— Я сказал, что он может вести себя так, как ему угодно. Разве в этом есть что-то дурное… — он осекся. — Я не думал, что ты будешь возражать.

Виола повернула голову в сторону двери. Отсюда ей было видно отражение хозяев в огромном зеркале. Они стояли совсем недалеко от входа в библиотеку. Ладони княгини были прижаты к вискам, словно у нее разболелась голова от переживаний. Муж нежно обнял ее за плечи, и она прижалась к нему, словно ища утешения. Пораженная девушка услышала тихий плач и подумала, что теперь должна немедленно уйти, но снова осталась.

— Я не подозревал, что ты так отнесешься к этому, — пробормотал князь, гладя волосы супруги. — Софи, почему? Неужели из-за того, что мальчик пережил в детстве?

— Нет! — вскрикнула княгиня и испуганно уставилась на мужа. — Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь стала бы его за это упрекать? Нет. Я волнуюсь из-за Элины. Она слишком молода и легкомысленна. Элина никогда не поймет его горя и разорвет его сердце, — в голосе ее зазвучал страх.

Князь не стал возражать, он вновь прижал жену к себе и успокаивающе заговорил:

— Софи, милая моя… я люблю тебя больше жизни… я сделаю все, чтобы ты никогда не плакала.

— Я хочу, чтобы он был счастлив, — надломленно проговорила она, тяжело повиснув на его руках.

— Я знаю это и тоже хочу его счастья.

— Если бы ты мог видеть… — ее лицо сморщилось, и она зарыдала в голос. — Если бы ты только мог видеть…

— Моя храбрая Софи… неужели ты часто думаешь о прошлом?

— Иногда, — тихо ответила она.

— Послушай меня. Если тебе захочется обсудить это… найди меня. Что бы я ни делал — неважно. Найди меня.

Она вздохнула и кивнула. Подняв голову, София обняла ладонями его лицо, очень осторожно, словно он был бесценной драгоценностью.

— Пойми… мы не можем заставить Мишеля быть счастливым. Мы сделали для него все, что могли. У него теперь своя жизнь, и он решит сам, как ее прожить.

— Мне хотелось бы, чтобы ты запретил ему думать об Эли…

— Софи, я не мог так поступить. Я не могу объяснить мальчику, почему ему не стоит думать о женитьбе на нашей дочери. Что бы я ему ни сказал, он истолкует это иначе. Ты понимаешь — как именно? Он решит, что мы считаем его недостойным Элины.

— Да… словно он… недостаточно хорош для нее…

— Но страшно даже не это. Мы — единственные люди, с которыми он с удовольствием общается. И мы — единственные, кто может ранить его неверно подобранным словом. Особенно если это сделаешь ты, София.

Княгиня кивнула, еле сдерживая рыдания.

— Если ты запретишь ему мечтать о нашей дочери, то нанесешь ему еще большую рану, чем это сможет сделать сама Элина.

— Что же делать… — ее голос звучал беспомощно. — Я предвидела это, я это знала, но у меня не было сил это предотвратить… Я просто надеялась, что случится что-нибудь прекрасное… Что его полюбит милая добрая девушка… полюбит так, как он это заслуживает… она поймет его… — София вновь стиснула виски. — Я даже не могу ничего советовать Элине, она слишком молода и беззаботна и обращается с Мишо так, словно не замечает его любви.

— Она повзрослеет. И станет мудрее.

— Но не так быстро, как следовало бы в этой ситуации.

— Довольно. В конце концов, Мишель уже взрослый мужчина, — мягко сказал князь. — Если даже Элина ответит ему отказом, он сможет пережить это. К тому же не забывай, что она ничего не знает о его прошлом. Ему не придется винить себя, если девочка оттолкнет его.

— Ты полагаешь? Разве ты не чувствуешь — он внушил себе, что даже в его облике есть что-то порочное?

— Софи…

— Он никогда не забудет своего прошлого. Я слишком долго не могла найти его. Слишком долго. Он навсегда запомнил все, что с ним произошло.

— Да. Ты ведь ничего не забыла, — князь стал нежно перебирать пальцы супруги, слегка целуя их кончики.

— То, что происходило со мной, — ничто по сравнению с тем, что довелось испытать мальчику. Маленькому мальчику, — голос ее дрогнул.

— Сейчас он уже не мальчик, любовь моя. Теперь он стал чертовски красивым мужчиной. Разве ты не заметила, какими глазами смотрели на него искушенные в любви красавицы при королевском дворе?

Княгиня ничего не ответила ему и отвернулась к окну. Муж еще теснее прижал ее к себе. Так они и стояли в зареве заходящего солнца — женщина со следами слез на лице и любящий ее мужчина, не сумевший предложить ей нужное решение возникшей проблемы.

— Ты что-нибудь сказал Элине?

— Нет. Я ее не видел после этого разговора.

— Не говори ей ничего.

— Он не просил меня об этом, и я ничего не скажу девочке.

Княгиня, все еще всхлипывая, смотрела в окно.

— Быть может, прогуляемся по саду? — предложил ей муж.

— В таком виде?

Князь достал платок и осторожно промокнул слезы Софии.

— Тогда давай закроемся в моей спальне. Или в твоей. И откажемся от ужина. Вот будет неожиданность! Мне кажется, наши слуги уже заскучали от нашей благопристойности.

София издала странный звук, и Виола с удивлением поняла, что это был сдавленный смешок.

— Давно хочется дать себе волю…

— Прекрати, — она мягко освободилась из его рук.

Но князь мгновенно притянул ее к себе и страстно прижался губами к ее шее. Виола едва сдержалась, чтобы не воскликнуть от возмущения, когда сообразила, что вытворяют руки князя.

— Почему в спальне? — громко прошептал он. — А почему бы не воспользоваться этим залом?

Виола даже глаза закрыла от смущения, а когда приоткрыла, то увидела, что слова князя не расходятся с делом — он уже начал освобождать от платья тело своей супруги, которая не очень возражала такому вопиющему нарушению приличий!

— Берти… — слабо проговорила София. — Двери…

Виола скользнула за спинку стула, сообразив, что князь направляется в сторону библиотеки. Двери захлопнулись, и девушка услышала, как в замке поворачивается ключ. Затем раздались один за другим еще два хлопка закрывающихся дверей с противоположной стороны зала.


Виола сидела в кресле с горящим лицом, не в силах даже двинуться с места, и лишь когда в библиотеку быстро вошел Бертье, девушка резко вскочила, прижимая руки к пылающим щекам.

Увидев ее смущенное лицо, мужчина поинтересовался:

— Я так напугал вас?

— Нет… я просто зачиталась.

Издали донесся неясный шум. Виола в ужасе уставилась на дверь, ведущую в зал. Спустя мгновение в замке повернулся ключ, и затем послышались удаляющиеся шаги и голоса.

— Вы скрываете тайных воздыхателей? — с любопытством спросил Мишель.

Понимая, что выглядит смешно с раскрасневшимися щеками, Виола попыталась перейти на официальный тон:

— Я полагаю, вы объясните, зачем просили меня прийти сюда?

Бертье медленно подошел к креслу и осторожно уселся в него, стараясь не беспокоить больную ногу.

— Я говорил с князем Альбером.

Она едва подавила в себе желание выпалить, что уже знает об этом.

— Я думаю, что это правильно. Полагаю, что следующим шагом могло быть приглашение княжны Элины на конную прогулку, но ваши травмы не позволят это сделать. Если ваша рука не очень вас беспокоит, то вы вполне можете сопровождать княжну на вернисаж или в театр. Вам придаст очарование легкое прихрамывание и то, что рука будет покоиться на перевязи. Думаю, что на этот раз вы будете пользоваться большим, чем обычно, вниманием женщин. И это… должно польстить мадемуазель Элине.

— Я не собираюсь корчить из себя Чайльд-Гарольда! — резко ответил Бертье. — К тому же в ближайшее время я собираюсь покинуть Париж. Так что все ваши рекомендации не имеют смысла.

— Это из-за… — неловко начала Виола.

— Я получил некоторое, очень важное для меня известие. Необходимо, чтобы я отправился в одно путешествие. Немедленно.

Это оказалось ударом для девушки. Она уставилась на него в отчаянии.

— Полиция что-то обнаружила? Вы поэтому должны оставить страну?

— Это связано с моими делами, — его тон был легким и ничего не выражающим. — Торговыми делами. В Валахии.

Виола уставилась на книги в ближайшем шкафу. Что ж… это не могло длиться долго. Это слишком хорошо, чтобы продолжаться.

— Для меня было честью… — произнесла она покорно. — Для меня было честью и удовольствием работать у вас секретарем, мсье Бертье.

— Надеюсь, что и в будущем это доставит вам удовольствие.

Ее сердце подпрыгнуло.

— Вы… вы хотите, чтобы я сопровождала вас?

— Нет, в этом нет необходимости. Вы можете остаться здесь.

В смятении чувств разочарования и облегчения она лишь спросила:

— Здесь? В этом доме?

Он равнодушно пожал плечами.

— Там, где захочет находиться семья князя. Они вполне могут переехать, если им здесь наскучит.

— А они… так же отправятся в Валахию?

— Вряд ли. Скорее — за город. Я уже говорил об этом с князем Альбером.

— Но они не станут возражать? Мне разрешат остаться с ними?

Он слегка улыбнулся.

— Мне кажется, что они приняли вас у себя в доме, как спасительницу. И, кажется, не только мою.

Мысли девушки заметались, как испуганные лани.

— Для вас все останется по-прежнему. Разве что… вам больше не придется искать защиту своего доброго имени у слуг. Да… что вы скажете, мадемуазель Виола, если я переговорю с княжной до своего отъезда?

— Нет! — почти воскликнула девушка. — Вы не должны… это будет слишком преждевременно.

— Зачем тянуть? Я прекрасно знаю, что она мне откажет, — холодно сказал он без всяких признаков отчаяния. Но Виола ясно увидела то, о чем говорила княгиня, — смятение и обиду, тщательно скрываемые на этом прекрасном лице. И пальцы его, вцепившиеся в подлокотники, сильно побелели.

— По этому поводу я не могу… ничего сказать, — Виола постаралась выудить из памяти нравоучительный тон мадемуазель Аделаиды. — Но мне кажется, что мужчина не должен смущать молодую девушку излишней спешкой в таких щепетильных проблемах.

На его губах заиграла легкая улыбка.

— Даже в особых случаях?

— Вы ведь не на войну уезжаете, мсье Бертье.

Он склонил голову и, прикрыв глаза, усмехнулся каким-то своим мыслям.

— Вы правы, как всегда. Но есть еще одно дело, которое стоит выполнить до моего отъезда. Вы согласны мне помочь?

— Я к вашим услугам.

— Отлично, — он взглянул на Виолу сверху вниз. Его глаза были полуприкрыты, а из-под ресниц проникал такой ледяной взгляд, что девушка пожалела о выраженной готовности помочь своему работодателю. — Есть одна вещь, которую нужно забрать из вашей бывшей комнаты до того, как я уеду. Этим вечером, мадемуазель Виола, мы с вами отправимся в ваше прежнее жилье.

17

Валахия. 1839

Валахия расположена в горах, где сотни рек сбегают по склонам в долины. На вершинах шумит ветер и плавают белоснежные облака, а в низинах туманы беззвучно скользят среди забавных расписных домиков.

Левон и Мишо были в пути уже полдня, окутанные туманом, а вершина дальней горы высилась над горизонтом все на том же расстоянии, что и в начале пути. Мишо не задавал вопросов. Они долго шли по густому лесу, а затем горными тропами, пока воздух не стал разреженным, и сухой кашель не стал сотрясать легкие.

— Отдохни здесь, — сказал гуцул, а сам пошел дальше.

Мишо остановился, глядя на удаляющуюся фигуру старика. Очень скоро он словно растаял в воздухе.

Какая-то странная неземная тишина правила здесь. Облака окутывали вершину парным молоком, и тишина стала обретать физическую сущность, превращаясь в видения и гулко отдаваясь в ушах Мишо. Он неуверенно переступил ногами, и маленький камешек с грохотом покатился вниз. Это место обманывало чувства, маленькое начинало казаться большим, а огромное представлялось незначительным. Он ощущал пустоту, открытое пространство и пугающее одиночество. Вскоре облака спустились еще ниже, и он почувствовал такой леденящий холод, какого никогда не испытывал. Или… испытывал…

Впервые за прожитые годы он вспомнил продуваемые ветром помещения и холодную воду, от которой ныли руки. Он судорожно рвался и стремился убежать. Но его крепко привязывали к стулу. Когда Мишо закрывал глаза, его били, но он только вздрагивал, молчал и крутил руки, пытаясь освободиться от веревок.

Их лица проходили мимо него нескончаемой чередой. Очень быстро многие из них умирали. Их просто выносили, словно кукол, из помещения, где они обитали. Некоторые кричали от боли, и тогда их били. Били до тех пор, пока они не замолкали, потеряв сознание. Взамен умерших появлялись новые дети, и все повторялось снова. Княгиня София сделала все, чтобы вырвать его из этого ада.