– От голода?

– Да от какого голода! Ему еду приносили, и он даже ее ел! С тоски помер! Я ж говорю, как пес!

– Ну вот, а ты говоришь – «ничего не было»; если ничего, он бы и не помер!

– Да приворожила же!

– А может…

– А говорят, их вовсе и не казнили, – вклинился в разговор еще один покупатель; свою корзину, прикрытую тряпкой, он поставил на землю, утер пот со лба и повторил: – Говорят, они сами помирали… Не выдерживали просто.

– До смерти залюбливала? – гулко захохотал одноглазый толстяк.

– Да ну… – жилистый с недоверием скривился. – Если у царицы было столько мужиков, она в них толк знала, верно?

Все согласились.

– А если знала, то уж наверняка могла выбрать себе такого, кто… выдюжит, – он прибавил короткое словцо. Все загоготали.

– Странно, что у нее деток столько. Говорят, у шлюх детей не бывает…

– Это потому, что они сперва плод травят. Как вытравят, так и не бывает потом. А она-то родила! От Цезаря.

– Да от какого Цезаря! Может, она и сама не знала, от кого!

– Но Цезарь-то признал…

– А чего б ему и не признать? Красивая баба – она кого хошь на что угодно уговорить может. Особливо ночью…

Снова гогот.

– И потом, Цезарю тоже выгодно было Цезаренка признать. Раз дитё родилось – значит, он еще мужик. В завещании-то все равно другим все отписано…

Худощавый осторожно выбрался из толпы; подхватил свою корзинку. Больше здесь ему делать нечего, разговор и так потек по нужному руслу…


Худощавый на всякий случай побродил по городу, потом постучал в один из домов.

Через двадцать минут он выбрался через заднюю калитку в глухой переулок и, не оглядываясь, быстро.


пошел прочь. Облик его претерпел разительные перемены: если в главный вход вошел египтянин, то, сейчас поднимая пыль, по переулку шел римский солдат.


Еще спустя час он, стоя навытяжку перед Авлом Теренцием, пересказывал содержание сегодняшнего «базарного разговора».

– Молодец, – задумчиво похвалил его Авл Теренций. – Все замечательно. Только, может, одного раза мало? Возможно, успех следовало бы закрепить?

Жилистый шпион качнул головой. Он привык разговаривать с Авлом Теренцием без церемоний.

– Нет. Будет слишком… навязчиво. Александрия – город большой, но вместе с тем и маленький. Лучше, если некоторое время народ… поварится с этими мыслями сам. А позже можно будет подпустить еще кого-нибудь. Скажем, одну из дворцовых женщин. Которая должна с сочувствием – именно с сочувствием! – а не, упаси боги, с осуждением – рассказать о том, как бедняжка царица раздумывала, как бы ей убедить Цезаря…

Авл Теренций склонил голову. Разумная мысль. Следует только теперь постараться внушить ее Цезарю. Октавий может не согласиться. Он горяч: хочет всего и сразу. Что же, это свойственно молодым. Это – не самый серьезный недостаток. Из Октавия вполне может получиться хороший правитель. Не худший, чем был из его приемного отца. А он, Авл Теренций, по мере сил будет делать так, чтобы это произошло.

– Хорошо. Ты можешь идти.


Худощавый покинул дворец.

Ночью его постоянная любовница, вдова-гречанка, вдруг сказала:

– Сегодня с соседкой говорили о нашей царице. Говорят, она сама не знала, от кого у нее сын.

Худощавый лениво приподнял голову.

– И что?

– Я думаю, это неправда, – неуверенно произнесла женщина. – В конце концов она постоянно была при Цезаре… Я имею в виду первого Цезаря, Юлия-бога.

– Так ли уж постоянно? – худощавый прищурился; вопрос прозвучал резковато: он расслабился и просто не успел придать интонации оттенок пустого вопроса – поэтому сразу после этого он почти натурально зевнул.

– Я думаю, что это не так, – не сдавалась женщина. – И потом, даже если бы царица была настолько распутной, о мертвых говорить плохо… как-то некрасиво.

– Глупости, – мужчина снова зевнул, затем протянул руку и погладил любовницу по упругому плечу. – Тебе ее жаль, что ли? Так жалеть живых надо. А ей уже какая разница? Правда или нет – ей уже ничто не повредит. А боги, ты сама знаешь, по истинным делам судят. А не по тому, что люди говорят.

– Просто выгодно говорить, что она была распутной, – твердо сказала женщина, не откликаясь на ласку.

Мужчина напрягся.

– Просто распутство царицы позволяет всем остальным… почувствовать, что они не так уж плохи сами. Они говорят себе: «Я прелюбодействую, но – потихоньку, а она это делала в открытую, и…»

Мужчина закрыл ей рот долгим поцелуем.

– Хватит о царице, моя радость. Какой бы она ни была – она уже мертва. А мы с тобой живы. А что до разговоров, так пускай говорят.

– О ней долго еще будут говорить, – прошептала женщина. – Она была… необыкновенной!

– Пусть говорят, – согласился мужчина. Он знал: о ней будут говорить много, и не всегда эти слова будут соответствовать действительности. Он сам приложил к этому руку. А он всегда свою работу выполнял хорошо.

Послесловие

Об этой женщине ходило множество слухов при жизни – слухов, зачастую не имеющих ничего общего с правдой.

Смерть этой женщины обросла еще большим количеством легенд.

В тот же день, когда ее остывающее тело было найдено в покоях, а рядом – тела двоих служанок, в народе возникла красивая легенда о том, что царица покончила с собой при помощи змеи, которая была принесена по ее приказу торговцем в корзинке с фруктами.

Позже имя Клеопатры, похоже, было сознательно очернено. Кому это было выгодно? В первую очередь, конечно, самому Октавиану – в конце концов, сын Клеопатры Цезарион, официально признанный Цезарем, имел прав на престол не менее, чем полуплебей Гай Октавий Фурин, внучатый племянник, официально усыновленный Цезарем лишь в завещании. К тому же Клеопатра долгое время была фактической женой Марка Антония, официальной супругой которого являлась родная сестра Октавиана.

Легенды о распущенности царицы в первую очередь ставили под сомнение то, что ее старший сын был рожден именно от Цезаря – дескать, если в постели царицы перебывало такое количество любовников, то, скорее всего, она и сама могла не знать, кто же именно являлся отцом ее отпрыска.

А вместе с тем следует вспомнить о том, что Цезарь официально признал своего сына и перед смертью начал готовить закон, позволявший ему жениться на не-римлянке Клеопатре – тот самый Цезарь, который развелся со своей второй женой Помпеей Суллой только потому, что на нее пала тень подозрения в неверности. Почему мы так говорим? Потому что, если бы она была уличена в измене мужу, ее развод был бы позорным и вряд ли она вышла бы замуж снова. А на самом деле ее брак устроился достаточно скоро, и устроил его чуть ли не сам Цезарь – современники обвиняли его в том, что он просто нашел достойный предлог, чтобы избавиться от жены и получить возможность жениться еще раз. Но на вопрос, почему именно он разводится, если сам считает свою жену невиновной, Гай Юлий ответил, что «жена Цезаря должна быть превыше всех подозрений». И почему-то очень мало кто обращает внимание на то, что эти два «факта» – жена, отвергнутая лишь потому, что на нее пала тень подозрения, и желание жениться на женщине, которая была настолько распутна, что родила сына неизвестно от кого, – практически не согласуются один с другим. Как будто речь идет о двух разных Юлиях Цезарях. Цезарь на старости «впал в маразм»? Очень сомнительно, ведь в противном случае это не преминули бы отметить в своих записках многочисленные его противники.

Похоже на то, что Клеопатра, знакомая нам по книгам и фильмам, имеет довольно мало общего с той женщиной, которая на протяжении двадцати одного года правила Египтом. Об этом говорит и английский египтолог Окаши эль-Дейли, и сотрудница британского музея Сьюзен Уокер: рукописи арабских ученых Средних веков рисуют совсем другую царицу, не ту, что изображена в трудах римских историков.

Сегодня имя «Клеопатра» ассоциируется в первую очередь с красотой и сексуальностью. Со вторым не поспоришь – в конце концов, именно эта женщина сумела завоевать любовь двух таких незаурядных мужчин, как Юлий Цезарь и Марк Антоний, а вот насчет первого – сохранившиеся ее скульптурные портреты демонстрируют нам облик, далекий от общепринятых канонов красоты.

Произнеся «Клеопатра», мы представляем чаще всего кого-то типа Элизабет Тейлор в ее роли: красива, в парике, с подведенными по египетской моде глазами. А вместе с тем дошедшие до нас скульптурные изображения царицы – как и чеканка на монетах – изображают женщину с греческой прической. Со своими собственными волосами – забранными в узел, с выпущенными завитыми локонами. Да она и была гречанкой, вернее, македонянкой – династия Птолемеев была основана диадохом (преемником) Александра Македонского, возможно, даже его единокровным братом.

Да и представления наши о Древнем Египте не совсем соответствуют тому времени, в которое правила Клеопатра. Это – уже так называемый эллинистический период.

Также имя египетской царицы ассоциируется у нас с исключительной распущенностью. Наверное, почти любой на вопрос «Что вы знаете о Клеопатре?» расскажет о многочисленных любовниках и о том, что некоторые даже были согласны лишиться жизни, проведя с царицей одну-единственную ночь.

Было это на самом деле? Нет? Мы вряд ли когда-нибудь узнаем правду.

Приложил свою руку к формированию привычного нам образа царицы и великой Шекспир: именно такой она изображена в его произведении «Антоний и Клеопатра». Кстати, великий драматург, пропустив исторические слухи через призму своего таланта, исказил не только образ Клеопатры: чего стоят только нарисованные им портреты «изверга» Ричарда III Йорка, и Макбета, не только имевшего равные со своим соперником права на престол, но и просидевшего на этом самом престоле семнадцать лет!

Впрочем, следует отдать должное и Шекспиру: о Клеопатре он пишет:

Над ней не властны годы; не прискучит

Ее разнообразие вовек[13].

Как говорится – и на том спасибо.

Итак, мы знаем о Клеопатре многие факты, истинность которых находится под большим сомнением.

Но зато известные, подтвержденные факты из жизни последней египетской царицы почему-то проходят мимо нас!

Клеопатра знала девять, а то и больше языков – кто сейчас помнит об этом? При этом она чуть ли не единственная из всех Птолемеев знала не только греческий и латынь, но могла говорить на том языке, на котором разговаривали ее подданные-египтяне: остальные монархи, по-видимому, считали ниже своего достоинства изучать язык черни.

Клеопатра закупала продовольствие в годы, когда неразлившийся Нил не был способен обеспечить продуктами крестьян.

Клеопатра писала книги – известно по крайней мере об одной книге, принадлежащей ее перу: «О лекарствах для лица». Она, говорят, придумала средство против выпадения волос.

Под личным покровительством царицы находился храм богини Херу (в греческом произношении – Хатхор) – богини любви, красоты и женственности, покровительницы музыки, танцев. В этот храм приходили женщины со всего Египта, чтобы испросить у богини «женского здоровья»; обращались к ней и с просьбами помочь забеременеть или благополучно родить ребенка. По некоторым свидетельствам, жрецы храма были не только «посредниками» между обратившимися за помощью и богиней, но и оказывали некоторую медицинскую помощь.

Говорят, и сама Клеопатра увлекалась медициной – об этом свидетельствуют труды средневековых арабских ученых, которые – вполне вероятно! – основывались на сведениях, приведенных в трудах ученых – современников царицы. Возможно, им в руки попадались и труды самой Клеопатры.

Наконец, в той сложной политической ситуации она сумела выжить – и оставаться при власти долгие годы. И не только выжить самой: все-таки во время ее правления Египет оставался независимым государством, а после ее смерти превратился в римскую провинцию.

Этот роман не претендует на звание абсолютно правдивого с точки зрения истории. Но, к сожалению, «серьезные исторические исследования» жизни и смерти великой царицы имеют право называться правдивыми не в большей степени: историю, как известно, пишут победители. И достаточно всего нескольких десятилетий для того, чтобы черное могло называться белым, и многие верили в то, что именно таковым оно и являлось.

Царице еще повезло: так или иначе, а о ней мы все же знаем, и с именем «Клеопатра» у нас ассоциируется именно она, Клеопатра VII Филопатор, хотя до нее было еще шесть цариц и царевен, носящих это имя.