Татьяна Вяземская - Ночи Клеопатры. Магия любви

– А потом меня казнят? – стуча зубами, поинтересовалась Арсиноя.

Цезарь пожал плечами.

– Еще и необразованная. Уведи ее, Децим, я слишком устал для такого зрелища.

– Твой брат погиб.

Клеопатра кивнула. Она не почувствовала ничего. Думала, что ощутит радость, но ее не было, как и ненависти к брату. Впрочем, как и горечи – как будто услышала о совершенно незнакомом человеке. Единственное, что ее интересовало – что Цезарь вернулся живой и что самочувствие его значительно улучшилось. Война пошла ему на пользу.

Куда сильнее она горевала об утрате книг в частично сгоревшей Александрийской библиотеке. Впрочем, Цезарь пообещал, что библиотека получит новые книги, он лично проследит за тем, чтобы с книг, имеющихся у него дома и дома у некоторых из его родственников и друзей, сняли копии и прислали сюда.

– Да, но мы не знаем точно, что именно сгорело.

– Почему? – удивился Цезарь. – Что, никакие записи не велись?

– Видишь ли, официального хранителя библиотеки не было, а философы, они…

– Натуры творческие и не могут заниматься такой нудной работой, как регистрация книг, верно? Ну, что же, тогда я могу посоветовать тебе только одно: если какие-то книги не будут восстановлены, считай, что их тут и не было. Все равно ты и твои философы не знаете, что они были.

– А если какие-то книги сохранились, а нам пришлют еще копии?

– А в чем проблема-то? – удивился Цезарь. – Значит, какая-то книга будет в двух экземплярах.

Клеопатра притихла. Она не могла представить себе, что каких-то книг в одном месте может быть две!

– Надо бы и в Риме завести такие библиотеки, – задумчиво сказал Цезарь и сразу же, без всякого перехода, добавил: – Хорошо, что у тебя есть младший брат.

Она не поняла. При чем тут маленький Птолемей-младший? Поможет заглушить тоску по погибшему брату? Так ее нет, этой тоски. Тоску по книгам?

– В ближайшее время надо будет устроить ваше бракосочетание. И чем быстрее мы это сделаем, тем лучше.

Она отшатнулась, словно ее ударили. Замуж за брата. Ну да, у нее был муж Птолемей – и будет муж Птолемей, только вместо тринадцатого – четырнадцатый, вместо Птолемея Диониса – Птолемей Неотерос. А она так рассчитывала…

Дура. Ведь ты знала – у Юлия есть жена. И если он не развелся с ней до сих пор – какие были основания считать, что он сделает это ради тебя?

Сердце болело, как будто туда воткнули нож. Да еще и повернули. Но сохранить спокойствие ей все-таки удалось.

– Да, ты прав. Надо будет устроить это поскорее. Тогда у нас останется только одна серьезная проблема.

Цезарь несколько мгновений пристально глядел на нее. Знать бы, что за мысли скрываются за этим выпуклым лбом? Какие слова сейчас хотели бы произнести эти твердые губы? Ему… все равно? Он руководствуется «высшей необходимостью» или просто не хочет ничего менять в своей жизни? Ведь ему уже пятьдесят с лишним… И ведь ему даже не нужно разводиться! Почему же он не хочет связать свою судьбу с ней перед лицом богов?

– О чем именно ты говоришь?

– Птолемей Дионис утонул. Никто не видел его тела. Значит, мы можем опасаться появления самозванцев.

– Так ты знала, что твой брат утонул? Откуда?

Царица передернула плечами. Чтобы знать – не обязательно видеть своими глазами. Достаточно, чтобы это увидел тот, кому ты доверяешь. Полностью она не доверяла никому. А частично – приходится. И этих самых глаз нужно иметь побольше – тогда больше шансов знать то, что происходило на самом деле.

Юлий склонил голову набок. Как большая отцовская собака – как же ее звали? Маленькая Гермиона-Клеопатра так боялась ее, и, казалось, имя этого черного чудовища никогда не изгладится из памяти, а вот – забыла.

– Ты умная девочка, – произнес он наконец со вздохом. – Очень умная. Я рад, что ты была в моей жизни.

Была? Почему – была? Он… уезжает? Она запаниковала. Она не сможет! Не сможет сама! Ей… просто страшно одной! Ее убьют! И ее, и будущего Птолемея четырнадцатого! А ребенок?! Ребенок должен родиться совсем скоро! Неужели он уедет до рождения сына?

Она сжала кулаки с такой силой, что ногти воткнулись в ладони. Уж ползать у него в коленях и просить не оставлять ее она не станет точно. Жизнь – важнее всего, но не важнее чувства собственного достоинства. Не умеешь сохранить его – лучше умри.

– Ты умная и сильная девочка, – повторил Юлий. – Слушай меня внимательно. Мы с тобой поступим так: Птолемей Дионис, твой брат, утонул, но его тело смогли достать лучшие ныряльщики. Римские ныряльщики, ты поняла?

Она кивнула, не очень уверенная в том, что улавливает его мысль.

– Мы покажем тело царя желающим его увидеть. Правда, не слишком близко.

– Но…

– Ты хочешь знать, где мы возьмем тело? Думаю, в Александрии регулярно умирают подростки примерно такого возраста: в городе все-таки три миллиона жителей.

– А если…

Ей стало страшно. А если никто не умер – что, следует взять первого попавшегося мальчика возраста Птолемея, хоть отдаленно его напоминающего, и… убить?

Как случалось уже не раз, Цезарь уловил ее мысль. Лицо его стало жестким.

– Политика – достаточно жестокая вещь, моя дорогая царица. И если бы ради спокойствия государства следовало убить одного подростка – это пришлось бы сделать. Ты уже могла видеть, к чему приводит гражданская война, и должна знать, что объявись вдруг самозванец, называющий себя твоим братом Птолемеем, трупов будет гораздо больше. К тому же ты должна была уже за это время хоть немного понять меня, и понять, что я стараюсь не проливать крови, если только это возможно. Нам нужно любое тело подходящего телосложения, остальное сделают жрецы. Они могут загримировать покойника так, что ты сама, стоя в двадцати шагах, будешь почти уверена в том, что это именно Птолемей.

От удивления она немного приоткрыла рот.

Цезарь усмехнулся:

– Ты что, не знала? Эх, ты, фараон! Ладно – твой отец и твой брат, они правили исключительно Александрией, не чтили египетских богов, не знали языка и не имели представления, что делается за пределами города. Но ты!

Клеопатра почувствовала, что щеки и уши стали горячими. И в самом деле – стыдно! Она изучала свою страну еще тогда, когда под вопросом была не только возможность сесть на престол, но и просто – выжить. Она читала древние рукописи. Посещала храмы. Общалась со жрецами. Несколько храмов даже находились под ее патронатом. Цезарь же в Александрии менее полугода, а уже знает больше, чем она!

Понемногу она успокоилась: он и в самом деле – великий человек. На пьедесталах его статуй написано, что он – живой потомок Венеры и Марса. Получается – полубог. Он и есть полубог. Если бы ей такого соправителя – величайшей страной мира был бы не Рим, а Египет.

Через десять дней она достаточно легко и быстро произвела на свет сына – здорового, крикливого и крупного младенца мужского пола.

– Никогда не видела таких красивых детей, – сообщила повитуха помощнице и сделала жест, отгоняющий злых духов.

Если бы об этом сказали Клеопатре, она бы была уверена: просто льстят. Конечно, у кого же могут быть самые красивые дети, как не у царицы?

Но она лежала с закрытыми глазами, словно уснула, и слова повитухи предназначались не ей.

– Беленький такой, чистый… Уже считай, двадцать семь годков я младенцев принимаю, а такого впервые вижу.

– Говорят, красные более живучи, – помощница, молодая девица, младше самой Клеопатры лет на пять, отличалась болтливостью и, видимо, просто не могла допустить, что в ответ на фразу повитухи не прозвучат ее слова.

Повитуха, поджарая египтянка с могучей грудью (предмет всегдашней зависти Клеопатры!), не раздумывая, шлепнула помощницу по тощему заду.

– Молчала бы уже, дуреха! Никакого понятия, пуповину перерезать – и то не можешь, а туда же, с рассуждениями… Живучие… Да красные просто чаще всего рождаются. А этот – всем красавчикам красавчик!

– В отца, видать, – мечтательно вздохнула помощница. – Ты его видела, Кифи? Такой мужчина!

Клеопатра с трудом удержалась от смеха. Да уж, имя повитухи подходило ей как нельзя лучше[8]. Интересно, как зовут эту тощую, мелкую (совсем недавно и она, Клеопатра, выглядела примерно так же!) помощницу?

Но ответа на этот вопрос она так и не получила: повитуха Кифи называла помощницу как угодно, но только не по имени. Чаще всего звучали эпитеты «дуреха» и «бестолочь».

– Красавец. Да не тебе.

– А она, – это – шепотом, и легкий кивок в сторону «спящей» роженицы, – не красавица… И тощая совсем…

– Больно ты понимаешь! – повитуха фыркнула. – Ты-то ее сегодня, считай, впервые увидала. А я и до того видела. Не красавица! А как глянет – так у всех мужиков челюсти и отвисают!

– Может, она их заколдовывает?

– Дура! Она просто такая вся… женщина!

– Ой! А мы с тобой что, не женщины, что ли?

– Вот именно, что «что»! Мы бабы. А она – женщина. Я ж говорю: как поглядит – так и все. А если еще рассмеется! Голос у нее такой… особенный.

«Оказывается, у меня особенный голос. Почему мне никто и никогда не говорил об этом раньше?»

– А все-таки хорошо, что ребеночек на отца похож, – подумав, заявила молодая. – Все-таки Цезарь – он совсем особенный.

– Вот дура ты и есть дура. Мальчонка должен быть похож на мать, тогда счастливым будет. Девчонка – на отца, мальчишка – на мать. А такой и умненьким будет, и красивеньким, а счастья иметь не будет.

– Ну вот, я же говорю, те, что красные рождаются, более счастливые! – совсем невпопад заключила безымянная помощница и получила оплеуху.

Под их перебранку Клеопатра неожиданно заснула.

Ей снился мальчик, ее сын. Он был удивительно похож на Юлия: не только цветом волос – ярким, золотистым, – не только глазами, их формой и цветом, но и общим твердым очертанием лица. Она еще успела удивиться во сне: как это так – обычно у маленьких деток мордашки круглые и пухлые, никакой «твердости» и «четкости» и в помине нет…

Но разобраться с этим она не успела, поскольку была грубо и бесцеремонно разбужена. Ребенок – вполне реальный ребенок, белокожий, с головой-дынькой и пока еще пухлыми губами, – хотел есть и кричал.

Цезарь навестил ее в тот же день. Взял на руки малыша.

Он удивительно гармонично смотрелся с ребенком на руках – как будто эти сильные руки с длинными пальцами и хорошо выраженным запястьем и предназначены были для того, чтобы держать детей, а никак не стилос или меч.

– Ты – Цезарион. Маленький Цезарион.

Ребенка следовало назвать Птолемеем – эта традиция не нарушалась уже на протяжении многих веков. Имя собственное давным-давно стало именем семейным, но не так, как у римлян их номен.

Прости, Цезарь. Ты назвал ребенка Цезарионом – цезаренком, но ему суждено носить имя Птолемей. Если царь в Египте может быть и с другим именем, то фараон – нет. Впрочем, Птолемей Цезарион звучит очень даже неплохо.

Цезарь признал ребенка своим. Это говорило о многом, но царице хотелось большего. Например, стать женой божественного Юлия. Он не может жениться на не-римлянке? Ерунда! Ведь это – Цезарь! Он может все, что угодно. Он пишет новые законы и исправляет старые! Почему бы не создать такой закон, по которому он имел бы право жениться на ней?

Цезарь женат – Клеопатра знала, что где-то далеко, в Риме, живет тихая женщина по имени Кальпурния Пизонис. Женщина, которая не родила ему детей. Женщина, с которой вместе он провел от силы несколько месяцев. Женщина, с которой он не собирается разводиться.

А вдруг случится чудо? Вдруг он все-таки решится и женится на ней?

Лучшего и пожелать трудно!

Во-первых, это означало бы стабильность: вряд ли в стране долго продолжится гражданская война, если на престоле появится законный правитель-мужчина, да еще такой, как Юлий.

Во-вторых, это означало бы, что Египет сможет стать вровень с Римом, а то и выше. Ведь власть Цезаря в Риме, безусловно, очень велика, но не безгранична. А в Египте он мог бы стать всем.

Ну и, наконец, наличие Цезаря рядом означало бы счастье для нее самой. За это время он умудрился стать для нее всем: замечательным любовником, настоящим другом, советчиком, терпеливым наставником, да что там наставником – она впервые поняла, что означает иметь отца, ведь Авлету до своих отпрысков не было никакого дела, все его отцовские обязанности по отношению к ней, Клеопатре, заключались в том, что он время от времени катал ее на коленях. Это, конечно, было замечательно, но этого было мало!