребенок скорее всего будет мальчиком. Конечно, дворцовый лекарь был «под рукой», и вроде бы лечил он неплохо, но кто знает, на чьей он стороне? Возможно, именно его руки состряпали отраву для Юлия. Такой начнет лечить, да до смерти и залечит.

Толстый Менса, не похожий ни на египтянина, ни на грека, сразу же взялся за дело. Для начала он достаточно легко уговорил Цезаря «осмотреться»:

– Такой просвещенный человек должен понимать, что состоянием своего здоровья пренебрегают только глупцы.

– Последствия тропической лихорадки, – сказал он Цезарю. – Сейчас следует выпить рвотное, сразу после этого сделаем клизму. И разумеется, я сварю специальный укрепляющий отвар.

– Возможно, отравление, – это он уже сообщил исключительно Клеопатре и присутствовавшему тут же Мардиану. – Питье я приготовлю собственноручно, оно также будет чистить желудок. Другой еды не давать.

– Какой яд?

Лекарь пожал толстыми плечами.

– Что-то со сложным составом. Симптомы не позволяют назвать что-то конкретное. Лично я бы казнил дворцового лекаря.

– Слышал? – Клеопатра повернулась к старому другу. – Казнить, и немедленно.

Потом переспросила у врачевателя:

– Лекаря? Не повара?

– Повару самому такой состав не придумать. Хотя повара тоже можно, заодно.

– У этого лекаря прямо-таки государственный ум, – смеялся позже Мардиан. – Всех казнить – и весь разговор. Кстати, я исполнил твой приказ с некоторыми изменениями.

– С какими изменениями? – если честно, она даже не помнила, о каком приказе шла речь: сегодня впервые в животе толкнулся ребенок, и все ее мысли были о том, стоит ли сообщать об этом Цезарю, когда он в таком состоянии. С одной стороны, этого делать вроде бы и не стоило: ну, толкнулся – и толкнулся, с каждой женщиной такое бывает. И наверное, Юлию сейчас не до этого: война, да и здоровье… С другой – а вдруг он умрет, так и не узнав, что его ребенок сегодня вовсю заявил о своем существовании?

Именно поэтому она и не поняла, что же имеет в виду Мардиан.

– Дворцового лекаря казнили. Но ты сказала – «немедленно», я же… решил несколько продлить его жизнь. Ненадолго. Но зато за это время он успел рассказать много интересного. Например, о составе яда – думаю, Менсе это будет интересно. И о том, по чьему приказу он этот яд состряпал. А также о том, во что его подмешали Цезарю. И ты уж не сердись, я взял на себя смелость и приказал казнить виновных. В том числе и Пофиния. Так что твой брат, если ему суждено вернуться во дворец, не найдет здесь своего воспитателя.

– Еще Диодота казнить было бы неплохо, – мечтательно произнесла Клеопатра; малыш активно двигался в ее животе. Успокойся, маленький! Если для того чтобы ты жил, нужно будет уничтожить еще пару десятков или даже сотен человек, твоя мама сделает это.

– Диодот сбежал. Я хотел казнить начальника стражи, но подумал, что это можно сделать и позже.

– Мы заставим его казнить Диодота. Когда поймаем. Даже не так: ему следует сказать, что он может выкупить свою жизнь только ценой головы ритора. Пускай сам и ловит.


На третий день Юлию стало полегче.

На четвертый состоялось морское сражение. Цезарь, впрочем, оставался на берегу.

– Нет никакого геройства, – объяснил он Клеопатре, – чтобы в таком болезненном состоянии отправляться в море. Если мне станет плохо, мои солдаты, вместо того чтобы сражаться, будут озабочены спасением тушки своего полководца. Одно из важных умений для военачальника – вовремя передать часть власти человеку, которому доверяешь.

Сражение показало, что доверился Цезарь вовсе не тому человеку: флагманский корабль, на котором находился адмирал-грек, был потоплен только потому, что другой корабль, управляемый одним из дальних родичей Цезаря, вовремя не пришел тому на помощь. Не пришел просто потому, что капитан корабля, по собственному мнению – достаточно опытный для того, чтобы возглавить флот, посчитал себя оскорбленным. Не тем даже, что главным сделали не его, а тем, что начальником над ним был назначен не-римлянин.